Кристина Гудоните - Дневник плохой девчонки Страница 27

Вошла в комнату, увидела на столе письмо Робиса и вспомнила, что собиралась позвонить Эле. Разорвала конверт и прочитала:

Светлейший ангел,

моя королева и владычица моей души,

жена, о которой я мечтаю, и мать моих детей,

драгоценнейшая Эльвира!

(Впечатляет! Парень явно перегрелся на африканском солнышке!)

Приветствую тебя, о богиня, из далекой языческой земли! Твой светлый образ ни на мгновение меня не покидает… Мыслями о тебе и навеяны недостойные строки, кои представляю на твой суд, а форму им помогли придать бессмертные сонеты Шекспира…

Верю, что твой развитый вкус и врожденная интуиция помогут почувствовать искренность этих строф…

Внимание! Во мне просыпается поэт!

Без тебя пропадаю, любимая, днем,А ночами ты снишься без спросу.Мы по Вильнюсу бродим и бродим вдвоем,Как по райским холмам и утесам.Ты была, есть и будешь богиней моей,Ты единственная на века.Пусть хранит нас любовь до скончания днейИ прославит поэта строка…

(Ого! Живой классик!)

Любимая! Вчера впервые увидел настоящую пустыню и подумал, что такая же бесконечная пустыня — в моей душе. С каждым днем я все больше чахну, потому что не могу тебя видеть, прикасаться к тебе, слышать тебя и дышать тобой… Эта бесконечная пустыня превратилась бы в оазис, если бы на безжизненный песок ступила твоя маленькая ножка…

(Правду сказать, тут я не сдержалась и заржала! «Страдания юного Робертаса»!)

Я словно одержимый вижу везде только тебя, тебя, тебя…

(Насчет одержимого — это точно!)

Мои мучители следят за каждым моим шагом, постоянно бродят поблизости и все вынюхивают, желая знать, что я делаю, куда иду, о чем думаю, чего хочу… Чувствую себя как в тюрьме. Жду мгновения, когда снова тебя увижу…

Эльвира! Знаешь ли ты, что звук твоего имени напоминает лиру?

(О-о-о!)

Все! Передышка закончилась. Они возвращаются из бассейна.

Вспомни меня, любимая,Вспоминай меня и улыбайся…Я почувствую это, любимая,Почувствую, не сомневайся…

Дочитала, положила письмо на кровать… Ясно было одно — это диагноз! Честное слово, я растерялась… Поняла, что ничего не понимаю… Либо они оба — как из средневековья, либо Эле очень весело живется, раз она получает такие смешные письма… Что у девок от любви мозги размягчаются, мне было хорошо известно и даже, в общем, казалось естественным — нагляделась на эти страсти. Сразу начинаются всякие непредсказуемые проливания слез, вздохи, дневники, стихи и все такое прочее… Правда, не у всех… Но парни-то? Они же совершенно другие! Они никогда не краснеют перед девчонками, словно какие-нибудь недоноски, не кривляются, не красят ресницы, не хихикают, не закатывают глаза и, само собой, нафталинных стишков не пописывают… Этим, черт возьми, парни от девок и отличаются! Сонетами Шекспира он вдохновлялся! Ага, вдохновлялся, сразу видно! Только скажите, пожалуйста, какой нормальный, в здравом уме парень станет добровольно читать эти сонеты Шекспира, если они не входят в школьную программу? Да никакой! Я, во всяком случае, ни одного не знаю. А может, это только Элин Робце такой свихнутый? Может, у него какая-нибудь там детская травма — например, мать-наркоманка покончила с собой, или отец, маньяк-убийца, медленно гниет в тюрьме, что-то в этом роде… И чувствительный ребенок, изо всех сил жаждавший любви и нежности, с младенчества читал все подряд, от Винни-Пуха до Шекспира, а крыша у него понемногу съезжала и съезжала… пока не съехала окончательно. Чего доброго, и сам кого-нибудь прикончит.

Нет, насчет родителей — это я увлеклась: Робис же там, в Африке, вместе с предками, они, насколько мне известно, вполне живы и по-своему нормальны. Кроме того, Робис явно не намеревается никого приканчивать — скорее наоборот… Ну и что, помечтать-то можно…

Мы-то с «бэшками» общались только на переменках, ну, иногда еще — во время школьных тусовок или походов на природу. Робис всегда был каким-то незаметным, сливался с подоконниками, стенами и вообще с любым окружением, в каком оказывался. Я попыталась вспомнить, слышала ли когда-нибудь его голос, но так и не вспомнила… Даже странно, что этот тихоня, этот невидимый Робис умудрился сблизиться с Эле… Интересно, а как он к ней в первый раз подошел? Что сказал? А может, они друг друга поняли без слов? Ведь никогда не угадаешь, что скрывается под, казалось бы, совершенно невинной наружностью…

Как знать — может, и Гвидас способен написать что-нибудь в этом роде? Глупая мысль! Гвидас слишком современный…

Все, пора звонить Эле. Мне уже и самой стало интересно, как она отреагирует.

