Николай Дубов - Беглец Страница 18

Федор был уже за третьим валом. Он поплавал немного, оглядываясь, и нырнул. Его долго не было, и у Нюшки совсем побелели губы, папка засуетился, а дед приготовился тянуть веревку, конца которой не выпускал из рук, но Федор вынырнул, отплевываясь и хватая воздух широко открытым ртом. Он отдышался, нырнул снова и снова вынырнул.

Так он нырял, показывая то черные трусы, то оплывающую водой с налипшими на лицо волосами голову, потом помахал рукой, и дед стал быстро перебирать, тянуть на себя веревку. У самого берега Федор не успел изловчиться, волна накрыла его, поставила на четвереньки и потащила обратно в море, как он ни цеплялся за песок. Папка тоже ухватился за веревку, вдвоем они вытащили Федора из бурлящей воды. Он вскарабкался по песку выше и сел.

— Перебуторило все… Кушир, песок. Не видать ничего…

— Так я ж говорил! — подхватил папка. — Сейчас волна отбойная, все от берега тащит. Его уж небось так утащило…

— Эт точно, — сказал дед, — теперь покуда не утихнет, нипочем не найти… И то еще — найдешь ли, нет ли.

Все посмотрели на Юливанну, но она ничего не слышала и смотрела все туда, на беснующиеся лохматые бугры зеленой воды.

— Осподи! — тоненьким голоском сказала Нюшка и заплакала. То ли потому, что надеяться больше было не на что и ей стало жалко Виталия Сергеевича, то ли потому, что она очень боялась, что и Федор утонет, а он не утонул, и весь ее страх выходил теперь слезами.

Мамка всхлипывала, Максимовна вытирала глаза кончиком платка и все время приговаривала над Юливанной:

— Ты поплачь, поплачь, милая… Нельзя так молчком, заклякнуть можно… Теперь уж что уж… Как тут пособишь?.. Поплачь…

Юливанна не плакала. Она больше не кричала, не ломала руки, а стояла как каменная, не шелохнувшись, и все смотрела, смотрела туда. И все тоже стояли и смотрели то на нее, то на зеленые валы, с ревом разбивающиеся о песок. Так прошло неизвестно сколько времени, и никто не знал, что теперь нужно делать или говорить.

Первой опомнилась мамка. Митька все еще прижимался к камню и скулил от страха, у Славки слезы текли по щекам, он сглатывал их и шмыгал носом. Мамка за руку вздернула Митьку, шлепнула и погнала домой, за ним Славку. Она крикнула и на Юрку, но Юрка не послушался. Он не мог уйти. Его колотило так, что даже стучали зубы, будто стоял не зной, а зимняя стужа, он обхватил себя руками, сдерживая дрожь, только это никак не помогло.

Дед подошел к Юливанне.

— Беда, она и есть беда. — Морщинистое лицо деда сморщилось еще больше. — Только теперь что уж, стой не стой — ничего не выстоишь…

— Пойдем, пойдем отсель, голубушка, — подхватила Максимовна. — Что ж тут стоять, сердце надрывать? Оно ить не каменное…

Мамка и папка тоже начали приговаривать и уговаривать, доказывать, что теперь горю не поможешь, нечего и убиваться, и стоять тут не следует, мало ли до беды… Юливанна все так же не слушала и не слышала их, смотрела на ревущие валы, потом в ней словно что-то сломалось — руки упали, плечи опустились. Юрка подумал, что она сейчас упадет, но тут Максимовна обняла ее за плечи, повернула и повела к дому. Ветер трепал ее мокрое разорванное платье, запрокинул на лицо спутанные, слипшиеся волосы. Она ничего не замечала, шла, глядя под ноги, и сразу стала такой маленькой, такой жалкой, что у Юрки в горле появился ком да так и остался.

Они пришли к палатке. Максимовна хотела ее посадить, но Юливанна не села, высвободилась и как-то дико оглянулась вокруг, не понимая, почему, зачем ее привели сюда, повернулась, чтобы идти обратно, но Максимовна удержала ее, а дед заступил ей дорогу.

— Нет, — сказал он, — не надобно туда ходить. Ему не поможешь, а до беды недолго… Вы уж тут посидите, али к нам в дом пойдемте…

Юливанна отрицательно повела головой.

— Ну нет так и нет, а туда ходить ни к чему. Хватит одной беды. Такое дело, Федор, придется тебе в Гроховку смотаться: надо в сельсовет заявить, пускай дадут знать в район — мало ли где его может выкинуть…

Лицо Юливанны дрогнуло, она закусила губу, потом, сдерживая себя, с трудом проговорила, все так же глядя в землю:

— Пошлите телеграмму… Деньги у меня в сумочке, в палатке. Там его паспорт и адрес…

— Кому телеграмму?

— Его жене.

У папки отвисла челюсть, глаза деда спрятались в морщинах, мамка и Максимовна переглянулись, лица их одеревенели.

— Как же это, — сказал дед, — а…

Юливанна подняла голову, посмотрела ему в лицо.

