Клара Ярункова - Золотая сеть (повести) Страница 19

Саша с Яшей, сделав несколько шагов, вернулись. Они поклонились плотине и сказали:

— Будь здорова, Колошничка!

Но на этот раз никто над ними не смеялся.

17

На лужайке стояли чемоданы, расставленные в пять рядов. Самым длинным рядом был шведский. Потом советский, болгарский, немецкий. В самом коротком ряду стояли семь арабских чемоданов.

Иностранцы уезжали.

Проводить их пришли все. Только повар остался в кухне сторожить пирог со сливами, чтобы тот не превратился в уголь.

Тут еще были Келсин и Бритта, Жираф, Селим и Румяна. Были тут Атанас, Геня, Эрнест, Вило и Геран. Саша с Яшей бегали еще около девчат, Юзуф набивал карманы еловыми шишками. Халима, Ингрид и Беник тихо стояли возле чемоданов.

Все еще были тут. Но иностранцев уже не было: друзья провожали друзей.

Ленард Седерберг, прозванный Жирафом, подошел к автобусам, которые стояли у ручья, выбрал из них самый запыленный и пальцем нарисовал на нем жирафа, шея которого была грустно свешена, а из глаз падали большие слезы.

Около Жирафа столпились ребята. Он обнял тех, кто стоял ближе к нему, своими длинными руками.

— Я, — он показал на себя, а потом на нарисованные слезы. — Жираф плачешь!

И тут как будто прорвалась плотина Колошнички: по щекам девочек полились потоки слез. Они стали обниматься.

— Не плачь, Катя! — плакала Келсин. — Мы встретимся в Артеке.

— Нет! Я знаю, что мы уже никогда не увидимся, — сказал, всхлипывая, Саша.

— Никогда, никогда! — повторял за ним Яша, как печальное эхо.

Вило стоял с Миланом и Петром Маковником. У Вило на груди вместо голубого пионерского галстука алел красный. Этот галстук подарил ему Милан, когда они чинили прокол.

Эти трое спокойно разговаривали. Им даже в голову не приходило сомневаться в том, что они увидятся.

— Если раньше не увидимся, то на Международном фестивале молодежи — определенно! — сказал Вило.

Ему легко было говорить! Как-никак ему было уже семнадцать.

— А пока будем переписываться! — предложил Петр Маковник.

— Конечно! — подтвердил Милан. — Давайте договоримся, на каком языке будем писать. Мы немножко знаем немецкий, а ты — немножко чешский. А откуда ты знаешь чешский, Вило?

— У меня в Чешских Вудейовицах есть друг, Зденко, — сказал Вило. — Мы переписываемся с ним с четвертого класса. Два года назад в каникулы я приезжал к нему. А потом он гостил у нас. Вот тогда я немного и научился. Вы будете писать по-немецки, — сказал Вило, — я вам — по-словацки. Мы будем возвращать друг другу письма с исправленными ошибками. Гут? Добре?

В кругу подруг стояла Румяна Станева. Она всех приглашала в Варну, на берег Черного моря.

— Вода у нас теплая, как соленый рыбный суп, — сказала она.

Девчата сквозь слезы засмеялись.

Пионервожатые, собравшиеся около «генерала», подошли к первому автобусу. Шофер взбежал по лесенке на крышу автобуса и показал на длинный ряд шведских чемоданов.

— Подавайте!

Шведские мальчишки бросились к багажу. Жираф и Геран начали мучиться с чемоданищем Ивонны, Гонза подмигнул Милану, забрал чемодан у шведов, и они с Миланом потащили его к автобусу. Чемодан пригибал их к земле точно так же, как месяц назад, и точно так же, как месяц назад, они оба держались героически. И все же было все не так, как месяц назад. Все было наоборот.

Шведские ребята воевали за свои чемоданы. Они сами хотели их нести. В разгаре работы Геран не заметил, что начал передавать вслед за шведскими чемоданами багаж советских ребят. Он уже бросил в руки шоферу голубой рюкзак Саши Козинцева, как вдруг к нему подскочил Яша Зайцев и, подавая свой коричневый чемодан, закричал:

— Мой тоже бери! Если Саша едет в Швецию, я тоже еду! Я его секретарь! Я секретарь! Понимаешь?

Шведы засмеялись. Они схватили Яшку вместе с его чемоданом, подбросили в воздух.

Вскоре на лужайке не оставалось уже ни одного чемодана.

— На посадку! — крикнул один из шоферов.

Подружки обнялись в последний раз, ребята стиснули друг другу руки в крепком пожатии.

Бритта Ганссон встала на ступеньку, обернулась и подала обе руки Милану, с трудом пробившемуся к ней через провожающих девочек.

Геня приветствовал Ивонну Валль.

