Владимир Тарасов - Философские рассказы для детей от шести до шестидесяти лет Страница 3

Трудно остановиться

Бывает, начнешь что-нибудь делать – и трудно остановиться. Особенно если делаешь что-нибудь плохое. Можно даже сказать, что если трудно остановиться, значит, дело не такое уж и хорошее.

Человек, который курит, знает, что это вредно. Но ему трудно остановиться. А вот если он нюхает розу, то спокойно может перестать это делать. Хотя роза пахнет не хуже сигарет. Он даже скажет про розу: «Ах, какой восхитительный запах!» Но понюхает два-три раза, сделает мечтательное лицо, и все. А сигареты курит и курит. Потому, что они вредные. Если бы изобрели полезные сигареты, люди бы не стали их курить. Попробовали бы два-три раза, и все.

Если человеку в каком-нибудь деле трудно остановиться – значит, такой у него характер. Он и в других делах может себе вредить. Если, конечно, этот вред доставляет удовольствие, как сигареты. Например, начнет кому-то что-то доказывать. Спорит и спорит, остановиться не может. Или придет в гости. Сидит и сидит. Хозяева уж не знают, что и делать, чтобы он догадался домой уйти: выгонять-то неудобно.

Зато уж если он научится себя останавливать, то это – совсем другой человек. Все у него начинает получаться, вся жизнь идет по-другому. И если теперь он уходит из гостей, всем жалко: посидел бы еще – ничего, что уже поздно!

А потом про него говорят: как изменился, совсем другим человеком стал. А он просто научился себя останавливать! Ну и курить, конечно, бросил, но это не главное. Это – само собой.

Самое главное в человеке – это сила духа. Если она есть, то он все на свете может. Но если он не умеет себя останавливать, то превращается во что-то среднее между проткнутым мячиком и дырявой кастрюлькой: вся сила духа из него выходит. Другой вопрос: быстро или медленно? Но рано или поздно вся сила духа выйдет. Только оболочка останется. Иногда мы видим еще очень хорошо надутый мячик, но если в руках сигарета – значит, он дырявый и скоро перестанет звонко и высоко подпрыгивать, и после двух-трех хороших ударов станет вялым и податливым. Только будет иногда вспоминать: был ведь и я упругим и звонким, эх, жизнь…

Из жизни Насти и ее сестры Даши

Настенька родилась 11 января. Когда мы приехали с ней из роддома, бабушка Анна взяла ее на руки и очень долго никому не отдавала.

С самого младенчества Настя ничего плохого в рот не тащила: ни мелких вещей с пола или со стола, ни окурков с асфальта. Мы с Хелле потихоньку этим очень гордились. «Вот что значит интеллигентная семья и хорошее воспитание! – говорили мы друг другу. – Другие дети тащат в рот что ни попадя, а наша – нет!»

Но у нас не одна дочь, не только Настенька. Через полтора года – 6 июня – родилась Дашенька. Я сказал «но» и вот почему: с самого младенчества Даша все что ни попадя тащила себе в рот. Особенно она охотилась за лекарствами и окурками. Это, конечно, сильно умерило нашу родительскую гордость. «Да, – говорили мы друг другу, оправдываясь, – воспитание воспитанием, но и природа кое-что значит!» А подтекст тут был такой: все хорошее – от нашего воспитания, а все плохое – от природы. Но вслух мы такой глупости не говорили даже друг другу. Подтекст есть подтекст. Люди многое говорят подтекстом такого, с чем не очень согласны, если сказать то же самое прямым текстом.

Бабушка Анна была эстонка и плохо говорила по-русски. Мы с Хелле, конечно, работали. Пока бабушка была жива, дети были домашними и в садик не ходили. Так что первым их языком был эстонский. И позже мы отдали их в эстонский детский сад.

Маленькая Настя имела привычку расхаживать по квартире в красных в белый горошек шароварах, заложив руки за спину, изредка задавая серьезные жизненные вопросы: «А сахар у вас есть?», «А деньги у вас есть?»

Лет с трех мы оставляли Настю одну плескаться в ванне, а для того, чтобы мы знали, что с ней все в порядке, мы просили ее петь, чтобы было слышно. Она и сейчас поет в ванне.

Настиной обязанностью была уборка игрушек после общей с Дашей игры. Она делала это с удовольствием. Когда приближался мамин приход, и приходила пора приводить квартиру в порядок, я робко спрашивал ее: «Настенька, уберешь игрушки?» «Да, папочка!» – неизменно отвечала она и принималась за дело.

Я сказал «робко» потому, что игрушки разбрасывали коллективом, а убирать ей одной.

