Владислав Крапивин - Победители Страница 18

У Володи было симпатичное лицо. Только очень худое. Наверно, поэтому глаза и уши казались слишком большими. Он весь был какой-то острый и тонкий. Было похоже, что колючие Володины локти и лопатки вот-вот прорвут старенький хлопчатобумажный свитер.

– Ну, принеси ваш пестик, – сказал Володя.

Костик принес.

И за две минуты Володя ловко приколотил банку к автомату. Накрепко. А потом посоветовал:

– Положи в нее какие-нибудь железки. Будешь трясти автомат, а они будут греметь, и получится как стрельба.

Это была мысль! Костик тут же кинулся искать по углам гайки и колесики от рассыпанного "Конструктора". Даже про Володю забыл. А тот вдруг негромко сказал:

– Знаешь, я домой пойду.

– Почему? – растерялся Костик. И подумал: "Обиделся на меня".

– Что-то голова закружилась. Наверно, дымом надышался. Надо полежать. До свиданья.

"Странный какой-то, – думал Костик, начиняя банку гремучим железом. – Дымом надышался! Что такого? Не сгорел ведь".

Он построил из стульев "крепость" и открыл огонь из автомата по печке, которая была вражеским дотом. Дот не хотел сдаваться. Костик усилил стрельбу и хотел вызвать на помощь артиллерию. Но тут под сердитыми ударами загудела стенка, и голос соседа Борьки врезался в шум сражениям

– Эй, ты! Кончай тарахтеть! Я уроки делаю!

С Борькой спорить было опасно и невыгодно. Костик опять оделся и выбежал на улицу.

Он пристроился в партизанском укрытии за поленницей Ивана Сергеича. Протасовская поленница была ровная и прочная, будто крепостная стена. Кое-где хозяин даже обил ее фанерой: чтобы не растаскивали дрова.

Костик дал очередь по подъезду большого дома, где как будто скрывались фашистские пехотинцы, и поморщился. Неудобно было стрелять, острое полено давило плечо. Костик ухватил полено и отбросил в сторону.

И тут на него напал враг. Настоящий. Прокравшийся с тыла Иван Сергеич сдернул с Костика шапку и уцепил его за ухо.

– Ясно теперь, – сказал он, шумно дыша. – Ясно, голубчик. Все ясно, кто мне поленницу разоряет. Пойдем-ка, дорогой…

Он был громадный, тяжело сопящий, в белом военном полушубке (он служил начфином в военкомате и носил форму, только без погон). Костику показалось, что над ним нависла снеговая глыба. Глыба тронулась с места и потянула Костика за собой.

Костик почти висел на выкрученном ухе, и было очень больно. К сети к закусил губу: один раз он уже плакал сегодня, хватит. Ни единой слезинки, ни одного жалобного слова Протасов не дождется. Только скоро ли он отпустит? Мамы дома все равно нет. А что, если Протасов потащит его за ухо к маме на работу?

Протасов ногой толкнул дверь, они оказались в коридоре. Костик увидел Борьку. Борька стоял у мусорного ведра и большим кухонным ножом чинил красный карандаш. Он услышал топот и оглянулся.

– Мамаша его дома? – спросил Протасов у Борьки и тряхнул Костима за ухо. – Позови.

Костик увидел, как Борька побледнел. Раньше Костик только в книжках читал, что люди могут быстро и сильно бледнеть. А сейчас увидел на самом деле, хотя света в коридоре было немного. Борькино лицо сделалось вдруг почти белым, а крупные веснушки на нем будто почернели.

Сперва Костик решил, что Борька очень испугался Протасова. Но тут же понял, что ничуть.

– Руки… – сказал Борька тихим и странным голосом.

– Что – руки? – не понял Протасов.

– Убрать руки! – крикнул Борька с такой силой, что Протасов дернулся и отпустил Костика.

– И держите их при себе! – зло сказал Борька. – Нечего маленьких за уши хватать.

– Хулиган! – задохнулся Протасов. – Да я…

– Кто хулиган? – спросил Борька.

– Оба!

– Я не хулиган, – сказал Борька уже спокойно. – Что я, окна у вас бил или ваши дрова воровал? Или хлебные карточки из карманов таскал?.. А он? – Борька посмотрел на Костика. – Он что плохого вам сделал? Жить мешает, что ли? Не смейте его трогать! У него отец на фронте, не то что некоторые.

– А-га… – сказал Протасов и задом отошел к двери. – Понятно. Вот, значит, как…

Он старался говорить зловеще, но было видно, что он и сам не знает, при чем тут "ага" и "понятно"".

– Шпана! – произнес Протасов на прощанье и скрылся за дверью.

Борька всадил нож в половицу.

– У, шкура!.. – сказал он. – Чего он к тебе прицепился?

– Не знаю. Я в войну играл рядом с его поленницей. Он к ней никого не подпускает.

