Рене Госинни - Малыш Николя и его соседи Страница 3

– Да, – сказал Альцест.

– У тебя рот заболит, Альцест, если ты со мной поздороваешься? – спросил папа.

– Привет! – сказал Альцест, и папа вздохнул, а потом он увидел рельсы и поезд и свистнул.

– Надо же, – сказал папа, – какой отличный поезд!

– Это Альцесту Дед Мороз принёс, – сказал я папе.

А папа сел на пол и стал глядеть на поезд с довольным видом.

– Когда мне было столько же, сколько вам сейчас, – сказал папа, – я мечтал о таком поезде, но я слишком много учился, и времени на игры у меня не было.

– Вы осторожнее со станцией, – сказал Альцест, – а то сломается. Папа согласился, чтобы я принёс поезд поиграть с Николя, но он не обрадуется, если что-то сломается.

Папа сказал, что ничего не сломает, а, наоборот, покажет нам, как надо играть в поезд.

– Дай-ка мне локомотив и вагоны, – сказал папа Альцесту, – я поставлю их на рельсы.

Альцест поглядел на папу так, словно тот съел его бутерброд, но поезд всё-таки дал, потому что он осторожный и никогда не дерётся с тем, кто больше его.

– Поезд отправляется! – закричал папа ужасно потешным голосом. – Пассажиры, займите свои места! Ту-у-у!

Потом он стал нажимать на кнопки, но поезд не поехал.

– Ну что там ещё стряслось? – спросил папа, огляделся и потёр лоб, он был разочарован. – Эх, ребятишки, – сказал он, – вы же не вставили вилку в розетку! Как же он поедет? Хорошо, что я пришёл.

Папа засмеялся и воткнул вилку.

– Ну вот, – сказал он, – теперь поедет. Ту-у-у!

Папа нажал кнопку, и полетели искры, а потом погас свет во всём доме.

– Ага, – сказал Альцест, – всё как у нас. Я думал, это дома с электричеством что-то не в порядке, а папа сказал, чтобы я попробовал включить у кого-нибудь из друзей, и будет ясно, что это с поездом не в порядке. Вот, папа был прав.

Мой папа ничего не сказал. Он сидел на полу и смотрел на Альцеста не мигая.

– Ну ладно, – сказал Альцест, – мне пора, мама не любит, когда я поздно прихожу. Пока!

Мы с мамой ужинали со свечами на столе, это было классно. Жалко, что папа не пришёл ужинать с нами. Он остался сидеть в моей комнате и дуться. Неужели он так расстроился оттого, что не увидел, как бегает поезд Альцеста?

Как я играл с Мари-Эдвиж

Мари-Эдвиж живёт в соседнем доме; её родители – месье и мадам Куртеплак; у неё жёлтые волосы, розовые щёки, голубые глаза; она такая классная, хотя и девчонка. Я не часто её вижу, потому что месье и мадам Куртеплак не очень дружат с папой и мамой, а ещё потому, что Мари-Эдвиж страшно занята: у неё всё время уроки пианино и ещё куча всего.

Вот я и был сегодня очень рад, когда после обеда Мари-Эдвиж позвала меня поиграть с ней у них в саду. Я пошёл спросить разрешения у мамы, и она сказала:

– Я не против, Николя, но обещай вести себя со своей подружкой очень вежливо. Я не хочу никаких ссор. Ты знаешь, какая нервная женщина мадам Куртеплак, так что не давай ей повода жаловаться на тебя.

Я обещал и побежал к Мари-Эдвиж в сад.

– Во что будем играть? – спросил я.

– Ну, например, можно поиграть в больницу, – ответила она. – Ты будешь тяжелобольным, тебе будет очень плохо, а я тебя вылечу и спасу. Или, если хочешь, давай в войну, и ты будешь тяжело ранен, а я буду на поле боя и вылечу тебя несмотря на опасность.

Мне больше понравилось про войну, и я лёг на траву, а Мари-Эдвиж села рядом со мной и стала говорить:

– Ой-ой-ой! Мой бедный друг! Как тебе плохо! Хорошо, что я здесь, я спасу тебя несмотря на опасность. Ой-ой-ой!

Игра была не очень весёлая, но мне не хотелось устраивать историй, ведь мама просила… А потом Мари-Эдвиж надоело делать вид, что она меня лечит, и сказала, что можно поиграть во что-нибудь другое, и я сказал:

– Ладно!

– А давай бегать наперегонки! – предложила Мари-Эдвиж. – Кто первый добежит до того дерева, тот победил.

