Дина Бродская - Марийкино детство Страница 38

— А с рукой что?

— Вывихнули, когда из цирка вели.

Марийке было так жарко, что она встала из-за стола и пошла в сени напиться холодной воды.

В сенях она зачерпнула из кадки полный ковшик и жадно припала к железному краешку.

Вдруг кто-то толкнул её так сильно, что ковш вывалился у неё из рук и плюхнулся в кадку. Марийка оглянулась и увидела Сеньку; он стоял перед ней со сжатыми кулаками.

— Ты что, Сенька, очумел? Ведь больно!

— Погоди, ещё не так получишь!.. Дрянь этакая!.. Всё скрытничаешь… Не могла мне сказать про Сашу! Я это тебе припомню!

И Сенька ещё раз дал Марийке такого тумака, что у неё искры из глаз посыпались.

Но Марийка на него не рассердилась. Она понимала, что если бы она была на Сенькином месте, ей тоже было бы очень обидно.

Новая жизнь

Снова в городе перемены. Над домом Шабада опять развевается красный флаг. Бывшая Казачья улица теперь опить называется улицей Свободы, как и полгода назад.

Но дело не в том, что переменились названия улиц, а в том, что теперь всем стало ясно: переменились они в последний раз, навсегда.

Полуцыган снова сделался председателем домкома и целые дни бегал и хлопотал, улаживая разные домовые дела. А дел у него много. Раньше всего он раздобыл где-то навозу и стал вместе с Ковтюном отогревать замёрзший водопровод. А с весны домком начал переселять подвальных в верхние этажи.

Шамборский был арестован. Шамборщиха вместе с Вандой куда-то исчезли; никто не видел, как они переезжали; во дворе говорили, что они здесь же, в городе, у каких-то родственников. В квартиру Шамборского перетащили свой скарб три семьи рабочих с лесопилки. Прачку Липу вселили к доктору Мануйлову; Сутницкому отвели две комнаты в соседнем доме, где была мастерская Таракановой.

Квартиру Сутницкого перегородили пополам. В одну половину должно было въехать какое-то учреждение, а в другой половине разместились: водопроводчик Ковтюн, Полуцыган и Поля с Марийкой. Семье Полуцыгана досталась бывшая гостиная Сутницкого. Полуцыган поставил посреди комнаты фанерную перегородку, так что получилось две комнаты. Как раз над перегородкой, которая не доходила до потолка, висела большая хрустальная люстра, та самая, в которую стреляли гайдамаки. Когда где-нибудь рядом хлопали двери, с люстры, повреждённой гайдамаками, начинали сыпаться хрустальные подвески. Их было так много, что Марийка и Вера нанизали себе по целому ожерелью.

На балконе Сутницкого, где раньше стояла золочёная клетка с попугаем, теперь хозяйничал Сенька Полуцыган. На балконе постоянно гудел примус, вниз сквозь решётку капали какие-то цветные жидкости, сыпался мел и толчёный уголь.

Поля с Марийкой занимали большую комнату — бывший кабинет Сутницкого. Всю мебель отсюда забрали для учреждения, и в комнате из вещей Сутницкого осталась только одна стоячая бронзовая лампа, которая была выше Марийкиного роста. Эта лампа стояла на полу и была такая тяжёлая, что её трудно было сдвинуть с места. Наверху среди шести матовых абажурчиков в виде язычков пламени, сидел, раскинув крылья, чёрный бронзовый орёл.

Теперь у Марийки было два окна, много простора и воздуха. Позднее солнце заглядывало сюда только часам к трём, но зато уже держалось до самого вечера, и Марийке это очень нравилось. На закате вся комната была залита красноватым светом, точно отблеском дальнего пожара. Бронзовые крылья орла на лампе начинали золотиться, искриться и даже как будто шевелиться. Марийке казалось, что орёл вот-вот сорвётся с лампы и улетит.

Коммунхоз выдал Поле мебель: старый исцарапанный шкаф, один венский стул, одну круглую вертящуюся табуретку от рояля, столик на выгнутых золочёных ножках и красный плюшевый диван. Под сиденьем дивана было много разного хлама. Марийка часто находила там какие-нибудь редкости: огрызки карандашей, игральные карты и грязные крахмальные воротнички. Каждый день Полуцыган обходил все квартиры и учил новых жильцов, как нужно обращаться с печками и кухонными плитами. Если где-нибудь был забит дымоход или не в порядке плита, председатель домкома недолго думая закатывал рукава и принимался за работу.

— Печка — она сооружения нехитрая, — говорил он хозяйкам, — но ухода за собой требует хорошего, что за ребёнком…

Сутницкий изредка заходил во двор с кошёлкой в руках. Он направлялся в сарай, где у него оставались дрова. Наложив полную кошёлку берёзовых поленьев и связав ручки верёвкой, он, кряхтя, взваливал кошёлку на спину и тащил через двор.

