Дина Бродская - Марийкино детство Страница 39

Над огромной плитой плавали клубы пара.

Кухарки стояли на скамеечках возле плиты и помешивали длинными палками кашу в медных котлах. Стучали ножи, пахло подгорелым маслом и капустой. На столах стояли вёдра с вишнями для киселя.

Поли здесь не было.

— А где же мама? — спросила Марийка.

— Её главный позвал, они все в конторе сидят, — сказала одна из кухарок.

Контора была недалеко от кухни. Марийка заглянула в стеклянную дверь, до половины завешанную марлевой занавеской.

В конторе за столом сидело несколько человек. Здесь был главный врач, толстый старик в золотых очках, который лечил Марийку, когда она болела скарлатиной. Рядом с ними сидели два незнакомых доктора в белых халатах, кастелянша, доктор Мануйлов и Поля. Марийка даже: глазам не поверила. Да, Поля в своём поварском колпаке, красная и как будто сердитая, сидела рядом с доктором Мануйловым и что-то говорила. Все её внимательно слушали, а старый доктор даже приставил ладонь к уху.

«Вот какая у меня мама! — с гордостью подумала Марийка. — Все доктора её слушают и головой кивают».

Марийка осторожно приоткрыла дверь и приложила ухо к щели.

— Так прямо и скажу, что это непорядок, — говорила Поля. — Позавчера нам завхоз привёз вместо говядины одни жилы. Разве ж можно больных детей таким мясом кормить? Да от такого мяса и здоровый больным станет… Побежала я сама на бойню. Гляжу, а там лазаретный завхоз получает жирную свинину — ну прямо чистое сало. Значит, можно достать хорошее мясо? Можно. Надо только на месте подежурить да поругаться с кем следует, да похлопотать у кого надо. Опять же, что получилось у нас со пшеном?… Завтра и суп засыпать нечем. Нет уж, Илья Давыдыч, утречком я сама пойду провизию добывать, на завхоза надежда у меня слабая…

— Вот-вот, товарищ Внукова, я не возражаю, — обрадовался главный врач. — Возьмите себе бумаги и сходите-ка сами в Губпродком. Вы женщина энергичная и добьётесь своего.

— Да, да, — кивнул головой доктор Мануйлов, — на Пелагею Ивановну можно положиться. Она человек хозяйственный.

«Ишь ты, — подумала Марийка, — теперь хвалит и Пелагеей Ивановной называет…»

Все поднялись из-за стола.

Марийка отскочила от дверей.

— Ты чего тут околачиваешься? — спросила Поля, быстро выходя из конторы.

— Я к тебе пришла.

— Некогда мне, беги домой.

Поля торопливо направилась на кухню.

— Мама, постой-ка! Завтра моё рождение.

— Ну, так что?

— Я гостей хочу позвать — Машку, Стэллу, Веру и Сеньку. Хорошо б Сашу позвать, да он как раз в район уехал…

Поля остановилась, посмотрела на взволнованное лицо Марийки и засмеялась.

— Ну ладно, дочка! Испеку я тебе завтра пирогов с картошкой, зови подруг.

И она быстро ушла на кухню.

А Марийка помчалась домой.

«Сейчас побегу гостей звать, — думала она дорогой. — Эх, жалко, что Саши нет!.. А вдруг уже вернулся? Забегу-ка я по пути в Совет».

Возле Гоголевского сквера у Марийки развязался шнурок на башмаке. Она наклонилась и начала завязывать его. А когда выпрямилась, то увидела, что впереди неё шагают трое людей — двое военных, а третий в синей рубашке, подпоясанной шнурком, без шапки. Он был очень похож на Сашу.

«Неужели он? Как будто Саша».

Марийка догнала мужчин и на цыпочки, пошла позади, разглядывая темноволосого парня без шапки. Он или не он? Никогда ещё она не видела у Саши-пёреплётчика такой рубашки. А сапоги как будто его.

Осмелев, Марийка уже протянула руку, чтобы тронуть Сашу за плечо, как вдруг один из военных оглянулся.

— Тебе чего, девочка?

Марийка вздрогнула и отскочила назад, а темноволосый парень повернул голову и весело сказал:

— Марийка, это ты? Здравствуй! Чего ж ты испугалась?

Военные, улыбаясь, смотрели на Марийку.

— Саша, — сказала она тихонько, — знаешь, завтра ведь моё рождение. Приходи обязательно в семь часов, я ребят позову, а мама пирогов напечёт… Придёшь, а?

— Приду непременно, кучерявая, — ответил Саша громко и, похлопав Марийку по плечу, опять заговорил со своими военными.