Вот это было классно, тем более что на стометровке я зверь; на пустыре я всех ребят обгоняю, кроме Мексана, но это не считается, потому что у него очень длинные ноги с большими коленками. Пустырь в длину не сто метров, но мы считаем, что сто.

– Значит, так, – сказала Мари-Эдвиж, – я сосчитаю до трёх. На счёт «три» бежим!

И вдруг она побежала и, когда уже почти добежала до дерева, крикнула:

– Раз, два, три!

А потом запела:

– Я победила! Я победила!

Я объяснил, что, когда бегут наперегонки, начинают все вместе, а то это не по-настоящему. Тогда она сказала, что согласна и можно начать сначала.

– Но только я встану немножко впереди тебя, – сказала Мари-Эдвиж, – потому что это мой сад.

И мы побежали одновременно, но Мари-Эдвиж была гораздо ближе к дереву, чем я, и снова победила. Мы ещё несколько раз бегали, и я сказал – хватит, а Мари-Эдвиж сказала, что я быстро устаю, но что вообще бегать не так уж и весело и надо поиграть во что-нибудь ещё.

– У меня есть шары для петанка, – сказала она. – Ты играешь в шары?

Я ответил, что в шарах я зверь и выигрывал даже у взрослых. Это правда, один раз я играл с папой и с месье Бледуром и выиграл у них; они долго смеялись, но я-то знаю, что они просто не хотели признаться, что проиграли! Особенно месье Бледур.

Мари-Эдвиж принесла классные деревянные шары всех цветов.

– Я возьму красные, – сказала она, – и кошонет кину я, и я начинаю.

Она бросила кошонет, потом свой шар (не очень-то удачно!), и я бросил свой намного ближе, чем она.

– Ну нет! Ну нет! – сказала Мари-Эдвиж. – Это не считается, я поскользнулась. Начнём по-новому.

Она снова бросила свой шар, но сказала, что опять поскользнулась; потом она ещё раз бросила, и её шар подкатился к кошонету ближе, чем мой. Мы стали играть дальше; Мари-Эдвиж перебрасывала свои шары сколько хотела, и мне захотелось домой, потому что так в петанк не играют, это совсем не весело, тем более если нельзя устраивать историй, ну правда!

– Уф! – сказала Мари-Эдвиж. – Что, если нам поиграть во что-нибудь полегче? Подожди, у меня дома есть игры, я сейчас принесу!

Я подождал, и Мари-Эдвиж вернулась в сад с большой картонной коробкой, в которой было полно всего: карты, жетоны, напёрстки, маленькая швейная машинка, только сломанная, игра «Змеи и лестницы» (у меня дома таких три), рука от куклы и ещё куча вещей.

– Может быть, в карты? – спросила Мари-Эдвиж. – Ты играешь в карты?

Я сказал, что умею играть в батай, что дома я несколько раз играл с папой и что это очень классная игра.

– Я знаю игру получше, – сказала Мари-Эдвиж. – Я сама её придумала. Вот увидишь, это здорово.

Игра Мари-Эдвиж была очень сложной, и я не совсем её понял. Она сдала нам по куче карт, и она могла смотреть в мои карты и менять свои карты на мои. Дальше было похоже на батай, только сложнее, потому что, например, несколько раз она своей тройкой побила моего короля. Получается, что тройка бубен сильнее, чем король треф. Я стал думать, что игра Мари-Эдвиж очень глупая, но ничего не сказал, чтобы не было историй, тем более что мадам Куртеплак высунулась в окно посмотреть, как мы играем.

Когда Мари-Эдвиж побила все мои карты, она спросила, не хочу ли я сыграть ещё одну партию, взять реванш, но я ответил, что предпочёл бы поиграть во что-нибудь другое, потому что её игра слишком сложная. Я пошарил в большой коробке и на самом дне отыскал – угадайте что? – шашки! А я в шашках зверь! Чемпион!

– Будем играть в шашки! – закричал я.

– Хорошо! – сказала Мари-Эдвиж. – Только я играю белыми и начинаю.

Мы положили доску на траву, расставили шашки на доске, и Мари-Эдвиж начала. Я дал ей съесть две мои шашки, и Мари-Эдвиж была очень довольна, но потом – тук, тук, тук – я съел у неё три шашки.

Тогда Мари-Эдвиж взглянула на меня, покраснела, подбородок у неё задрожал, как будто она собиралась плакать, в глазах были слёзы, она встала, ударила ногой по доске и пошла в дом, крича:

– Подлый жулик! Не хочу больше тебя видеть!

Конец ознакомительного фрагмента.