Иосиф Ликстанов - Первое имя Страница 16

— Смотри, смотри! — торжествовал он. — Это просто нож — самый главный, это тоненький, а вот совсем коротенький. Штопор, открывалка для консервов, отвертка, шило делать дырки…

— Это же Генкин ножик, ему дядя Фелистеев подарил…

— Был Генкин, стал мой! Понимаешь, в первый раз переспорил Генку. Он его даже на улицу боялся вынести, чтобы не потерять. И хорошо, что не потерял… Хочешь подержать ножик? Тяжелый, как чорт, сразу все карманы оборвет.

— На что спорили? — грозно спросил Паня, уже догадавшийся, в чем дело.

— Не соображаешь!.. На малахит. Как только ты получил письмо от Дружина, я Генку при ребятах завел-подкрутил на все гаечки и…

— А ты ему сказал, какое письмо я от Дружина получил? Ты ему сказал?

— Ух, ты думаешь, что я совсем дурак… Конечно, ничего не сказал. Разве Генка пошел бы в спор, если бы знал про письмо!

Будто обожгло Паню.

— Ты что сделал! — набросился он на Вадика. — Ты же знал, что Дружин даст нам малахит, а Генка не знал. Ты Генку подловил, и за это ты жулик!

— Чего ты кричишь!.. — попятился от него Вадик. — В споре можно свободно друг друга обдуривать — у кого лучше выйдет. Разве Генка меня не обдуривал? Очень даже просто!

— Врешь, Генка спорит честно, все это знают… У тебя никакой совести нет!

— Сейчас заплачу от твоего благородства… — сказал Вадик и побежал к киоску пить газированную воду с сиропом; потом на бульваре он нагнал Паню и стал перед ним лебезить:

— Чего ты рассердился, не понимаю! Тебе завидно, что я выспорил такой ножичек, а ты нет? Хочешь, мы будем его по очереди носить: один день носи ты, а… два дня я? Хочешь, не хочешь — говори!

— У тебя, Вадька, вместо головы просто тыква огородная с трещоткой, — угрюмо ответил Паня. — Ничего ты не понимаешь!

И до самого рудника они больше не обменялись ни словом.

Несравненный мастер

Пойдем вдаль колеи рудничной железной дороги, по которой то и дело грохочут составы, груженные рудой.

Сначала рельсы побегут мимо разных складов, электроподстанции, компрессорной установки, дающей сжатый воздух всему руднику, мимо шумной ремонтно-механической мастерской и трехэтажного здания бытового комбината, где горняков, отработавших смену, ждет душ, парикмахерская и столовая. Потом дорога вонзится в гору, нырнет в глубокую и очень узкую траншею, сделает плавный поворот, и глазам откроется первый карьер.

Этот карьер — одно из чудес мира.

В отлогий склон Горы Железной врезалась глубокая выемка. Ее ширина и длина — сотни и сотни метров. У выемки ступенчатые борта, и высота каждой ступеньки двенадцать-пятнадцать метров. В этом гигантском амфитеатре десятки тысяч артистов могли бы воскресить перед миллионами зрителей Полтавскую битву, суворовский переход через Альпы, Бородинское сражение, разгром фашистов под Москвой и Сталинградом. Все эти события связаны с Горой Железной. Металл, выплавленный из ее руды, гремел везде, где развевались победные русские знамена.

Руднику Горы Железной двести пятьдесят лет.

Два с половиной века изо дня в день служит человеку Гора Железная.

В дремучем лесу, у дымного костра, отгоняющего злую мошкару, человек ударил железом в грудь земли, высвободил из-под цепких корней сосны тяжелые куски железной руды и сложил их на телегу. По лесному бездорожью притащили люди первый дар земли к рудоплавильной печи. Считанные фунты металла выплавила эта печь, но вскоре померкла перед ним слава кичливой шведской стали.

Шли годы… Все выше становились железногорские домны, все глубже и шире становился карьер. Как много было в нем движения и тяжелого труда! Рудокопы долбили гору кайлами, раскалывали куски руды стальными клиньями, грузили добычу в двухколесные колымажки-таратайки. Непрерывными потоками шли колымажки по узким террасам: груженые — вверх, пустые — вниз. Шумел рудник, да много ли мог сделать рудокоп, вооруженный лишь кайлом, ручным буром и черным дымным порохом!

Позади остались десятки и десятки лет.

Почему стала затихать Гора Железная? Не иссякли ли запасы руды в недрах земли, не отказались ли машиностроители от железногорского металла? Нет, не оскудела старейшая уральская рудница и попрежнему славится железногорский металл. Он такой мягкий, что толстые железные полосы можно завязывать тугим узлом. Он такой стойкий, что нет ему износа в любых машинах. Он такой послушный, что в руках металлурга становится то узорным тончайшим литьем, то несравненным булатом, то серебристой нержавеющей сталью. Но по-новому стал жить карьер. Там, где было не пройти между колымажками, по узким рельсам побежали вагончики электрической дороги, а на верхней террасе первый экскаватор еще неловко, медленно стал расчищать путь для широкой железнодорожной колеи.

