Давид Гроссман - Бывают дети-зигзаги Страница 37

— Не волновайся, Лола, — ответил наконец Феликс с легким вздохом. — Мы с Амноном проведем вместе один день или два, и все. Сходим с ума. Делаем немножко Пурим. Волнуем немножко нашу полицию. Это просто игра, Лола. Я позабочиваюсь о нем.

Я не понял, что именно ее беспокоит. Она смотрела на него потемневшим, тревожным взглядом, наморщив лоб.

— Я позабочиваюсь о нем, — повторил Феликс ласково. — Это просто игра, это не как раньше… Сейчас ничего не случается… И как только он хочет — мы сразу возвращаемся к нему домой. Это мой последний спектакль. Потом опускается занавес. Я много времени ждал этот спектакль. А у него бар-мицва через несколько дней, и я подумал — сейчас время, чтобы встретиться. Я и Амнон.

— Да, — пробормотала Лола Чиперола рассеянно, — бар-мицва на этой неделе. Август… Двенадцатое августа… Да, так и есть.

Откуда она знает? Когда он успел сказать ей? Я же все время был здесь, в комнате! Наверное, я задремал ненадолго.

Лола Чиперола повернулась к Феликсу:

— Но что это значит — опустится занавес? Ты что, уходишь из профессии?

— Из профессии. Да.

И замолчал.

Она изменилась в лице:

— Феликс, что случилось? Ты болен?

Глубокий, чуть надтреснутый театральный голос, голос королевы сцены, которым она говорила все это время, стал вдруг живым и трепетным. Она впервые протянула руку, решилась наконец преодолеть бесконечное расстояние, разделяющее их, и погладила его по плечу, а он чуть наклонил голову и коснулся щекой ее руки. Они обменялись взглядами, и я уже точно знал и ни секунды не сомневался, что они знакомы многие годы и едва сдерживаются, чтобы не броситься друг к другу в объятия.

— Все в порядке, Лола, — устало ответил Феликс. — Просто старость. И чуть-чуть сердце. Старое сердце. Разбитое. Тюрьма — не санаторий. Но все будет в порядке.

— Да уж, — она улыбнулась вымученной улыбкой, — будет в порядке. Как всегда, правда? Ничего не в порядке, Феликс, и то, что мы потеряли, уже никогда не вернется. Как изломана жизнь…

— Мы ее починим, — сказал Феликс. — Я здесь потому, чтобы ее чинить. Чинить все, что сломалось.

— Ничего нельзя исправить, — тихо проговорила Лола Чиперола.

— Нет, нет. — Он ласково погладил ее по руке. — Я всегда починяю, там, где проходит Феликс, будет свет… Люди еще немного как пьяные. Мечтают, что мир может быть более красивый…

Лола еле слышно засмеялась, и этот смех был похож на плач:

— Ты неисправим, Феликс. Но мне хочется тебе верить. Кому мне и верить, кроме тебя?

— Доверять можно только жулику. Это так.

— Поклянись.

— Ты знаешь, что для тебя я только обещаю, Лола. Обещаю, не клянусь.

Она снова засмеялась. Лицо ее оставалось по-прежнему в тени, свет выхватывал только пепельную прядь волос. Она затушила сигарету и медленно, как в пьесе «Анна Каренина», вошла в круг света — и вдруг посмотрела на Феликса так, как смотрит юная женщина на своего возлюбленного: усталые глаза наполнились нежностью.

— Где ты был всю жизнь? — спросила она.

— Не находился достаточно, да, — со вздохом согласился он. — Пришел навестить и сразу убегал. А последние десять лет были срочные дела, ты знаешь…

— Я знаю… — Она шмыгнула носом и откинулась на спинку стула. — Десять лет. Изо дня в день я проклинала тебя и тосковала по тебе. И радовалась, что тебе не удалось дешево отделаться. Поделом тебе было. — Она говорила негромко, не глядя на него. — Но прошли годы: пять, шесть, семь лет — и ненависть исчезла. Сколько можно ненавидеть? Ненависть ослабла, как и любовь, и вся эта игра так или иначе подходит к концу. Как там ты говорил? «Секунда света между первой и последней тьмой»? Ну что ж, за жизнь!

Он медленно поднял бокал:

— За жизнь, Лоли, за твою красоту и за твой талант.

— Странно, — произнесла она с той же улыбкой, — впервые за долгое время мне встретился настоящий человек — но и он объявляет себя специалистом по подделкам.

Изящным жестом она вытащила из волос шпильку, потом еще одну. Водопад пепельных волос высвободился и хлынул на плечи.

— Расскажи мне еще немного, — попросила она. — Расскажи все с самого начала.

Феликс протянул руку, взял прядь ее волос и скользнул по ним пальцами. Думаю, Феликс был единственным человеком, которому Лола Чиперола позволяла такое. Она опустила голову. Прикусила губу. Не выпуская ее волос, Феликс замурлыкал себе под нос негромкую нежную мелодию. Тихо-тихо. Через пару мгновений она начала подпевать ему. Они были похожи на детей, убаюкивающих самих себя перед сном, и все вокруг сделалось вдруг умиротворенным и сонным.

