Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем Страница 28

Неслышно вошел Валерка и, откинув полу пальтишка, протянул Юрке плитку:

— Подключай. Мама сказала, что тетя Васеня куда-то ушла. Ну я и притащил.

— Елки! — воскликнул Юрка. — Валерка, ты же молодчина! Ты же гений!.. Сейчас мы!..

— На вот еще кипятильник, — сказал Валерка, вытягивая из кармана продолговатый предмет. — Только он плохой. Мама его выбросила. На него, говорит, пробок не напасешься.

— Напасемся. У нас много пробок! Давай!

Он сунул в розетку тройчатку, подключил обе плитки и с тревогой и радостью уставился на их огненные лабиринты. Они жрали энергию беспощадно.

Валерка сбегал за водой. Юрка опустил кипятильник в ведро и подключил. Под водой сверкнула молния. Над головами щелкнули пробки, и лабиринты почернели.

— Я же говорил, — испуганно напомнил Валерка.

Юрка вытянул кипятильник и старательно оглядел его.

— Где-то коротит, — проговорил он. — Сейчас я развинчу его… Да, пробку-то надо сменить, пусть пока плитки работают.

Он сбегал в сени, принес пробку. Диск счетчика бешено завертелся. Но тут со вспышкой перегорела старая плитка. Ее изношенная донельзя спираль была составлена из множества кусочков с растянутыми витками, поэтому раскалялась неимоверно, и Юрка понял, что с ней придется хлебнуть лиха. Он зачистил медную проволоку и бросил в разрыв. Плитка ожила. Затем он взялся за кипятильник. Клеммы заржавели, гайки не свинчивались. Юрка откусил их пассатижами и прикрепил провода по-своему, в другом месте. И кипятильник заработал. Вода в ведре загудела и запузырилась.

Юрка почти физически ощущал облегчение на своих плечах.

— Юрк, вода скипела. Куда мы ее будем сливать?

— Сливать?

— А если обратно в колодец?

— В колодец?.. Правильно. В колодец.

Они отнесли ведро в огород, слили кипяток в колодец и набрали новой воды.

— Вот бы прямо в колодец кипятильник провести, вот бы смотал — хоть сто киловатт, — проговорил Юрка.

Когда начало бурлить третье ведро, Валерка сказал, что чем-то пахнет. Юрка внюхался.

— Резиной… Горелой… — Он быстро выдернул тройчатник и потрогал шнур. Шнур был горячим. — Елки! Перегрелись провода. Пусть остынут, а то как вспыхнут — будет тогда.

До прихода Петра Ивановича оставалась еще бездна времени, а смотано почти два киловатт-часа. Обжигаясь, Юрка проверил контур старой плитки, подвернул гайки на контактах и сказал:

— Мы поведем всех туда, где летом были. Ага, Валерк?.. Мимо портальных, по железным мостикам — к дырам, где вырывается вода.

— Только радуг, наверное, уж не будет и брызги, наверное, сильно холодные.

— Ничего, пусть посмотрят на борьбу с природой. Современность… Понюхай-ка. По-моему, резиной уже не пахнет.

Только в шестом часу мальчишки кончили свои рискованные эксперименты и попрятали все принадлежности. До свободы осталось четыре киловатт-часа.

— Ура! — крикнул Юрка, распахивая настежь все двери, чтобы комнаты проветрились.

Петр Иванович не заметил ничего. Из «кельи» Аркадия Юрка услышал, как щелкнул замок шифоньера — отец проверял, не тронут ли утюг.

Аркадий весь вечер как-то странно посматривал на братишку и наконец уже перед сном спросил:

— Вам говорили об экскурсии?

— Говорили.

— Ну и как?

— Двадцать семь.

— Что — двадцать семь?

— А что как?

— Ты не сопоставлял десять киловатт-часов и воскресенье? Никаких подсчетов не делал?

— Нет, — ответил безразлично Юрка.

— Хм, — сказал Аркадий, опять глянув испытующе. — Ну, как знаешь. Дело в том, что и я еду с вами, то есть с ними.

Юрка еле удержал радостный возглас, только взгляд вспыхнул.

— Я настаивал на следующем воскресенье из-за тебя, но меня убедили, что дальше откладывать нельзя, — продолжал Аркадий. — Вот такие, братец, дела. Проступки так или иначе наказываются.

Юрке и приятно было слышать это соболезнование и немного смешно, потому что соболезновать было нечему. «Да, нечему, — мысленно повторил мальчишка, забираясь под одеяло. — Потому что я буду вместе со всеми, даже впереди всех».

Последний урок был самым муторным. Он тянулся бесконечно. Думая, что звонок прозвенит вот-вот, Юрка собрал сумку, но звонка все не было и не было. К Юркиному ужасу, Галина Владимировна сказала: «А сейчас запишите такой пример…» Пришлось расстегнуть сумку и вытащить тетрадь. Когда же наконец прозвучал звонок, то, представьте себе, нашлись такие оболтусы, которые что-то недопоняли из объяснений учительницы и взялись расспрашивать. Галина Владимировна, успокоив всполошившийся было класс, охотно стала разъяснять. Никому и в голову не приходило, что он, Юрка, вообще ничего не понял и тем не менее не задает вопросов и не задерживает того, у кого, быть может, жизнь зависит вот от этих нескольких минут.

