Рене Госинни - Проделки малыша Николя Страница 2

И тут же мы встали, потому что в класс вошёл директор.

– Ну что, – спросил директор, – как тут наши любители повзрывать?

– Всё в порядке, месье директор, – сказал Бульон, – я велел им триста раз написать то, что вы просили.

– Отлично, отлично, – сказал директор, – никто отсюда не выйдет, пока все слова не будут написаны триста раз. Это будет для вас уроком.

Директор подмигнул Бульону и вышел.

Бульон глубоко вздохнул и поглядел в окно: там светило солнце. Аньян снова заплакал. Бульон рассердился и сказал, что если Аньян не бросит свои штуки, то он ему покажет. Тогда Аньян стал кататься по полу; он кричал, что никто его не любит, и вдруг лицо у него посинело. Бульон выбежал из класса с Аньяном на руках.

Бульона не было довольно долго, и Эд сказал:

– Пойду посмотрю, что там такое.

И они с Жоакимом вышли. Бульон вернулся с Аньяном. Аньян успокоился, только иногда всхлипывал, но без разговоров сел писать фразу.

А потом пришли Эд и Жоаким.

– А, вы уже здесь, – сказал Эд, – а мы вас повсюду искали.

Бульон сделался красным.

– Вот у меня где эта ваша клоунада! – закричал он. – Вы слышали, что сказал директор? Так вот, марш писать фразу, а не то мы тут проведём целую ночь!

– А как же ужин? – спросил Альцест, толстяк, который всё время ест.

– Мне мама не разрешает поздно приходить домой, – сказал я.

– По-моему, если фразу написать не так много раз, мы закончим быстрее, – предложил Жоаким.

– И слова бы покороче, – сказал Клотер, – потому что я не знаю, как писать «недопустимо».

– Я пишу слитно, – сказал Эд.

А Руфюс засмеялся. Все начали спорить, а Бульон стал стучать кулаком по столу.

– Чем попусту терять время, – закричал он, – лучше пишите быстрее!

Очень он нетерпеливый, наш Бульон; он всё ходил по классу, иногда останавливался у окна и тяжело вздыхал.

– Месье! – позвал Мексан.

– Молчать! Чтобы я вас больше не слышал. Ни слова! Ни звука! – закричал Бульон.

В классе теперь было слышно только, как скрипят по бумаге перья, как вздыхает Бульон и как всхлипывает Аньян.

Аньян закончил первым и понёс листок Бульону. Бульон был страшно доволен. Он слегка похлопал Аньяна по затылку и сказал нам, чтобы мы брали пример со своего товарища. Один за другим мы заканчивали писать и несли листки Бульону. Остался Мексан, но он сидел и не писал.

– Мы все ждём вас, молодой человек! – закричал Бульон. – Почему вы не пишете?

– У меня закончились чернила, – сказал Мексан.

Бульон сделал круглые глаза.

– Почему же вы ничего не сказали? – спросил Бульон.

– Я пытался, месье, – ответил Мексан, – но вы велели мне молчать.

Бульон провёл рукой по своему лицу и велел дать Мексану чернил. Мексан стал старательно писать. У Мексана очень хороший почерк.

– Сколько раз вы уже написали? – спросил Бульон.

– Двадцать три, а сейчас пишу двадцать четвёртый, – ответил Мексан.

Бульон немного поколебался, а потом взял у Мексана листок, сел за стол, вынул свою ручку и стал очень быстро писать, а мы все на него смотрели.

Когда Бульон закончил, он был очень доволен.

– Аньян, – сказал он, – сходите скажите директору, что задание выполнено.

Вошёл директор, и Бульон передал ему все листки.

– Превосходно, превосходно! – сказал директор. – Думаю, это послужит вам хорошим уроком. Можете идти по домам.

И в этот момент – бабах! – в классе взорвалась петарда, и нас снова всех наказали на следующий четверг.

Бойкот

Учительница вызвала меня к доске, это был урок географии, и спросила, какой главный город в департаменте Па-де-Кале. Я не знал, а Жоффруа – он сидит за первой партой – прошептал мне «Марсель», и я сказал «Марсель», но это был неправильный ответ, и учительница влепила мне «ноль».

Когда мы вышли из школы, я схватился за портфель Жоффруа, и ребята сразу нас окружили.

– Зачем ты мне неправильно подсказал? – спросил я Жоффруа.

– Для смеха, – ответил Жоффруа. – У тебя был такой глупый вид, когда учительница ставила тебе «ноль»!

– Нехорошо валять дурака, когда надо подсказывать, – сказал Альцест. – Это почти так же, как украсть у товарища еду.

– Да, это не прикольно, – сказал Жоаким.

– Отвяжитесь! – закричал Жоффруа. – Вы все дураки, а у моего папы денег больше, чем у всех ваших пап, и я вас не боюсь, ясно?! – И Жоффруа ушёл.

Нам это не понравилось.

– Что мы ему сделали? – спросил я.

– Вообще он уже достал, – сказал Мексан.