У меня начали слипаться глаза. Я подумал, что надо бы позвонить домой. Надо поговорить с отцом и Габи. Рассказать им, где я, поблагодарить за выдумку и спросить у Габи: неужели она не знала о связи между Феликсом Гликом и Лолой Чиперолой, между сиреневым шарфом и золотым колоском? Или знала, но не говорила мне? И откуда Лоле Чипероле, знаменитости, известно, когда у меня день рождения? Кто рассказал ей? Что вообще происходит? Почему я все время чувствую себя марионеткой, которую шаг за шагом ведут к какой-то неведомой цели?

Я проснулся от дребезжания жалюзи. Сначала я подумал, что настало утро, — но снаружи была кромешная темнота. Я заснул на кушетке, сидя. Судя по настенным часам, было два часа ночи. Феликс и Лола Чиперола стояли у открытого окна и смотрели на улицу. Ее рука лежала на его плече, он обнимал ее за талию. От смущения я не знал, куда деваться.

Свободной рукой Лола Чиперола указала на что-то снаружи. Феликс кивнул. Я услышал, как она сказала что-то об украденном у нее море. Он обнял ее, утешая. Она положила голову ему на плечо:

— Только в сказках встречаются такие, как ты, Феликс.

— По тому, какая есть жизнь в нашем мире, только в сказках и можно жить, а?

Я кашлянул — пусть знают, что я не сплю. Лола Чиперола обернулась ко мне и улыбнулась. Не как актриса. Ласково, как улыбаются ребенку.

Феликс посмотрел на нее:

— И если я и Амнон выполняем это — ты отдаешь ему в подарок свой шарф?

Лола Чиперола с той же улыбкой скомкала край шарфа в руке:

— Если выполните — отдам.

— Выполним что? — спросил я сонно.

Осторожно, как будто я сделан из какого-то хрупкого материала, Лола протянула ко мне руку и теплой ладонью погладила меня по лицу, снизу вверх, от подбородка ко лбу. От ладони шел мягкий свет, так не вязавшийся с ее сценическим голосом и царственным лицом. Пальцы коснулись моих век и той самой точки во лбу, но я не услышал жужжания, а почувствовал только, как глаза мои под ее рукой становятся большими и ясными, чистыми и честными.

— Если вернете мне мое украденное море, — тихо сказала она.

Я не мог произнести ни слова. Я ничего не понимал. Просто кивнул из-под ее руки. Для нее я готов на все.

— А поскажи, госпожа Чиперола, — поинтересовался Феликс, секунду подумав, — может, есть у тебя случайно какой-то бульдозер?

ГЛАВА 18

КАК НОЧНЫЕ ХИЩНИКИ

Лола Чиперола на секунду задумалась:

— Бульдозер? Кажется, есть один… — Она прошла к холодильнику, заглянула в него и крикнула с кухни: — Вот незадача! Только вчера выбросила последний!

— Может, завалился в каком-то ящике? — предположил Феликс, и открыл свой чемоданчик, и принялся рыться в нем, и вытащил еще одни усы — у него, видимо, была целая коллекция, на любой вкус, — и прилепил на подбородок две волосатые бородавки. Лола бросилась в соседнюю комнату и принесла рваную рубашку и залатанные брюки, оставшиеся у нее от одного из спектаклей. И в мгновение ока Феликс превратился в жалкого сгорбленного нищего, приволакивающего левую ногу:

— Как наше самочувствие, господин Файерберг, Амнон? Мы устали или готовы выходить для небольшой ночной работки?

Я чувствовал себя разбитым, но не подал виду. Спросил, куда мы собираемся.

— Объясняю все по дороге. Потом возвращаемся за шарфом. Ну, и за Лолой.

— И помни, — предупредила его Лола, изящным движением поправляя шарф, — я отдам его только в обмен на море. Только море, и ничего больше. Одно лишь море.

Под конец она сделалась веселой и легкой и пританцовывала, как девчонка. На сцене она никогда не была такой.

— Ррррр, — прорычал Феликс, подмигивая ей, приставил ко лбу два пальца и пошел штурмом на шарф, а она отпрыгнула с испуганным визгом. Он бросился за ней, пытаясь поймать, а она упала на одно колено возле кушетки и набросила шарф на голову. Феликс топнул ногой и расхохотался, и смеялся, пока не поймал мой взгляд.

— Прошу извинения, — воскликнул он, мгновенно напустив на себя суровый вид, — я просто шутил! Совсем забыл! — И ударил себя по лбу.

Ну ладно.

Мы вышли на улицу. Снаружи было темно и прохладно. Над головой шелестели деревья, над ними висела круглая, почти полная желтая луна. Все нормальные люди, не такие профессионалы, как мы, давно спали в своих кроватях. И только мы с Феликсом Гликом, легендарным преступником, пробирались по ночным улицам.