— Я не жена… Мы… А, да что вам до этого?..

Она повернулась и пошла назад, к берегу. Все так растерялись, что теперь уже никто ее не удерживал, а только смотрели ей вслед, а она шла все быстрее и быстрее, спустилась с бугра, потом вдруг остановилась, ноги у нее подломились, она упала. Папка бросился туда, но мамка крикнула:

— Куда? Чего тебе там отираться?..

И он остался на месте. А Нюшка побежала к Юливанне, за ней Федор, а за Федором побежал Юрка.

Нюшка уже стояла над ней на коленях, звала ее, трогала, Юливанна не отзывалась и не шевелилась. Юрка с ужасом подумал, что она уже умерла, потому что лицо у нее стало какое-то серое, но Нюшка приложила ухо к груди, послушала и сказала:

— Вроде живая. Еле-еле… Чего теперь делать-то, а?

— Давай туда отнесем, не валяться ж тут… — сказал Федор.

Он подхватил Юливанну под плечи и поднял, Нюшка обхватила ее ноги у колен, они понесли ее на бугор. Левая рука Юливанны свесилась вниз, Юрка подбежал и поднял. Рука была холодная и совсем неживая.

Ее положили под кустом тамариска, в жиденькой прозрачной тени.

— Обморок, — сказал папка. — Полагается все расстегнуть и нюхать нашатырь.

— А чего расстегивать, — сказала Нюшка, — когда на ней ничего нет — разлетайка да купальник.

— Обморок! — повторила Максимовна. — У меня их сроду не было…

— Ну, у тебя, — вдруг озлился Федор, — тебя и оглоблей тресни — обморока не будет… Чего стоите? Делайте что-нибудь!..

— Ничего, — сказал дед, — пущай полежит, отлежится — очуняет…

Нюшка не стала ждать, пока Юливанна «очуняет», начала дуть ей в лицо, махать перед ним руками, потом набрала в рот воды, брызнула раз, другой, но ничего не помогло — Юливанна не пошевелилась.

— Вот оно какое дело-то оказывается… — сказал дед.

— От такого дела упадешь! — подхватил папка.

— Да уж теперь хоть стой хоть падай…

— А я, между прочим, давно догадался. Это было сразу видно, у меня глаз наметанный…

— Ты молчи! — сказала мамка. — У тебя не только глаз… А вы чего тут? — закричала она на Митьку и Славку. — А ну марш отсюда!

Но Митька и Славка никуда не ушли, потому что в это время пришел Сенька-Ангел. Он еще издали помахал рукой и крикнул:

— Привет честной компании! Чего это вы хаты побросали? Я подъехал — двери настежь, а никого нет… Ну, мы загораем — чертова переправа опять не работает, а вы что?..

— Курортник наш утонул, — сказал дед.

Оживление смело с лица Семена.

— Как это?

— Ну как? Купаться полез.

— Вытащили?

— Где там! Шторм вон какой…

— А… — Семен поискал глазами, увидел лежащую Юливанну, — а она что же?

— Вот лежит, не то живая, не то мертвая…

— А она, между прочим, — сказал папка, — знаешь, какая оказалась?

— Какая?

— Ну, эта самая, — сказал папка и подмигнул.

— А ты святой? — зло спросил Семен. — Про твою святость даже твоя жена знает…

— Ты в наши дела не суйся! — сказала мамка.

— Мне ваши дела до лампочки… Она, может, доходит, а вы, святые, стоите над ней, тары-бары разводите?

— Так а мы что — доктора, что ли? — сказала Максимовна.

— Сказал бы я вам, кто вы… Федор, давай бери, понесли ко мне на машину… А вы, ребята, нагребите соломы.

Юрка и Славка бросились к стогу.

— Вы из середки, из середки-то не дергайте, с краю собирайте! — вслед им закричал дед.

Юрка и Славка нарочно, назло надергали вороха соломы получше и потащили к машине. Она стояла у ворот. Семен откинул борт, расстелил солому, покрыл одеялом, которое Нюшка принесла из палатки, потом вместе с Федором поднял и уложил Юливанну.

Она была как мертвая.

— Так нельзя, — сказал Семен, — надо, чтобы кто-то придерживал…

— А куда ты ее? В Евпаторию ж теперь не проехать, — сказал Федор.

— В Черноморск, в больницу. Еще ближе — всего двадцать два километра.

— Можно, я поеду? — попросил Юрка.

— Еще чего? — сказала мамка. — Никуда ты не поедешь!

— Давай, Федя, ты, что ли? — сказал Семен.

Федор взобрался в кузов, сел возле Юливанны. Семен закрыл борт.

— Ты слышь-ка, Семен, — сказал дед, — на вот паспорт евонный и деньги, отправь телеграмму по месту жительства, жене, значит… Ну и сообщи там, куда следует.

— Само собой.

Семен захлопнул дверцу, машина осторожно съехала с бугра на грунтовку и повернула влево, на Черноморск. Штормовой ветер унес с дороги всю пыль, и машину было видно долго, пока она не скрылась за изволоком.