Радий Погодин - Рассказы о веселых людях и хорошей погоде (илл. Медведев) Страница 20

— Ладно, камень далеко упал. Это я так, для острастки… О чём говорили?..

— Так, — смущённо сказал Роман. — Биографию Павлухе рассказывал.

Виктор Николаевич окинул мальчишку быстрым ухватистым взглядом.

— Это и есть знаменитый землепроходец? Мне ваша девушка про него рассказывала, Зина-секретарь…

А на другой день в квартиру Романа пришли: секретарь комсомольцев — Зина, председатель постройкома — Игорь и пожилой человек — инженер-геодезист Виктор Николаевич. Шея у геодезиста была замотана шарфом, кожа на лице тёмная и твёрдая.

— Вот, — сказала Зина, — Виктор Николаевич.

Геодезист кивнул, сказав вместо приветствия:

— Вот так Павлуха. Сапоги-то, глядите, какие. Мне бы такие. Крепкие сапоги. Мужская обувь.

— Виктор Николаевич имеет право школьников к работе привлекать во время летних каникул, — объяснил Игорь. Он глядел на Павлуху с победной гордостью. А Зина, посмеиваясь, грызла сухарь, словно это и не она привела сюда Виктора Николаевича. — Жить станешь в общежитии, аванс на первое время тебе выдадут, а уж дальше всё с Виктором Николаевичем. Он теперь твой начальник. Собирай барахлишко, мы тебе койку покажем в общежитии, — распоряжался Игорь. — Давай, Павлуха.

Павлуха посмотрел на Зину. Глаза у неё уже не были шершавыми, как в первый раз.

— Ну, ты, главный шкет, — сказала она.

Павлуха долго тянул букву «с», а когда Роман сказал за него спасибо, отвернулся.

Ночью Павлуха проснулся, посмотрел на часы. Из щелей в занавесках глядело солнце. Оно падало на циферблат красным пятном. Чёрные стрелки будто висели в воздухе, окружённые закорючками цифр.

Павлухе было неуютно под чистой простыней. Кровать не по росту. Комната большая и голая. Мутная лампочка у потолка. Дыхание спящих людей. И насмешливый храп из дальнего угла.

Павлуха забрался под одеяло с головой, стараясь дышать тихо, боясь ворочаться. Ночное солнце скользило за окном. Где-то далеко лязгал ковш экскаватора.

Под утро Павлуха крепко уснул. Какой-то сон промелькнул у него в мозгу, оставив ощущение тревоги. Павлуха сжался в комочек, заполз под подушку и зачмокал губами.

— Вставай! — расталкивал его Роман.

Роман пришёл в общежитие прямо со смены. Он хотел проводить Павлуху в новую жизнь,

— Пора, — сказал Роман.

Павлуха вскочил с постели.

В утренние часы комната становилась тесной. Она заполнялась спинами, крепкими лодыжками, горячими мускулами и хрипловатым гоготом. Жильцов было четверо, но по утрам они двигались шире, говорили громче.

С кровати напротив спрыгнул лохматый парень и, не открывая глаз, принялся делать зарядку. Потом он снова юркнул под одеяло, сказал:

— Я шикарный сон видел. Мне только конец доглядеть осталось.

Роман стащил с лохматого одеяло. Тот сел на кровати, помигал глазами и сказал, глядя на Павлуху:

— Неправильно, парень. У тебя ведь перёд сзади.

Павлуха конфузливо проверил одежду.

Соседи смеялись. Роман тоже смеялся. Павлуха посмущался минутку и засмеялся вместе со всеми.

— Умой лицо, — сказал лохматый. — Торопится, будто получку дают.

Когда Павлуха умылся, сосед накормил его хлебом с селёдкой, напоил чаем из алюминиевой кружки. Потом каждый шлёпнул его по спине.

— Ну, Павлуха, будь!

— Известно, — пробормотал своё непременное слово Павлуха.

Роман проводил Павлуху до конторы геодезистов. Сдал его с рук на руки Виктору Николаевичу. Тоже шлёпнул по спине и тоже сказал:

— Будь, Павлуха…

Начинает человек новую жизнь и сам себе кажется иным. И всё, к чему привык, что уже перестал замечать, тоже становится не таким обычным. Как будто принарядилась земля, стряхнула с себя серую скучную пыль. Обнажились другие, яркие краски. Каждый человек, если он не безнадёжно солиден, совершает это весёлое открытие много раз в своей жизни и всегда с удовольствием.

Виктор Николаевич и Павлуха отмечали места для шурфов, проводили сложные съёмки, в которых Павлуха ничего не понимал. Он ставил на отметках полосатые рейки, бегал с рулеткой и мерной проволокой. Неделями не приходили они с Виктором Николаевичем в посёлок, лазали по скалистым вершинам, по заросшим брусникой и мхами распадкам.

