Андрей Сахаров - Бамбино Страница 16

— Да вы бросьте туда монеты, сразу заработают, — сказал Дик, который иногда в кино с приятелями поигрывал в такие.

— Бросай, если у тебя есть деньги, — ответил один из пареньков и, насвистывая, отправился к выходу.

Поглазев немного на запертый шкаф с книгами, на шахматную доску, Дик выбрался на улицу и отправился в мастерскую.

— Ну как, Дик, что она от тебя хотела? — спросил Дохерти.

— А кто ее знает, репортеров там понаехало — газеты, телевидение, и все из-за двух десятков книг, пары паршивых автоматов и шахматной доски. Они преподнесли все это нам, детям, от их Общества в подарок вместе с комнатой.

— М-м-да, — неопределенно протянул Дохерти, — не густо, но шума, конечно, много будет, лучше бы они позаботились о работе для твоей матери.

Наутро следующего дня в газетах были помещены снимки открытия детской комнаты в рабочем квартале Эдинбурга.

С газетной полосы на читателей смотрела обворожительная госпожа Элизабет Мак-Кинли, жена члена парламента от лейбористской партии. Она обнимала за плечи «истинного маленького шотландца», как гласила подпись под фотоснимком, подручного мастерской Дохерти Дика Мак-Дермота. У Дика все было на месте — косая челка, из-под нее колючий взгляд, веснушки, крепко сжатые губы.

— Ну что ж, недурно, — сказал Дохерти, протягивая Дику газету, — думаю, что дела мастерской после такой рекламы пойдут получше. Прибавляю тебе два шиллинга в неделю.

— Нет, Дохерти, я их не заработал, не за что мне платить, — подумав, ответил Дик.

— Ну как знаешь.

Дик взял в руки газету и внимательно прочел статью. В ней на все лады расписывались успехи филантропического общества, которое возглавляла госпожа Мак-Кинли: несколько сот фунтов стерлингов — пожертвований в пользу бедняков, организация обедов для безработных, оплата учебы в колледже нескольких способных молодых людей, а теперь вот создание детской комнаты в рабочем квартале.

А вечером по центральному каналу телевидения было показано открытие детской комнаты. Госпожа Мак-Кинли обнимала Дика за плечи, называла его «мой маленький друг», повертывалась перед камерой на все лады.

В субботу вечером Дик, как обычно, встретился со своими друзьями, и они отправились обычным путем — по Принцесс-стрит, мимо ярких витрин в свой подвальчик.

— Ну, мой маленький друг, — сказал вдруг Джекки, — может, завернем в комнату для бедных детей и поиграем в игрушки этой мадам?

Дик вяло махнул рукой:

— Да мне наплевать на все это; так, Дохерти просил.

— Ну зачем же, мой маленький друг, — кривлялся Джекки, — теперь вы стали знаменитостью, «истинный маленький шотландец».

Чарли весело хмыкнул и спрятался за спину Джекки.

— Замолчи, Джекки, не то вздую, — сказал Дик и из-под челки взглянул на товарища. Улыбка мигом сбежала у того с лица: Джекки знал, что, когда Дик приходит в ярость, он ничего не боится, а мускулы у него, несмотря на то что он на год моложе, ох какие.

Во вторник вечером около крыльца дома, где жили Мак-Дермоты, остановился серый «Мерседес», и на асфальт выпорхнула госпожа Мак-Кинли. Она с опаской посмотрела на обвалившиеся ступени крыльца, на старую, покосившуюся дверь, оглянулась на своих спутников — репортера газеты «Скотсмен» и шофера, державшего в руках большую коробку, — и шагнула вперед.

Мак-Дермоты сидели за столом и ужинали, когда послышался негромкий, но настойчивый стук в дверь и на пороге появилась, сияя темными глазами, госпожа Мак-Кинли.

— Приятного аппетита! — Она в восторге всплеснула руками, и золотые браслеты вспыхнули на ее запястьях, затрепетал на плечах дорогой мех.

— Мы не надолго нарушим ваш покой. Здравствуй, Дик, здравствуй, мой милый. Мне и моим друзьям хотелось бы передать тебе и твоей семье небольшую посылку. Здесь кое-какие вкусные вещи. Как раз к ужину.

— Спасибо, госпожа Мак-Кинли, — сказал старший Мак-Дермот, — единственное, в чем мы нуждаемся, так это в работе, мы сами в состоянии заработать себе на жизнь.

Она мельком взглянула на стол: ломти серого хлеба, картофель, стаканы с чаем, около каждого блюдца — ломтик сыра.

— Вы меня неправильно поняли. Это просто дружеская помощь.

Шофер мгновенно раскрыл коробку, и госпожа Мак-Кинли стала выкладывать из нее на стол дорогие консервы, джем в тюбиках, фрукты, обернутые в целлофан, поджаренные белые хлебцы, шоколад.

— Я думаю, что вам это не помешает. Помощь нуждающимся — наш долг. — Засверкал блиц фотоаппарата.