– Я сразу понял, что он зря тебя ухватил. Всех ребят за уши хватает. Ну ничего, ты не плачь.

– Разве я плачу… – сказал Костик. И в глазах у него защипало от благодарности.

Он вспомнил, как еще летом Борька помог ему починить деревянный грузовик, а осенью подарил синий карандаш и открытку, на которой красноармеец втыкал штык в зад Гитлеру.

А один раз он даже открыл Костику военную тайну. А еще Борька никогда, ну ни одного разика не стукал Костика, хотя часто сердился и требовал не путаться под ногами…

Ну и что же, что сердился? У него в школе дела важные и работа такая, про которую нельзя, чтобы шпионы узнали. Он ведь устает. Даже мама бывает сердитая, когда устает на работе.

Костик взглянул Борьке в лицо и увидел, что он смелый и умный и ни капельки не рыжий. Волосы у него золотистые, а веснушки светлые и блестящие. И глаза очень хорошие – светлые и добрые.

Ну, все ясно. Просто Костик раньше не понимал до конца, что и Борька такой же, как те с винтовками.

И, не зная, что хорошего сделать для Борьки, Костик спросил:

– Хочешь, я подарю тебе мой автомат?

Борька взял оружие, взвесил на руке.

– Хороший… Да нет, Котька, не надо. Я, если надо, могу на комбинате хоть пулемет выстругать… А ты сам его делал?

– Сам… Только банку не сам приколачивал. Ее Володя прибил. Знаешь его?

– Ленинградец? Знаю, – сказал Борька. – Хороший парень.

Воскресенье было теплым, шел липкий снег. Костик с утра строил у забора блиндаж. Вырыл в сугробе яму, окружил ее стенкой из снежных, кирпичей и выбрался наружу, чтобы придумать, как сделать крышу.

Тут он увидел Володю. Володя стоял посреди двора и, видно, не знал, чем заняться.

– Эй, здорово! – крикнул Костик. – Айда играть!

Володя подошел.

– Здравствуй… А как играть? Ты что построил?

– А хоть что! Можно, чтобы это штаб был, а можно, чтобы землянка у партизан.

– Это похоже на убежище, – серьезно сказал Володя.

– Тогда давай играть в воздушную тревогу!

– Ну давай…

Володя ухватил в каждую варежку по снежному комку (это были бомбы), раскинул руки и загудел, как "юнкере". Двинулся по кругу – Костику в тыл. Не на такого напал! Костяк моментально слепил тугой снежок.

– Батарея, огонь! Б-бах!

Снежок копал Володе в подбородок. "Бомбардировщик" прервал полет и уронил бомбы. Володя взялся за лицо, постоял несколько секунд и тихо сказал:

– Ты совсем глупый. Когда бывает воздушный налет, население не кричит "бах", а прячется в щели и убежища.

– А я не население! Я зенитная батарея!

Володя помолчал, вытер варежкой мокрое лицо и вдруг улыбнулся:

– Ну ладно. Я ведь не знал, что ты зенитная батарея. – Подожди, я сейчас одну штуку принесу. Бомбы сделаем.

Он, значит, не обиделся.

Он сходил домой и принес три капсюля от охотничьих патронов – крошечные медные чашечки с зеркальцами внутри. Если капсюль залепить хлебным мякишем, да нацепить на ручку с пером, да стукнуть о что-нибудь твердое, знаете как бабахнет! Костя и Володя так и сделали: они превратились в советские самолеты и сбросили три бомбы на немецкие танки, которые расположились на крыльце.

– Во грохает! – радостно сказал Костик. – Как на стоящая бомба! Ага?

Но Володя ответил тихо и серьезно:

– Что ты! Настоящая как даст – сразу целого дома нет.

– Ты видел? – спросил Костик.

– Ещё бы…

"Еще бы", – сказал он, и Костик отчетливо понял, что для Володи война – совсем не игра. Потому что Володя видел сам, как разваливаются от бомб дома. На самом деле, а не в кино. Они ведь по правде рассыпаются. И люди гибнут. И большие, и маленькие…

А зачем?

Ну что им этим гадам-фашистам, было надо? Ну чего они полезли?!

И ощущение злой беспомощности так резануло Костика, что он даже зажмурился.

Это было уже не первый раз. Такую же злость и бессилие почувствовал Костик, когда папа приехал в отпуск и показал ему свои лейтенантский погон, распоротый пулей.

А если бы чуть в сторону? Значит, пуля в голову или в сердце? И война словно в упор посмотрела на Костика.

Костик пришел домой и стал придумывать бомбу. Такую громадную и сильную, чтобы немцы в ужасе бежали до самого Берлина после первого же взрыва. Он хотел начинить ее маленькими бомбочками, чтобы они разлетались во все стороны и взрывались в самой гуще фашистов. На старых газетах он сделал несколько чертежей и решил послать их Калинину. Только надо было перечертить на чистый лист. Костик попросил бумаги у Зины. А она сказала: