Александр Соколовский - Первый особого назначения Страница 16

— Вот это кстати. Я тоже умираю — хочу чая. Ну давайте все в столовую.

— Сюда, сюда! — уже звала Таня, распахивая дверь.

За дверью оказалась большая комната. Здесь стоял стол, а на столе Степка увидел чашки, тарелки, вилки, ножи и посередине — большущий пирог с румяной выпеченной цифрой «13». Тане исполнилось тринадцать лет.

— Ну, прошу гостей к столу! — пригласил инженер Левченко.

За стол усаживались молча. Но понемногу стеснительность прошла. Зазвякали ложечки в чашках, и пирог под руками Таниной мамы вмиг оказался нарезанным на аккуратные треугольные ломти. А Пончик даже до того расхрабрился, что украдкой вытер о скатерть руки. Впрочем, это не ускользнуло от внимания Оли, и она толкнула Вовку локтем.

После чая стол отодвинули к стене, и Алексей Макарович — так звали Таниного отца — включил радиоприемник. Засветился зеленый огонек.

Танина мама предложила поиграть в «буриме». Никто не знал, что такое «буриме», и Таня объяснила, что это стихи, написанные на уже готовые рифмы.

— Ну! Это легко! — сказал Вовка. — В стихах самое трудное — это рифму подобрать. Я уже пробовал сочинять стихи. Ничего не вышло.

— Много ты понимаешь! — ответил Женька.

На небольших листках бумаги все записали рифмы: «рожденье», «стихотворенье», «пирог», «мог», «чаю» и «желаю».

— За лучшее стихотворение будет премия! — объявила Танина мама.

Степка никогда не писал стихов. И, сколько ни бился, у него ничего не получилось. Зато у Женьки и у Алексея Макаровича стихи вышли замечательные. Женька написал так:

Я нашей Тане в день рожденьяДарю свое стихотворенье.Такой ты испекла пирог,Что я его доесть не мог!Так сладок он, что нынче к чаюОдной горчицы я желаю.

А у Алексея Макаровича стихи получились такие:

Друзья мои, какое в день рожденьяСмогу я сочинить стихотворенье?О том, что на столе стоял пирог?Но чтоб его хвалить, я слов найти не мог.И от души сейчас, напившись чаю,Я нашей Тане счастья пожелаю.

Премию Танина мама присудила Женьке. Потому, что он сохранил все рифмы. А Алексей Макарович вместо «желаю» написал «пожелаю». Да он и сам признал себя побежденным.

Танина мама на минутку вышла из комнаты и вернулась с большой книгой в руках. Это был однотомник Пушкина, который она и вручила Зажицкому.

Степка разорвал бумажку со своими стихами в клочки. Он наотрез отказался их прочесть. Ну, что поделать, если у него нет поэтического таланта!

— Зря ты разорвал, — с сожалением сказала Таня. — Наверно, у тебя получились очень хорошие стихи.

— Ну да, хорошие! — уныло отмахнулся Степка.

— Ну, а теперь танцы! — воскликнул Алексей Макарович и, подойдя к Таниной маме, с поклоном пригласил ее на вальс, который в это время зазвучал из радиоприемника.

— Какая у тебя мама! — сказал Степка Тане, с восхищением глядя, как закружились по комнате Алексей Макарович и Танина мама.

— Какая? — весело спросила Таня, заглядывая ему в лицо блестящими глазами.

— Молодая, — сказал Степка.

— А папа?

— И он тоже… Совсем как молодой…

К Тане подбежал Костя и пригласил ее танцевать. Они тоже закружились в вальсе. А Степке вдруг сделалось отчего-то грустно. Он танцевать не умел и, отойдя в сторонку, уселся на диван.

Кончился один танец, начался второй. Женька танцевал с Олей, Слава Прокофьев — с Пончиком, а Костя — по-прежнему с Таней. Он, будто нарочно, так и норовил пройти с ней в танце поближе к Степке.

Внезапно, очутившись рядом с диваном, на котором сидел Степка, Таня сказала:

— Извини, Костя… Я устала. Я лучше немного посижу.

И она села рядом со Степкой, оставив растерявшегося Костю посреди комнаты.

— Ты не умеешь танцевать? — спросила она Степку, у которого почему-то громко и часто забилось сердце.

— Нет, не умею, — сказал он.

— Давай я тебя научу. Это легко.

— Я не научусь. У меня слуха нет.

Таня внимательно взглянула на него и вдруг сказала быстро, словно торопилась скорее выговориться:

— Ты, по-моему, Степа, просто очень скромный. Ты всегда такой? Ты просто… Ты просто… — Она покраснела и докончила: — Ты самый, самый хороший из всех ребят. И только сам этого не понимаешь…

Таня замолчала и закусила губу, словно вдруг пожалела о словах, которые вырвались у нее. И так сидели они молча, как будто сговорились послушать музыку. А музыка звучала печально и тихо. Но Степке не было грустно. В нем самом, будто бы где-то внутри, тоже тихая и певучая, чуть слышно звучала музыка.

