Андрей Сахаров - Бамбино Страница 17

Она мельком, на ходу взглянула на него остановившимися глазами, и он обмер: в них было столько презрения и ненависти и к нему, и к этому дому, и к этой старенькой лестнице, ко всей этой жизни.

Госпожа Мак-Кинли бросилась к машине, щелкнула дверца «Мерседеса», Дик выскочил следом за ней, схватил попавшийся под руку камень и швырнул им в заднее стекло автомашины. Стекло выдержало. Тогда он схватил другой камень, покрупнее и бросил его вслед отъезжавшему «Мерседесу». Камень со звоном ударил в багажник и оставил на нем заметную вмятину.

— Ты что, Дик, в своем уме? — Джекки и Чарли бросились к Дику и остановили его. — Ведь она сейчас полицию вызовет, скандал будет.

— Не вызовет, — ответил Дик, отдуваясь и откидывая со лба челку. — Ей это не выгодно. Я мог бы сейчас разнести вдребезги этот драндулет, и мне все сошло бы с рук — ведь я ее «маленький друг».

Наступил очередной уик-энд, и четверо друзей появились на Принцесс-стрит. Они шли, как всегда, в ряд, никому не уступая дороги, засунув руки в карманы джинсов, поблескивая дешевыми, «под кожу», курточками, — самостоятельные люди, зарабатывающие на жизнь и умеющие постоять за себя.

Они дошли до памятника Вальтеру Скотту и повернули к своему подвальчику.

Дик шагнул к стойке:

— Четыре бутылки кока-колы и четыре пирожных. Сегодня я угощаю.

И впервые за много дней на душе у него было спокойно и радостно.

Пуанты

Билл за последние дни несколько раз бывал на аэродроме и все рассчитал точно: он юркнет в багажное отделение самолета, когда рабочие сделают передышку между очередными партиями прибывающих чемоданов. Он будет слоняться вокруг — обычный любитель автографов, аэродромный мальчишка на побегушках, и лишь грузчики зазеваются… прыжок вверх и куда-нибудь в угол, за большой чемодан. А там главное — не чихать и не кашлять до тех пор, пока не заведут моторы.

Вчера он еще раз спросил у Ларисы — русской балерины, правда ли, что в Советском Союзе учат танцевать бесплатно.

— Да, — сказала она, — но я ведь уже говорила тебе об этом. Какой-то ты непонятливый.

Она внимательно посмотрела на него и положила ему на голову свою тоненькую прозрачную руку.

— А зачем тебе это?

— Просто так, на память.

Собственно, он давно уже решил улететь вместе с русскими артистами и учиться танцам в хореографическом училище Большого театра, о котором они столько ему рассказывали, и спрашивал он сегодня действительно «просто так», чтобы еще раз услышать то, что он уже и так хорошо знал: он научится танцевать по-настоящему, не заплатив ни цента, — так, как танцевали Лариса Семенникова и Антон Леонидов и многие другие, чьи имена, написанные огромными буквами, красовались вот уже две недели на афишах и рекламных щитах Лос-Анджелеса и Голливуда. Главное, добраться до этой школы.

А познакомился он с ними совсем случайно, на тихоокеанском пляже.

Был жаркий день, и Билл занимался своим любимым сёрфингом — скользил на пенопластовой доске по огромным волнам, а на берегу стояла маленькая худенькая девочка с тоненькими прозрачными руками, серыми прозрачными глазами, с бровками «домиком» и, прижав ладони к щекам, с ужасом смотрела за его бегом по этим волнам. Когда очередная волна накатывала сзади на Билла, девочка закрывала ладонями глаза, а потом вновь смотрела, как мальчишка прыгает, скачет на своей доске в кипящем зеленом водовороте. А он нарочно выделывал немыслимые трюки, пугал ее, наслаждался своей смелостью и мастерством. Глупая, она же не знала, что это было так просто — держи равновесие, и все тут, а волна сама несет тебя.

Потом уже, когда он подплыл к берегу, то увидел, что это была совсем не девочка, а молодая женщина, но такая худенькая, такая прозрачная, что ему стало ее жалко.

— Вы что стоите? — смущенно спросил он.

— Любуюсь тобой, это, наверное, очень трудно, — сказала она на плохом английском языке.

И он подумал: «Откуда это она взялась такая на побережье, в жизни не видал здесь таких худеньких». А ей он сказал:

— Вовсе не трудно, держите равновесие, и все тут. Хотите, покажу?

— Хочу, только не сегодня, волны большие. Вот дня через два после спектакля мы опять приедем сюда, и ты мне все это покажешь.

— Пожалуйста, — согласился он. — Я ведь каждый день здесь, с утра до вечера.

— А хочешь, приходи на наш спектакль. Я дам тебе контрамарку.