С сопок, куда они кряхтя, а иногда и ползком затаскивали ящик с теодолитом[3] и тяжёлую треногу, открывалась красивая панорама металлургического комбината: обогатительные фабрики, построенные на склонах белыми уступами, плавильный завод с такой высоченной трубой, что даже издали казалось, будто она проткнула небо и прячет там свою закопчённую маковку. По дорогам бежали машины, везли из карьеров руду. Красные автобусы. Синие автобусы. Улицы посёлка, прорубленные в сосняке. Флаг над поселковым Советом. Скоро посёлок станет городом.

Ещё была видна узкая чёрная речушка, по которой проходила государственная граница Союза Советских Социалистических Республик и Норвегии.

Чужая страна за рекой ничем не отличалась от нашей: те же сопки, редколесье, замшелые валуны, голубые озёра. И было странно думать, что там другая жизнь, что люди там говорят на другом языке. А в домиках с низкими крышами тревожат людей по ночам не понятные для нас думы.

Работать с Виктором Николаевичем было интересно. Он знал, откуда взялись разные камни, зачем растут на камнях деревья, куда плывут облака, о чём кричат птицы. Он всё знал. Иногда он говорил Павлухе:

— Мы с тобой сухопутные моряки. Ходим по свету, открываем новые земли, новые дороги.

— Ну уж, — возражал Павлуха. — Сейчас ни одной новой земли нипочём не открыть.

— А уж это ты брось. Вот здесь, например, пять лет назад были голые камни. Даже волки околевали здесь от тоски. А сейчас посмотри, какое веселье. Пейзаж без жилья только в золочёной раме хорош. Я, Павлуха, по этаким пейзажам ноги до колен истоптал.

Вечером они разводили костёр, вываливали на сковородку консервы. Виктор Николаевич говорил:

— По всему свету наш брат геодезист ходит, землю столбит. Мы с тобой спать ложимся, а на другой стороне земли, может, двое проснулись, завтрак себе готовят. Ты знаешь, что они на завтрак едят?

— Не…

— И я не знаю. На той стороне земли всё иначе. Там ни берёзок, ни сосен — сплошные пальмы.

Павлуха ложился возле костра на сосновые лапы, глядел в розовое небо.

Солнце здесь не садится в июне — ходит по небу кругами, ночью задевает за верхушки сопок калёным боком. Деревья тогда похожи на зажжённые свечи, а в распадках стынет горячий солнечный шлак, играя сизыми и пунцовыми красками.

«Эта земля не хуже, хоть тут и нету пальм, — думал Павлуха. — Виктор Николаевич весёлый человек. Роман тоже весёлый. И все здесь весёлые. И погода стоит отличная, как будто север отступил к самому полюсу, но и там его тревожат весёлые люди».

Много на земле весёлых людей. Они не смеются беспрестанно, не пляшут без конца, не горланят песен без передышки. Они просто идут на шаг впереди других. С ними не устанешь и не замёрзнешь. Давно уже стало известно, — больше всех устают последние. А что касается погоды, она всегда хороша, когда весело у человека на сердце, когда ему некого бояться, нечего стыдиться и незачем врать.

Павлуха думал, засыпая у костра: «С получки денег мамке направлю. Роману отдам за кормёжку. Я ему должен. Если останется, куплю себе рубаху в красную клетку. Может, Виктору Николаевичу мои сапоги подарить?..»

Взбираясь на сопки, ночуя в распадках, Виктор Николаевич сосал иногда большие белые лепёшки из серебристой коробочки. Таких коробочек у него было несколько.

Павлуха полюбопытствовал:

— Что это вы под язык кладёте, — может, витамин какой?

— Точно, Павлуха, витамин «Ю», специально для стариков, которые не хотят дома сидеть.

В тот день установили они на невысокой горушке теодолит и хотели было начать съёмку. Но после полудня из расщелины наполз туман. Он набился в лощину, осел на волосах серым бисером, прилип к щекам и ладошкам.

— Ты не верти ничего, — предупредил Павлуху Виктор Николаевич. — Собьёшь прибор — опять полдня на ориентировку уйдёт.

— Что я, малолетка? Я небось понимаю, — сказал Павлуха.

Павлуха посмотрел на его истрёпанные ботинки. Спросил, опустив голову:

— Виктор Николаевич, почему вы меня на работу взяли?

— Крючок ты, Павлуха. И чего у тебя в носу свербит?

Он поднял Павлухину голову, глянул ему в глаза и сказал:

— Я, Павлуха, одному человеку задолжал… Младшему моему сыну.

— Он умер? — Павлуха спросил и тут же пожалел об этом.

— Нет, почему. Он живой… У меня их трое, сынов. Старший в Москве, в авиации. Средний в Калининграде — моряк. Младший… — Виктор Николаевич помолчал, словно раздумывая, говорить или нет. Потом сказал: — Младший в тюрьме.