У меня же «пунктик» по поводу справедливости. Почему же я тогда обращался к ней с «несправедливой» просьбой? Потому что убранные ею игрушки составляли эстетически завершенную картину, законченное художественное произведение. А кто из нас не испытывает некоторой робости перед подлинным мастером?!

Внешне дочки не были похожи друг на друга, но что-то неуловимое их объединяло, как будто они были одной, доселе никому не известной национальности, и их даже часто принимали за близнецов. Позже многие стали говорить: «Одна – вылитый папа, а другая – вылитая мама» (тогда еще не знали такого слова как «клонирование»). А мы задавали коварный вопрос: «А какая – в кого?» И люди заходили в тупик. Когда пришла пора отдавать их в школу, я настоял, чтобы они пошли именно в русскую. Я боялся, что если они пойдут в эстонскую, то будут стесняться, что у них папа – русский. Так что и эстонским, и русским языками они владеют свободно. Позже у них добавился английский и испанский, а у Настеньки еще и шведский.

По характеру наши дочки почти противоположны: Настя делала уроки изнурительно долго, а Даша – за двадцать минут. Настя все вопросы стремится решать наиболее официальным образом, так сказать, по писаным законам, и иногда попадает из-за этого впросак. А Даша – по неписаным законам, которые реально действуют. Настенька с детства хорошо рисовала. Но в детскую художественную школу ее не приняли: на экзаменационном рисунке она хорошо нарисовала вазу с цветами, а вот фон за вазой ей не понравился, и она самовольно заменила его на другой.

Несколькими годами позже Настя брала уроки у известной эстонской художницы Ярыны Ило, а потом поступила на подготовительное отделение Таллиннского художественного университета. Окончила его и была одной из лучших в группе. После окончания подготовительного отделения преподавательница ей сказала: «Рисуете вы хорошо, но все же не пытайтесь поступать к нам в университет, чтобы не расстраиваться!» Это было время непростых национальных отношений внутри Эстонии.

В 1984 году я открыл Таллиннскую школу менеджеров – в то время первую школу бизнеса в СССР – и стал уж очень занят, много ездил по стране. К 1989 году у нас было тринадцать отделений в разных городах. Как-то раз я спросил дочек: «Ну, девочки, как дела?» А девочки вдруг отвечают: «Да что тебе, папа, рассказывать?! Ты же все равно нас не слушаешь – думаешь о своей работе!»

Тогда я сказал себе: «Стоп! Чужих людей я учу, а как же мои собственные дочки? Я должен найти возможность их лично обучить!» И мы с Хелле начали проводить сначала Бизнес-лагери для подростков, а затем открыли Менеджмент-колледж при Таллиннской школе менеджеров.

Обе дочки окончили его с отличием и получили из моих рук дипломы о среднем специальном образовании в области менеджмента: Настина дипломная работа называлась «Опыт организации кафе», а Дашина – «Сценарий учебно-рекламного фильма по деловой игре «Организатор».

Обе дочки имели опыт работы в нашем офисе. У Настеньки характер немного упрямый, и мы решили ее «отдать в люди». Она пошла работать секретарем в фирму одного из моих учеников. Зарплату он дал ей немалую, но и спрашивал много. Однажды по своим делам я находился у него в кабинете, и он велел секретарю принести кофе. На всю жизнь я запомнил, как спиной почувствовал: скребется там за дверью родное существо, пытаясь ее открыть, держа в одной руке поднос с чашками и печеньем, а в другой – кофейник. Тогда она работала еще первые дни. Впрочем, я и сейчас не знаю, как это секретари умудряются так ловко все вносить в кабинет?!

Теперь обе дочки уже взрослые, у них у самих дети – по одной дочке и по одному сыну у каждой.

Часть вторая

Романтические истории

Несколько слов о детях и взрослых

У детей есть детство. Это такое время, когда дети понимают, что они дети и ведут себя как дети. А рядом с детьми есть взрослые. А кто такие – взрослые? Это тоже почти дети, но которые почти забыли, что они дети, и они ведут себя как взрослые.

А как ведут себя взрослые? Очень по-разному, но всех взрослых объединяет одна общая вещь. Вот если ребенок что-то хочет, он это и делает. Например, если хочет игрушку в магазине, он просто ее берет и хочет унести с собой.

А его родители в растерянности: ведь нельзя так просто взять игрушку в магазине. Ее надо или купить, или положить на место. Если у родителей мало денег, или у ребенка и так дома много игрушек, они его заставляют положить игрушку на место. Ребенок – в рев! Он же хочет унести ее домой!