Эле отозвалась после четвертого звонка, немного запыхавшаяся.

— Алло! Слушаю!

— Эле, это я.

— А, привет, Котри… Эльвира!

— Можешь разговаривать?

— Да, конечно! Я вышла в коридор. У нас тут одно мероприятие…

— Тусуетесь?

— Не-ет, здесь другие тусовки… — Эле засмеялась. — Но мне нравится.

— Эле, тебе пришло письмо от Робиса.

— Правда? — радостно закричала она. — Можешь прочитать?

— Конечно. Слушай.

Я взяла письмо с кровати и стала читать громко и медленно, стараясь не показывать никаких эмоций. Но в душе надеялась, что Эле вот-вот не выдержит и засмеется… А она так и не засмеялась. Дослушала до конца и продолжала молчать.

— Эле, ты меня слышишь? — спросила я наконец. — Ну и как тебе?

— Да, да… — прошептала Эле. — Слышу…

И опять замолчала.

Я поняла, что подруга моя довольно сильно расчувствовалась, и у меня появилось смутное подозрение, что ей это все смешным ни чуточки не кажется.

— Странноватое, по-моему, письмо, — не вытерпев, сказала я. — Конечно, это не мое дело…

— Да… — вздохнула Эле. — Робце такой поэтичный…

— Поэтичный?.. Да уж, что есть, то есть…

— Мне кажется, ему там очень одиноко… А уж как я по нему соскучилась… — снова вздохнула Эле. — Красивые стихи, правда?

— Да, очень красивые, — поспешила согласиться я. (Признаюсь, в стихах, которые не сама написала, я совершенно не разбираюсь.)

Эле опять умолкла, и я, не удержавшись, спросила:

— Слушай, Эле, а он всегда так разговаривает? Ну… так поэтично?

— Нет, только в письмах… Он говорит, письма сохраняются и мне в старости будет что почитать…

Ну-ну… Любовь и в самом деле непонятная штука…

Снова помолчав, Эле попросила, чтобы я еще раз медленно прочитала ей письмо. Что делать, пришлось читать. Вообще-то, когда я читала второй раз, мне уже было не так смешно, а стихи Робиса показались совсем неплохими… Потом мы с Эле перекинулись еще несколькими словами и распрощались.

Мне стало грустно. Наверное, я никогда таких писем не дождусь. И почему мне в жизни так чертовски не везет? Один-единственный раз влюбилась, и сразу безнадежно несчастливо. Живя у Эле, я почти не думала о Гвидасе. Вернее, старалась о нем не думать, потому что думать не хотела. Теперь опять… Вспомнила его — и сделалось совсем тоскливо. Завтра я, скорее всего, его увижу… Увижу, как он, счастливый, целует мамины пальцы… Может, тоже шепчет: «Моя королева, владычица моей души…»? Меня в дрожь бросило от этой мысли! Не хочу их видеть! Не хочу туда ехать…

Не думать об этом, не думать!

В конце концов вытащила из-под кровати рюкзак с деньгами. Как украла, так с тех пор к ним и не прикасалась, только теперь пересчитала, сложила ровными стопками и рассовала по конвертам. Все это, само собой, проделала в перчатках. Если сегодня ночью удастся засунуть конверты в почтовый ящик, завтра толстая Онуте их найдет, сообщит в полицию и, может быть, заберет свое проклятое заявление. Тогда Лаура будет спасена, и эта ужасная история закончится. Может быть… Было немного жалко — так хорошо все спланировала, и ничего не вышло, зря старалась… Восьми тысяч литов как не бывало… Ничего не поделаешь, сама виновата, что про Лауру не подумала!

От одной мысли о разговоре со следователем меня подташнивало. Я не сомневалась, что, оставшись с ним с глазу на глаз, сразу начну блеять… Проклятое заикание! Будь я невинна как ангел — все равно вызвала бы подозрения.

Подошла к окну, закурила. Дождь уже не шел. Пора было собираться в поход…

9 июля

Вот и закончилась моя преступная история, от денег я избавилась.

Мама не дала поспать, позвонила ни свет ни заря, а спать хотелось до смерти… Она спросила, каким поездом я приеду и хочу ли, чтобы меня встретили, я ответила, что приеду вечером, типа, лучше не пропускать утренние занятия, и встречать меня не надо, хочу в одиночестве пошататься по Вильнюсу. Она, по-моему, осталась недовольна, но все поняла правильно и больше мне мозги не компостировала. Сказала только, что они будут ждать меня вечером. Так и сказала: «Будем ждать»! Стало быть, ничего не изменилось. Знали бы они, как мне не хочется их видеть…