Билл был удивлен: какой еще такой спектакль?

Но то, что он услыхал от этой худышки, еще более изумило его. Оказывается, она из тех русских, что вот уже неделю живут в Голливуде, в отеле «Никербокер». Большой балет, прославленные танцоры. Билл видел на улицах афиши с их именами. Он даже несколько раз подходил к отелю, чтобы посмотреть на них. Они выходили утром из здания, чинно рассаживались по автобусам и уезжали. И все. А он приходил домой и говорил:

— Мама, я их видел сегодня.

И его мать, усталая и раздраженная от нехваток женщина, уборщица здания большой страховой компании, равнодушно кивала головой. Ей уже надоели бесконечные разговоры сына о танцах. Блажь какая-то. Попробовали — не получилось, и пора кончать с этим. Сейчас ему одиннадцать, через год-два пора уже начинать зарабатывать деньги. А он все о своих танцах.

Сёрфинг был второй страстью маленького Билла Робертсона, но это только летом. Первой же его страстью и во все времена года, во все дни недели были танцы.

Танцевать он начал с четырех лет — все что угодно и под любую музыку. Еще малышом он любил танцевать воинственные танцы. Он решительно размахивал худенькими ручонками и приседал на тоненьких ножках, и взрослые удивлялись: как у него все это хорошо получается — в такт с музыкой, и движения-то какие четкие, выразительные. В пять лет он уже умел делать пируэты, хотя никто его этому не учил, а позднее, уже в начальной школе, он стал заправским танцором: его просили выступать на школьных праздниках, приглашали на вечеринки в дома по соседству. И Билл без устали танцевал все, что он слышал: танго и твист, самбу и чарльстон, музыку Чайковского и Шопена, обработанную Рэем Конниффом. Но особенно он любил «Лебединое озеро». Билл мог танцевать всю пластинку с начала до конца и никогда не уставал, и всякий раз он выдумывал все новые и новые движения, приводя в удивление окружающих.

— Тетушка Джейн, — говорили соседи матери Билла, — вы бы отвели мальчишку в танцевальный класс, вдруг у Билла действительно большой талант, тогда он сможет стать танцором, а они сегодня неплохо зарабатывают — и на телевидении, и в разных шоу, и в театре, будет Билл культурным, стоящим человеком.

Тетушка Джейн лишь качала головой: какие тут танцы, пусть лучше учится мыть автомашины — это надежнее, да и откуда взять денег на обучение. Сама миссис Робертсон получала гроши за уборку офиса, денег едва хватало на жизнь, а сын подрастал, его надо было кормить, одевать, обувать.

Мать и сын Робертсоны жили в старой части Голливуда, где испокон веков стояли трехэтажные деревянные домики, прижатые к скалам.

Здесь обитали рабочие бензозаправочных станций, прачечных, судомойки, мойщики автомашин, киоскеры, уборщицы — вся та обслуга, которая с утра до ночи трудилась, отмывая, обстирывая, подметая этот блестящий нарядный город богатых отелей, изящных развлечений, широких автотрасс, роскошных автомашин, дорогих особняков.

Дети этого района, подрастая, вставали рядом с отцами и матерями около моечных автоматов, брали в руки пылесосы и корзины для сбора мусора. В десять лет, держа в руках такую же корзину, Билл явился вместе с матерью на уборку офиса.

И все-таки тетушка Джейн поддалась уговорам — мальчишка с каждым годом танцевал все лучше и интересней: а вдруг действительно станет настоящим танцором и вырвется из этого круга деревянных домишек, мусорных корзин, постоянного безденежья.

Мистер Кросби, директор танцевального класса, принял мать и сына Робертсонов ласково.

— Ну, покажи, что ты умеешь.

— Я все умею, что скажете.

— Все? Это недурно, и все же: что тебе больше всего по душе?

— Есть у вас «Лебединое озеро» Чайковского в обработке Рэя Конниффа?

Мистер Кросби ничего не ответил, а лишь сделал знак приятной молодой женщине, которая почтительно слушала их разговор. Та вышла и уже через минуту вернулась в комнату, держа в руках знакомый диск.

А дальше Билл, не смущаясь, начал выделывать все, что он знал и умел и чем неизменно удивлял соседей, учителей, товарищей в школе. Билл плавно порхал по комнате, кружил на одном месте, вкладывая в движения все, что он слышал. Он понимал, что в этот момент, возможно, решается его судьба: вдруг он окажется в танцевальном классе и будет танцевать все лучше и лучше, и он старался вовсю — кружил, нагибался, перебирал ногами, взмахивал руками… Его круглые глаза совсем округлились от напряжения, тонкие губы сжались, белые волосы все чаще подпрыгивали на лбу, а на кончике носа выступили капельки пота.