Александр Волков - Путешественники в третье тысячелетие Страница 34

Каля взвизгнула, а Алик хладнокровно рассмотрел мышь и, тронув ее карандашом, удостоверился, что она мертва.

Щукаря поразила мгновенная смерть от вещества, добытого из дедовой трубки. Васька Таратута потом сознался мне, что и у него на душе стало очень неприятно, хотя страх перед отцом заставлял его курить изредка.

— Вот штука так штука, — протянул Сенька Ращупкин и стал что-то записывать в своей книжечке. Наверное, про опыт.

Фаина Петровна достала из клетки вторую мышь и дала ей подышать над ваткой. Мышь замерла у нее в руке. Я подумал, что она тоже подохла, но, оказывается, она лишилась чувств, вдохнув пары никотина. Фаина Петровна сказала, что здоровье этой мыши будет подорвано. Потом спросила:

— Ну как, ребята, убьем остальных мышей?

Мы все закричали:

— Не надо!

Уж очень страшно было смотреть, как живое существо, получив ничтожную дозу яда, мгновенно погибает.

— Теперь вы знаете, что такое никотин, — удовлетворенно заметила Фаина Петровна, и в это время кончился урок.

Мы вчетвером вышли на улицу совершенно обалделые. Антошка повел меня, Сеньку и Ваську в дальний угол двора, за поленницу, вытащил из кармана пачку «Беломора», с ожесточением смял, разорвал ее и бросил между дров.

— Довольно! — твердо сказал он. — Не хочу умирать, как те мыши. Если бы я знал раньше… Но понимаете, ребята, я читал про вред никотина, слышал по радио и все не верил. Думал, так это, присочиняют, чтоб нас напугать. А тут все на глазах, без обмана… — Он тревожно обратился ко мне: — Слушай, Челнок, как ты считаешь, я сильно подорвал свое здоровье?

Я подумал и счел долгом утешить Антошку:

— Едва ли. Ты еще молодой, крепкий. Да и куришь не так давно.

— Все-таки два года, — вздохнул Антошка. — Ну, да уж теперь на всю жизнь…

Зная упорство Антошки и его твердый нрав, я понял, что теперь он действительно не станет курить.

Васька Таратута заявил, что и он бросает это баловство. Так как он посвящает свою жизнь спорту, а спортсмену нужны здоровые легкие, то он присоединяется к Антошкиному решению и после уроков тоже выбросит пачку папирос, спрятанную от отца в укромном месте.

Глава восьмая. Посылка из Москвы (из дневника Гриши Челнокова)

24 октября. После уроков Анка Зенкова собрала расширенное собрание совета отряда для проверки выполнения плана.

Сначала докладывали руководители кружков. Каля Губина сообщила, что подготовка к Октябрьскому вечеру идет, индивидуальные номера готовятся, но с коллективным номером — постановкой пьесы — получилась задержка по вине драматурга Челнокова.

Вот вредная! Обязательно надо назвать «драматургом»!

О том, как идет работа над альбомом «Волго-Донской канал», докладывала ответственная Анка Зенкова. По ее словам, с этим делом получились заминки из-за несознательности некоторых родителей, которые не позволяют своим детям вырезать картинки из журналов «Огонек», «Смена», «Работница», «Пионер» и других под тем предлогом, что от этого журналы портятся и их комплекты утрачивают ценность.

Постановлено: ответственной Зенковой усилить агитацию среди несознательных родителей, а если кто из родителей не позволит вырезать денные для нас рисунки, Никита Пересунько должен сделать с них фотографии.

Я доложил, что доклад о суевериях сделал. Мне даже объявили благодарность.

Потом обсуждали работу с отстающими.

Почти три недели назад совет отряда прикрепил отстающую по математике Маньку Кукушкину к Марголину. За это время Кукушкина не только не исправила двойку, но получила две новые. Кукушкина сказала, что Марголин с ней вовсе и не занимается и ничего не объясняет. Задаст задачи решать, а сам садится за кроссворды. А как она решит, если ничего не понимает?

Алик сказал, что не смог подтянуть Кукушкину, потому что у него не та бабушка.

Все страшно удивились, а Зенкова строго спросила:

— Что значит «не та бабушка»? Объясните толком, товарищ Марголин!

Алик охотно объяснил:

— Когда Зенкова меня подтягивала летом по арифметике, она мне тоже задавала задачи и сажала под надзор своей бабушки. А у нее бабушка такая… такая… прямо как тот трехглавый пес, который у древних греков подземное царство сторожил, — слово из шести букв, первая буква «ц», четвертая «б», шестая «р» — ну «цербер»!