– Точно, – сказал Жоаким, – он один раз у меня выиграл в шары.

– А может, сделаем ему тёмную завтра на перемене? Надаём ему по носу, – предложил Эд.

– Нет, – сказал я, – Бульон нас накажет.

– У меня идея, – сказал Руфюс, – давайте объявим ему бойкот!

Идея была классная. Не знаю, известно ли вам, что такое бойкот. Это когда все перестают разговаривать с одним из своих, и тогда ему понятно, что на него злятся. С ним не говорят, с ним больше не играют, все делают вид, что его тут нет, и Жоффруа так и надо, будет знать, ну правда! Все согласились, особенно Клотер, который сказал, что если товарищи будут неправильно подсказывать, тогда что – всё учить придётся?

Утром мне очень хотелось побыстрее начать не говорить с Жоффруа. Все уже были во дворе и ждали Жоффруа, и вот он пришёл с пакетом под мышкой.

– Жоффруа, – сказал я ему, – мы тебе объявили бойкот.

– Я думал, с ним больше нельзя говорить, – сказал Клотер.

– Надо же было объявить ему, что мы с ним больше не говорим, – сказал я.

– А на перемене, – сказал Руфюс, – мы тебе не разрешим с нами играть.

– Вот и отлично, – сказал Жоффруа, – я один буду играть в то, что принёс с собой.

– А что это? – спросил Альцест.

– Альцест! – сказал я. – Мы же с ним больше не говорим.

– Если кто с ним заговорит, получит от меня кулаком в нос! – сказал Эд.

– Вот так! – сказал Клотер.

Бойкот начался на уроке. Жоффруа попросил у Эда точилку для карандашей, ту, что в виде самолётика, а Эд даже не взглянул на него, взял свою точилку и стал играть – делал «ррррр» и сажал её на парту. Мы смеялись, а Жоффруа так и надо, хотя учительница наказала Эда и велела ему сто раз написать: «Я не должен играть своей точилкой для карандашей в классе, потому что это мешает мне слушать урок и отвлекает моих товарищей, которые тоже будут наказаны, если не перестанут веселиться».

Потом началась перемена, и мы спустились во двор. Там все принялись бегать, кричать: «Давайте играть!» – и дразнить Жоффруа, который стоял один. У Жоффруа с собой был пакет, он открыл его и достал пожарную машину, она была вся красная, с лестницей и колоколом. Мы носились повсюду, кричали и веселились, потому что с хорошими друзьями всегда весело, а потом Альцест решил посмотреть на машину Жоффруа.

– Альцест, ты чего? – спросил Руфюс.

– Да ничего, – ответил Альцест, – просто смотрю, какая машина у Жоффруа.

– Ты не должен смотреть на машину Жоффруа, мы не знаем никакого Жоффруа!

– Дурак, я же не разговариваю с Жоффруа, – сказал Альцест, – я разглядываю его машину, и не твоё дело, смотрю я на неё или нет.

– Если ты не перестанешь, – сказал Руфюс, – мы тебе тоже объявим бойкот.

– Да ты кто такой? Нет, ты кто такой?! – закричал Альцест.

– Эй, парни, – сказал Руфюс, – Альцесту тоже бойкот!

Я расстроился, потому что Альцест мой друг, и, если с ним нельзя разговаривать, это плохо. А Альцест стоял и разглядывал машину Жоффруа, и жевал один из трёх бутербродиков с маслом, что дают на первой перемене. Клотер подошёл к Альцесту и спросил:

– А колокол на машине настоящий?

– Бойкот Клотеру! – закричал Руфюс.

– Ты что, псих? – спросил Клотер.

– Эй, – сказал Эд, – если Клотеру или, например, мне захотелось поглядеть на машину Жоффруа, ты-то тут при чём?

– Ясно, ясно, – сказал Руфюс. – Кто с ними, тем бойкот. Верно, ребята?

Ребята – это Жоаким, Мексан и я. Мы сказали, что Руфюс прав, а остальные нам не товарищи, и стали играть в жандармов и воров, но втроём это неинтересно. Нас осталось трое, потому что Мексан тоже пошёл смотреть, как Жоффруа играет в свою машину. Она была классная – фары зажигались, как в папиной машине, а если потрогать колокол, он звонил: дзынь, дзынь.

– Николя! – крикнул Руфюс. – Если ты с нами не играешь, тебе тоже бойкот… Ух ты, как она быстро ездит!

И Руфюс наклонился, чтобы посмотреть, как машина поворачивает. Жоаким остался один. Он бегал по двору и кричал: «Догоните меня! Догоните меня!» Потом ему надоело одному играть в жандармов и воров, и он тоже подошёл к нам. Мы все столпились вокруг машины Жоффруа, и я подумал, что, наверное, зря мы так на него напали, в конце концов, Жоффруа наш друг.

– Жоффруа, – сказал я, – я тебя прощаю. Бойкоту конец. Тебе можно с нами играть. В общем, дай поиграть с машиной…