— Сергей Иванович, дозвольте мне дровишки поднести, — почтительно кланяясь, говорил ему старый дворник.

Сутницкий медленно опускал кошёлку с плеч, ставил её на землю, потом начинал хрипеть, топать ногами и кричать на дворника:

— Пошёл прочь!.. Не прошу!.. Никого не прошу! Сам сделаю!.. Приучаться надо! Не сегодня-завтра пошлют землю копать!

Тут и там открывались окна, женщины выглядывали во двор и качали головами, а Сенька, свесившись с балкона, кричал:

— Ну и пусть себе приучается!..

Прачка Липа и Митя жили теперь у доктора Мануйлова, в детской Лоры.

Докторша хотела было подсунуть им швейную комнатку, в которой раньше жили Поля с Марийкой, но комиссия, переселявшая прачку, нашла, что швейная комната слишком мала для двоих.

Вот и пришлось Лоре переехать в швейную комнату со своей кроваткой и всеми игрушками…

Марийка долгое время не решалась зайти к Липе и посмотреть, как они с сыном устроились на новоселье.

Если ей нужен был зачем-нибудь Митя Легашенко, она становилась под его окном и кричала, задравши голову:

— Митька! Ми-ить!..

Так продолжалось до тех пор, пока Марийка не встретила как-то раз во дворе возле водопроводного крана докторшу Елену Матвеевну, которая тащила кувшин с водой.

Марийка хотела проскочить мимо, но докторша вдруг с ней заговорила:

— Ты не видела Катерину? Ушла куда-то и оставила нас без воды…

— Не видала.

— Если увидишь, скажи ей, чтобы она скорей шла домой…

После этого разговора Марийка осмелела и начала ходить к Мите Легашенко.

Поля работала теперь кухаркой в детской больнице.

Марийка с нетерпением дожидалась каждого воскресенья.

Раньше, когда Поля служила у доктора, ей тоже полагалось гулять по воскресеньям. Ho в воскресные дни у докторши обычно собирались гости, с утра приходилось печь пироги, и раньше пяти-шести часов вечера Поля не освобождалась. Теперь же день отдыха начинался с девяти часов утра, когда Поля с Марийкой просыпались. Они вместе прибирали свою комнату, потом отправлялись в баню, где долго мылись и яростно тёрли друг друга мочалками.

После возвращения из бани Поля с Марийкой садились пить чай.

Марийка начинала читать вслух какую-нибудь книгу, а Поля слушала чтение, штопая или удлиняя старые Марийкины платья.

— Ишь ты! — говорила она и покачивала головой. — Напишут же так… Ну, читай, читай!

Марийка принималась читать быстрее. Чтобы Поле было ещё интересней, она начинала менять голос на разные лады.

— Постой, постой… — вдруг говорила Поля. — А Павел Иваныч, это кто же будет?

— Ах, мама, опять ты не слушаешь!.. Это Чичиков… Тот самый, что с Коробочкой Торговался.

— А я и прослушала… Голова-то разными мыслями забита. Ну, читай дальше.

Через минуту Поля опять спрашивала:

— Погоди, а зачем же он всё по помещикам ездит? Сидел бы дома…

— Так он же мёртвые души покупает…

— Ах ты, моя умница! — умилялась Поля. — Всё-то ты у меня знаешь, как старая старуха…

День рождения Марийки

Однажды Марийка проснулась, когда матери уже не было дома. Она вскочила с дивана, достала из шкафа краюху хлеба и кусочек сахару и снова улеглась. Когда она сгрызла весь сахар, начала кувыркаться на диване так, что пыль столбом повалила.

Марийке почему-то было очень весело: то ли потому, что в шкафу стояло ещё полное блюдце сахару, то ли потому, что впереди был длинный солнечный день.

В коридоре печник разговаривал с женой:

— Наташа, какое сегодня число?

— Четырнадцатое июля.

— То-то же. Мне завтра в коммунхоз идти, в двенадцать часов собрание будет…

Марийка так и подскочила на своём диване. Завтра пятнадцатое июля, день её рождения! Завтра она вырастет на целый год, ей исполнится одиннадцать лет.

Она начала торопливо одеваться.

— Побегу к маме в больницу. Она, наверно, забыла, что завтра моё рождение. Надо ей сказать!

Марийка выскочила за вороха и побежала вниз по бульвару знакомой дорогой, по которой она так часто бегала, когда носила доктору отбивные котлеты на завтрак.

Вот остался позади базар, вот Гоголевский сквер, вот наконец и больница. Марийка прошла через длинный коридор детского отделения, спустилась по пяти ступенькам вниз и вошла в кухню.