— Прошу не выражаться про мою бабушку! — возмутилась Анка.

— А я это не в обиду, — оправдывался Алик. — У такой бабушки не хочешь, а все решишь. А у моей бабушки очень слабый характер: я ей сдам Маньку под надзор, а бабушка совсем за ней не смотрит, то на кухне стряпает, с соседками разговаривает, то за книжку возьмется. Ну ясно, скажешь: «Не та у меня бабушка!»

Алик так рассмешил всех, что ему вместо строгого выговора дали простой, а Маньку Кукушкину передали на буксир Шумскову.

Колька Нечипоренко, как был при своих двойках, так и остался. Его шеф Илья Терских хотя и относился к делу добросовестно, но замучился со своим подшефным — до того тот ленив и неисполнителен. По предложению Кали Губиной решили, что, если Нечипоренко к 6 ноября не ликвидирует свои двойки, — не выпускать его с танцем на общешкольном вечере самодеятельности, хотя подготовка танца у него, не в пример учебе, идет хорошо.

Колька обещал исправиться.

Всех удивило, что Васька Таратута, который ни к кому не хотел идти на буксир по математике, сильно подтянулся, и получает иногда даже четверки. Мы-то, члены кружка взаимной помощи, знали, в чем дело, и ликовали. Но чего нам стоили его успехи! Хорошо, что у него такая голова, в которую знания вбить трудно, зато они там держатся крепко и не выскакивают оттуда, как у некоторых скорохватов.

27 октября. Сегодняшний день надо обвести в календаре красной рамочкой: мы получили письмо от археолога Николая Сергеевича Кривцова. Он извиняется за долгое молчание и сообщает, что, по отзыву ученых, наша находка имеет громадную научную и материальную ценность. И еще Николай Сергеевич послал нам посылку… В награду за наши труды, как он пишет, Институт истории материальной культуры договорился с московскими музеями, получил от них древние экспонаты из числа тех, что имеются в нескольких экземплярах.

Интересно, что-то нам пришлют!..

Ох, сколько было разговоров и предположений! Все гадали, что будет в посылке и каков окажется ее вес. Я сказал, что в ней будет, наверное, килограммов шесть или семь, Ахмет Галиев думал, что десять, а Васька Таратута загадал на целый пуд, но его все подняли на смех: где это бывают посылки весом в пуд?

Комната для музея у нас давно готова, но пока выглядит довольно сиротливо. Не так уж много там экспонатов: знаменитый бычий рог, с которого пошло все дело, немецкая каска, которую нашел Арся, альбом писем, полученных из других школ… Очень красят комнату развешенные по стенам прекрасные акварельные рисунки, сделанные во время раскопок Ильей Терских. Висит на память о раскопках и та стенгазета, в которой мы продернули Прасковью Антиповну Щукину за религиозные сплетни.

Но после начала учебного года в нашем музее появились и другие хорошие экспонаты, о которых я не писал еще в дневнике.

Дед Филимон Авдеич пожертвовал полное казачье обмундирование царского времени: фуражку, мундир с блестящими пуговицами, брюки с лампасами и даже сапоги. Костюм был в полной сохранности, но, когда его повесили на вешалку, он не имел никакого вида.

И тут Ивану Фомичу пришла прекрасная мысль. Он сказал, что в Ленинградском Эрмитаже есть большая коллекция старых русских военных мундиров за двести лет, начиная с Петра Великого, и они надеты на восковые статуи. Издали их не отличишь от человека. Хорошо бы, сказал Иван Фомич, заказать такую восковую фигуру казака и обрядить его в этот костюм.

Эта мысль пришлась по сердцу председателю Мирону Андреевичу. Он выделил деньги от колхоза, в Ростове заказали скульптуру, а Мирон Андреевич и Андрей Васильевич — такие хитрые! — дали скульптору фотографию Филимона Авдеича и попросили, чтобы фигура походила на него.

Все это было сделано тайком, знало только наше бюро, а мы держали тайну крепко.

Вот было здорово, когда однажды вечером Иван Фомич пригласил деда Филимона в школу посмотреть разные редкости, и дед вошел в музейную комнату и чуть не свалился с ног от удивления: перед ним стоял, браво вытянувшись, с рукой под козырек, второй Филимон Авдеич, только чуть помоложе!

Восторгу старика не было конца…

Были и еще новые экспонаты. Кое у кого на дне сундуков сохранились плакаты времен гражданской войны и даже отдельные номера газет. Владельцы этих драгоценных для нас экспонатов охотно сдавали их в наш музей.

И все-таки громадная комната, отведенная Еленой Николаевной под наш музей, была почти пустой. Что-то добавит нам посылка?..