В старый рудник пришли экскаваторы, могучие паровозы, четырехосные вагоны, буровые станки. Глубокие, быстро пробуренные скважины поглощают десятки, сотни тонн аммонита. Весь Железногорск вздрагивает от взрывов на руднике, и жители шутят: «Горняки новое землетрясение устроили!»

Захлебываясь от жадности, экскаваторы наполняют рудой вагоны. Железногорцы гордятся тем, что в годы довоенных пятилеток рудник дал столько же руды, сколько раньше было добыто за двести тридцать лет, а в годы Великой Отечественной войны удвоил добычу и в мирные дни работает все лучше и лучше.

Из гигантской чаши рудника пьет силу и мощь великая Советская страна.

Когда Паня и Вадик вышли на борт карьера, он был залит лучами полуденного солнца.

Уступы карьера, как цветная геологическая карта, показывали то желтую, то красноватую породу, прорезанную серебристыми жилами сернистых руд. По террасам тут и там ползли составы железных вагонов. Паровозы, беря крутой подъем, оставляли за собой паюсы дыма и круглые жгуты белого пара. В забоях шумели экскаваторы, бросая в вагоны великаньи горсти руды, и звучно хлопали днища ковшей.

Раздался свисток. Мальчики оглянулись.

Громко дыша, паровоз тащил состав порожних вагонов. Из паровозной будки выглянул краснолицый седоволосый машинист Гордей Николаевич Чусовитин.

— К «Пятерке» еду, ребята! — крикнул он.

По добротной деревянной лестнице, прилепившейся к уступу. Паня и Вадик спустились на вторую террасу и побежали к экскаватору Григория Васильевича Пестова.

Экскаватор № 5 имеет свои неизменные приметы. Самая видная из них — красный флажок рудничного профсоюзного комитета, навсегда приросший к знатной машине. Вторая примета — щеголеватый, холеный вид «Пятерки». На серебристой краске корпуса ни одной царапины, все на машине чистое, блестящее. Третья примета — возле «Пятерки» непременно увидишь посетителей, пришедших полюбоваться работой лучшего стахановца Горы Железной и его учеников.

На этот раз посетителями были Паня и Вадик.

Железногорские ребята — большие знатоки экскаваторов, ни один промах машиниста не ускользает от их зоркого глаза, и Паня волновался. Ему хотелось, чтобы сегодня, когда окончательно решился вопрос о малахитовой доске почета, отец особенно хорошо, блестяще показал свое мастерство.

Снова послышался свисток паровоза.

Экскаватор, который до сих пор грыз уступ и складывал руду между уступом и рельсами железнодорожного тупика, услышав свисток, затих, будто насторожился, потом зачерпнул ковш руды и остановился.

Паня увидел отца.

Откинувшись на спинку кресла. Григорий Васильевич сидел в кабине, положив руки на рычаги контроллеров. Казалось, что этот плотный человек в комбинезоне просто отдыхает, но Паня знал, что батька нетерпеливо ждет порожняк, отсчитывая секунды. Едва заметную улыбку отца Паня принял на свой счет.

Состав вагонов миновал стрелку и затормозил. Помощник машиниста экскаватора Гоша Смагин перевел стрелку и, сняв кепку, помахал ею перед колесами заднего вагона.

— Прошу пожаловать, папаша! — крикнул он Чусовитину.

Состав задним ходом вступил на тупиковую ветку.

— Батя, начали! — махнул пилоткой Паня.

Ему ответил шум поворотного механизма и грохот руды, падающей в железный вагон. В маленький отрезок времени, в одну секунду, Пестов вместил много работы. Он нажал педаль поворота и дал обратный ход машине, но в то же время придавил большим пальцем кнопку мотора-дергача, открывающего ковш. Откинулось днище ковша, уже поплывшего назад в забой, и руда легла в вагон ровным слоем от задней стенки к передней: «На!»

— Счастливо в гору! — крикнул Паня.

Из шума, наполнившего забой, выделился густой, сильный голос двигателя, поднимающего ковш на зубчатой рукояти, злое завыванье напорного мотора-силача, подающего ковш вперед, рокот поворотного механизма.

Всей своей громадой экскаватор на полной скорости повернулся к груди забоя. Блестящие стальные зубья ковша вонзились в уступ снизу вверх, отрывая руду от горы. Полный до отказа ковш полетел к вагону, постепенно снижаясь. Он прошел над бортом вагона не слишком низко, чтобы не повредить его, и не слишком высоко, чтобы не разбросать груз. И снова, еще на ходу ковша, откинулось днище, новый ровный слой руды лег в вагон.