По комнате кружились пары. Тень от абажура прятала углы в мягкой полутьме. И вдруг Степка вздрогнул. Взгляд его случайно упал в тот угол, где сидел Костя. Гвоздев смотрел на него, насупившись, с непонятной злостью.

Часть вторая

Глава первая

Не так уж трудно распознать, когда наступает осень, когда — зима, а когда — весна. Пожухнут, словно сомнутся, приникнут к земле пожелтевшие травы, повеет холодный пронизывающий ветер, наползут на небо лохматые тучи, заморосит, будто из частого сита, надоедливый дождь, закружится увядшая листва — значит пришла осень. Замелькают в воздухе торопливые снежинки, схватит морозцем унылые осенние лужи — это наступила зима, и пора надевать теплые шапки да пальто. А весной чернеют, оседают подтаявшие сугробы, словно расплавленное золото, мчатся вдоль тротуаров говорливые сверкающие под солнцем ручьи, и в распахнутые окна врываются победные раскаты первых гроз… И только лето приходит незаметно. У него не бывает особых примет. Наверно, потому-то и придумано так, что занятия в школах кончаются на границе весны и лета. И как только умолкнет, отзвенит последний голосистый звонок, как только закроются до осени школьные двери, сразу становится понятно — наступило лето.

Незаметно пришло лето и на Садовую. В природе не произошло никаких особенных перемен. Но для школьников настала самая большая перемена в учебном году — летние каникулы.

Как ни старался Егор Павлович устроить Степку хотя бы на месяц в пионерский лагерь, ему это не удалось. Путевки давали только тем ребятам, у кого и отец и мать работали. А Степкина мама была домашней хозяйкой.

Многие Степкины одноклассники еще в начале июня разъехались кто куда. Человек десять отправились в пионерский лагерь. В их числе были и Слава Прокофьев, и Галя Кочергина, и Варя Кузовкова, и Ляля Ганина из «ансамбля До-Ми-Ля». Лялины подружки — Дора и Мила уехали к Дориным родственникам в Москву. Оля Овчинникова, правда, никуда пока не уехала, но в середине июля собиралась к бабушке в деревню. В середине или в конце июля должны были уехать Олег Треневич и Женька Зажицкий — оба в пионерлагерь на третью смену. Вовкины родители решили в августе совершить поездку на юг, на побережье Черного моря, и брали сына с собой.

— Мы с папой и мамой уедем на август в Крым, — важно напоминал Вовка, пользуясь удобной минуткой и тем, что рот его не был занят чем-нибудь съедобным.

Только Мишка Кутырин и Степка никуда не собирались уезжать. А какие планы были у Кости, Степка не знал. Костя вообще последнее время стал относиться к Степке с холодком. Степка терялся в догадках: с чего бы это? И даже как-то раз спросил об этом у Кости. Но тот пожал плечами и сказал:

— Выдумываешь ты все!

Ребята теперь редко собирались все вместе. У всех внезапно объявились какие-то неотложные дела. Зато как-то случалось, что с Таней Левченко Степка виделся каждый день. Она точно ждала его, когда он выбегал на улицу. И Степка к этому так привык, что удивлялся, если ее не оказывалось во дворе или около дома, и даже начинал беспокоиться — не заболела ли?

Дома у Тани Степка стал частым гостем. Началось с того, что он попросил у нее почитать какую-нибудь книжку. Школьная библиотека на лето закрылась, а в районной почему-то все интересные книги бывали всегда на руках и оставались только одни скучные. Таня пообещала найти ему что-нибудь интересное и сказала, чтобы он обязательно зашел. Когда Степка пришел однажды днем, она довела его в комнату по соседству со столовой. Едва лишь он вошел туда, как глаза у него разбежались. Все стены от пола до потолка были заставлены книжными полками. Казалось, что стена комнаты сложена из разноцветных кирпичиков — красных, зеленых, оранжевых, синих, голубых, коричневых, желтых… Степка стоял огорошенный, глядя на это богатство.

— Ой, сколько-о! — протянул он в восхищении.

— Это папины книги, — объяснила Таня. — Он разрешил тебе их брать. Только ты не потеряй, ладно? — добавила она.

Степка попросил что-нибудь «историческое», и Таня, взобравшись на стул, достала с одной из полок книгу «Чингис-хан». Степка этой книги еще не читал, а когда принялся за нее, прочитал, не отрываясь, и, придя к Тане через три дня, попросил еще.