— Вы разрешите, я на секунду присяду к вам, — прощебетала госпожа Мак-Кинли.

Она опустилась на край старенького с деревянной спинкой стула, слегка провела рукой по пышным, взбитым у висков волосам, поправляя прическу, ущипнула кусочек хлеба, поднесла его к раскрытому в белозубой улыбке рту и повернулась к репортеру. Вспышки блица ярко высветили пожелтевшие обои, потертый диван, подтеки в углах комнаты — следы суровой зимы.

Госпожа Мак-Кинли положила кусочек хлеба на край стола и встала.

— Вы разрешите, я буду время от времени навещать вас. Мы будем друзьями, Дик.

С улицы донесся тихий шорох отъезжающего автомобиля.

За все время Дик не произнес ни слова. Его веснушки побледнели, челка совсем закрыла лицо, а из-под нее виднелась лишь ниточка сжатых губ.

— Да, — сказал брат, — крепко она прицепилась к тебе, Дик.

Через день в газете вновь появилась фотография госпожи Мак-Кинли. Она сидит за столом дома Мак-Дермотов, жует хлеб, улыбается, рядом сидит Дик и смотрит на нее, а на столе лежит груда принесенных гостьей продуктов. И подпись: «Госпожа Мак-Кинли говорит: «Помощь нуждающимся — наш долг». В гостях у подручного механика Дика Мак-Дермота».

— Крепко она вцепилась в тебя, Дик, — сказал и старина Дохерти, — не нравится мне все «это.

А Джекки уже совершенно нагло стал его звать «мой маленький друг».

В очередную субботу они подрались. Дик бросился на него, опустив голову, и Джекки едва увернулся от его кулаков. Ребята схватили Дика за плечи, оттащили прочь. Уикэнд был испорчен.

На некоторое время госпожа Мак-Кинли исчезла из поля зрения Дика. Правда, сведения о ней приносил Дохерти. Улыбаясь, он подходил к Дику, который при его приближении совсем низко склонялся над тисками.

— Твоя-то объявилась вчера на филантропическом банкете, деньги собирала в пользу бедных шотландцев, вот, полюбуйся. — И он совал Дику под нос газету с фотографией Элизабет Мак-Кинли, которая своей белозубой улыбкой, казалось, затмевала всю газетную полосу. А сзади стоял ее муж, стройный седовласый джентльмен в смокинге, и тоже ослепительно улыбался. Подпись говорила, что чета Мак-Кинли пожертвовала в пользу бедняков пятьсот фунтов стерлингов.

В другой раз Дохерти сообщил:

— Пикник устроили, снова филантропией занимались, уехали в замок Шервуд, там пили-ели, веселились, газеты Мак-Кинли прославляют. Твоя-то работает на мужа не покладая рук, закупает голоса простых шотландцев.

В тот день госпожа Мак-Кинли приехала к Мак-Дермотам раньше обычного, когда ни брата, ни Дика еще не было дома. И едва Дик вошел в комнату, как мать быстро заговорила:

— Спасибо доброй госпоже, она не забывает нас своими благодеяниями, видишь, сколько сладостей привезла нам и денег, спасибо вам еще раз, добрая госпожа. Дик, добрая госпожа приглашает тебя на уик-энд отдохнуть за город в собственное имение, покатаешься там на лодке, половишь рыбу.

— Да, мой маленький друг, мы с твоей мамой обо всем договорились. Погостишь у меня, там будет весело, будут другие дети, лодка, крикет, пони. А это тебе гонорар — десять фунтов стерлингов — за участие в телевизионной передаче. Немного, конечно, но ведь это дебют. — И она снова заулыбалась.

Дик остановился на пороге комнаты, засунул руки в карманы.

— Погоди, мама, а вы, — и он повернулся к госпоже Мак-Кинли, — заберите все это барахло и эти деньги. Мы не нищие и сами зарабатываем себе на жизнь.

— Что ты, Дик, — всполошилась госпожа Мак-Кинли, — это тебе от чистого сердца…

Лицо Дика налилось кровью, и веснушки на нем вдруг стали совсем белыми.

— Забирайте свое барахло и вон отсюда!

С удивительным проворством госпожа Мак-Кинли встала и направилась к выходу, а Дик бросился к столу и стал швырять ей вслед цукаты, бананы, шоколад. Они ударяли в спину госпожи Мак-Кинли, которая, не поворачиваясь и не говоря ни слова, стремительно спускалась по лестнице. Но Дик опередил ее! Как в детстве, он съехал следом за ней по перилам и остановился в дверях.

— Вот ваши фунты. — И разорванные бумажки полетели ей в лицо. — Вон! — заорал Дик. — И чтобы духа вашего больше не было ни здесь, ни у Дохерти, покупайте себе голоса избирателей в других местах.

Она мельком, на ходу взглянула на него остановившимися глазами, и он обмер: в них было столько презрения и ненависти и к нему, и к этому дому, и к этой старенькой лестнице, ко всей этой жизни.