Кто-то заглянул в класс и поманил учительницу.

— Поршенничиха! — прошептал Валерка. — Гляди.

Юрка обернулся. Да, это была Поршенникова. Галина Владимировна, сказав: «Минутку, ребята», подошла к Поршенниковой, и та, улыбаясь, что-то сказала ей. Учительница жестом пригласила ее пройти в класс и вернулась к столу.

— Ну, ребята, если вопросов нет, то занятия окончены.

В присутствии постороннего не сразу сорвалась с парт шумная братия, выстраиваясь у доски цепочкой, от дверей до окна, где поворачивалась и кончалась в проходе между рядами парт. Юрка какой-то момент сидел бездумно, забыв, что только что метался и рвался прочь. Затем вдруг на него нахлынуло то состояние духа, та настороженная, опасливая заинтересованность, которая сопровождала его во всех этих историях с Поршенниковой. Юрке захотелось узнать, о чем здесь будут говорить учительница и Катькина мать. Узнать во что бы то ни стало. Из-за дверей не услышишь — в коридоре галдеж. Спрятаться в классе!

— Валерка, не жди меня! — быстро прошептал Юрка, и, прежде чем друг успел что-либо спросить, он, воспользовавшись обычной сумятицей построения, пригнувшись, перебежал на последнюю, Фомкину, парту и шмыгнул под нее.

В другое время Галине Владимировне пришлось бы добиваться полной тишины и строгого порядка, прежде чем вывести ребят, но тут она только окликнула нескольких, велела подравняться и, поскольку все были спокойны и молчаливы, разрешила выходить, назначив для присмотра старшего.

— До свидания, Галина Владимировна!

— Галина Владимировна, до свидания!

— До свидания, ребята, до свидания.

Класс утих. Юрка сидел, согнувшись в три погибели.

Сердце било в коленку.

— И ведь каждому надо попрощаться, — проговорила Поршенникова.

— Садитесь… Я вас слушаю.

— Так чего меня слушать. Я чего?.. Я за Катьку узнать.

— Почему вы говорите «за», а не «про»?

— Чего «про»?

— Не по-русски. Впрочем, простите… Ну что же, Катя сильно отстала. Сильно. Она и до этого слабо училась, а теперь ей вовсе трудно.

— Так ведь каждый заболеть может, — заметила Поршенникова. — Что вы, что я, что кто хочешь…

— Вы настаиваете на Катиной болезни?

— Так как же. Куда ж денешься, раз болела. Вот ведь только оклемалась… Вы вот поверили ей, а чего, господи, ребенок может знать о себе, кроме как жив он или нет.

— Мне непонятно, почему вы лжете, и так упрямо. Боитесь? Так мы пока ничем не пугаем. Мы просто хотим знать, в чем дело… Хитрите?

— Ну ведь зазря все, Галина Петровна.

— Владимировна. Оставим это. — Учительница вздохнула. — Катя подтянется. И единственное, что от вас требуется, — не мешать ей. Если вам угодно якшаться бог весть с кем, то оградите от этого девочку.

— Ой, да что вы такое валите на меня!

— И потом, следите, чтобы одежда ее была чище.

— Так ведь гардеробов-то на нее нету, а что есть — пусть сама берегет и доглядывает, небось не маленькая, десять лет, слава богу. А что уроки — так никто ей не мешает ни писать, ни читать, ни, там, выучивать.

— Вот так… Оценки? Оценок пока нет. Какие могут быть сейчас оценки? Просто помогаем ей… Деньги? Зачем?

— За книжки, что вы Катьке дали.

— А-а… Только учтите, что это не моя обязанность.

— Я понимаю… И еще: вы уж справочку-то верните. Катька все равно в школу ходит, так ни к чему она теперь.

— Да нет, справочка мне еще нужна будет. Это ведь документ. Пусть полежит. А вот вам она действительно ни к чему.

После некоторого молчания Поршенникова вздохнула и поднялась.

— Ну, так ладно, я пойду, до свидания… А может, все же справочку вернете?

— До свидания.

Женщина удалилась. Чуть погодя вышла и Галина Владимировна.

Юрка выбрался из-под парты и с минуту стоял, упершись руками в бока и выгнувшись животом вперед. Затем резко встряхнулся, схватил сумку и кинулся из класса.

Торопливо одеваясь, мальчишка думал, что напрасно проторчал под партой чуть ли не полчаса — ничего интересного не было сказано, разве что о справке. Ишь, хитрая, верните ей! Запуталась, а теперь — верните. Надо же так отпираться. Если бы он, Юрка, не был свидетелем происшедшего в вагоне, он бы так и считал, что беспричинно подозревают человека. И тогда, на лесозаводе, тоже отпиралась, мол, не крала доски, мол, они сами прыгнули на телегу, возчика подвела. А тут не возчика, а собственную дочь, и не подвела, а вообще чуть не погубила, потому что сектант в конце концов заставил бы ее делать что-нибудь пострашнее. Гады ползучие!..