— Будь здорова, Ивон! — сказал он серьезно.

Ивонна вдруг расплакалась и бросилась на шею Халиме.

Наконец шведы, советские, болгары, немцы, арабы сели в свои автобусы. Все высовывались из окон, подзывали своих чешских друзей. Руки снова соединялись. Мы пока вместе! Еще минуточку… То тут-то там раздавалось:

— Напиши!

— Не забудь!

— Приезжай!

«Генерал» с лагерным «штабом» отошел немного назад, чтобы видеть сразу все автобусы.

Вот уже шоферы закрыли пневматические двери и уселись за рули, как вдруг раздался резкий лай и на лужайку с высунутым языком выскочил Палочка. За ним бежал повар в шапке, словно из пены. Бежать повару было трудно. Он прижимал к себе семь белых пакетов. Повар подошел к последнему автобусу и подал пакет Махмуду, Селиму, Али и остальным арабам.

— Кусочек пирога — в случае, если вы забудете где-нибудь еду, — сказал он задыхаясь. — Со сливами…

Шоферы включили моторы. Первый автобус медленно тронулся. Из окон вылетели белые платки.

Гонза Мудрых ударил по струнам гитары. Из аккордов складывалась песня:

Дети разных народов…

В автобусах подхватили знакомую мелодию. Им вторили провожающие. Песня летела вслед автобусам, снова соединяла друзей.

18

Оставшимся в лагере все время кого-то не хватало.

Острее всего ребята почувствовали это, когда пришли ужинать. Столовая была печальная и странно пустая. Ужин прошел в молчании.

Что было бы, если бы все вернулись! Если бы вдруг открылись двери, в столовую вошли опоздавшие арабы и сказали: «Хотя мы уже и летели над Средиземным морем, но раз Пепику так грустно без Селима, мы попросили пилота повернуть самолет и взять курс на «Зеленую долину».

А потом вошли бы высокие шведы! И Пепик сыграл бы им на саксофоне, который они так любят.

За шведами вошли бы немцы. И, конечно, Вило тут же подсел бы к Петру Маковнику и живо откликнулся на приветствия Милана и Гонзы.

Болгары с шумом ворвались бы в столовую, и напрасно бы рассудительная Румяна пыталась их угомонить! Из кармана Атанаса Христова вылез бы уж, и девчата запищали бы!

Вернулись бы советские. Но как бы они вернулись, трудно представить, потому что Саша с Яшей при этом выдумали бы что-нибудь такое, и всем пришлось бы держаться за столы, чтобы не упасть от смеха.

Но… никто не возвращался.

И хотя большая столовая была все так же пустой, все же из нее никому не хотелось уходить, так как в комнатах всех ожидали собранные чемоданы.

Чемоданы видели мир. Они были мудрые. Они могли бы рассказать о том, как чудесно куда-нибудь ехать, но и вернуться домой — хорошо. Они могли бы сказать ребятам, если бы у тех было настроение их слушать, что болгарин из всех стран мира больше всего любит свою Болгарию. Швед — Швецию, а немец — Германию. И что это правильно, что самолет, летящий сейчас над Средиземным морем, не повертывает назад. Так как, хотя арабам и очень понравилось жить в «Зеленой долине», но, оставшись здесь навсегда, они вряд ли были бы счастливы. Они тосковали бы по своей родине.

Домой!

Домой!

Милан выскочил из-за стола. Он был готов сейчас бежать в комнату за чемоданом, но почему-то состроил безразличную мину и сказал:

— Думаю, мы могли бы разойтись. До ужина у нас еще полным-полно работы. Он вышел из главного здания, пронесся через темноту, влетел в третью комнату и вынул из своего чемодана почтовую бумагу.

За целый месяц он не написал домой ни одной строчки!

Забыл маму! Свои обещания!

«Нет! нет! — защищался Милан, — Я только забыл написать! Просто не было времени!»

Чтобы хоть немного успокоить свою совесть, Милан начал писать письмо домой, чтобы завтра на вокзале бросить его в почтовый ящик. Маме при встрече он тогда может сказать: «А вы разве не получили мое письмо?!»

Мама, конечно, умная, плакать не будет. Но вот кто действительно разревется, это Яник. Из-за лодки с мотором! Бедняжка, наверное, мучился целый месяц, ожидая лодку с моторчиком.

Милан огляделся. Несколько ребят тоже наспех сочиняли свои первые письма родителям… Он подошел к Гонзе и шепотом рассказал ему о своем затруднении.

Гонза не увидел в этом непоправимой трагедии.

— Кто из вас человек действия? — спросил он громко. — Давайте построим лодку, чтобы наш Милан не утонул в море братских слез. Как умеет плакать мелюзга — вы знаете сами!

Отправились в сарай за кухней, вытащили строительный материал и принялись за работу.