А Марийка побежала дальше. Какое солнце! Какое высокое синее небо! Как весело чирикают воробьи, точно и у них тоже завтра день рождения…

Не заходя домой, Марийка обошла ребят и позвала их к себе на завтра. Потом она вернулась в комнату, наскоро перекусила, сняла башмаки и, надев старое, выцветшее платье, принялась за уборку. Ей хотелось, чтобы к завтрашнему дню всё вокруг неё блестело.

Никогда ещё Марийка не прибирала свою комнату с таким удовольствием, как сегодня. Потная, раскрасневшаяся, с вихрами, торчащими как рога, она таскала вёдра с водой, без конца поливала дубовый паркет, ползала на четвереньках, скребла его песком и что было силы тёрла щёткой. На одной паркетной плитке было чернильное пятно. Марийка отскоблила его ножом. Затем она протёрла оконные стёкла и вымыла подоконники горячей водой с мылом.

Теперь оставалось вымыть дверь. Низ двери Марийка вымыла очень быстро. Потом она влезла на стул и отмыла ещё кусок. Потом пришлось поставить на стул круглую табуретку от рояля. Табуретка качалась и скрипела, мыльная вода затекала в рукава, но всё же Марийка отмыла ещё полоску. А выше она уж никак не могла достать.

Марийка вздохнула, посмотрела на тёмный неотмытый кусок наверху, у самого карниза, потом махнула рукой и принялась начищать медную ручку зубным порошком. К вечеру она так устала, что не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Всё-таки она сбегала в прачечную за тёплой водой, помылась и легла спать, не дождавшись матери.

Утром, когда она проснулась, она увидела возле себя на стуле клочок бумаги, исписанный кривыми буквами, без точек и запятых: «Поздравляю доченьку тесто для пирогов поставила приду в пять часов будем пекти мама».

«Сегодня моё рождение!» — вспомнила Марийка.

Она вскочила и в одной рубашонке побежала смотреть квашню с тестом, которая стояла на табуретке, прикрытая полотенцем.

Теста было совсем немного, на самом дне. От него пахло свежими дрожжами.

«Как мало! — подумала Марийка. — А вдруг не хватит? Ну нет, уж мама знает, сколько надо теста…»

Она оглядела комнату.

«Какая чистота! Нигде ни пылинки. Эх, хорошо бы ещё нарвать цветов и поставить на стол! Какое ж это рождение без цветов! Но где их взять? А что, если пробраться в архиерейский сад и нарвать там жасмину?»

Марийка заперла дверь на ключ и пошла двора.

Архиерейский сад был на другом конце города, недалеко от той улицы, где жила когда-то бабушка Михельсон. Сквозь кружевную чугунную решётку этого сада пробивались густые ветки сирени, жасмина и боярышника. В тех местах, где кусты росли пореже, в просветы между листьями можно было разглядеть тенистые аллеи, яркие цветочные клумбы и дорожки, посыпанные красным песком. Где-то в глубине за деревья светлел белый дом архиерея и блестел медный крест часовенки. Каким чудесным и таинственным казался всегда Марийке этот сад!.. Ворота его были постоянно на запоре, а в белом доме жил старый архиерей — самый толстый и важный священник в городе. Однажды Марийка увидела архиерея через решётку сада. По аллее медленно шёл огромный, пузатый старик, весь в чёрном, с длинными седыми волосами до плеч. Он был похож на волшебника.

Уже давно Марийка слышала во дворе, что сразу же после революции архиерей удрал в какой-то далёкий монастырь. Говорили, что знаменитый архиерейский сад скоро откроют для всех. Вот в этот-то сад Марийка и решила отправиться за цветами.

«Раз этот сад теперь народный, — думала она, — значит, мне позволят немного цветов нарвать…»

Но когда она подошла к воротам, она увидела, что на калитке висит большой ржавый замок. Видно, сад ещё не успели открыть. Марийка побрела вдоль чугунной решётки. Из сада доносился запах тёплой и влажной земли, жасмина и ромашки. Кусты в этом году разрослись так густо, что ничего уже нельзя было разглядеть сквозь ветви. Марийка оглянулась. Узкая улица была совсем пуста. Кругом ни души. Только старая белая коза бродила по мостовой, пощипывая траву. Солнце стояло уже высоко и припекало Марийкину голову. Марийка вытерла вспотевший лоб, опять оглянулась вокруг и вдруг начала карабкаться на чугунную ограду. Ещё минута — и она спрыгнула в архиерейский сад.

Как здесь было тенисто и прохладно! Столетние липы высоко раскинули свои ветви, и солнцу, видно, нелегко было проникнуть сквозь зелень. Нерасчищенные дорожки заросли высокой травой, а лужайки, точно белым снегом, были осыпаны ромашкой. Жасмин уже начал отцветать, и только на двух кустах Марийка нашла душистые, чуть желтоватые цветы.

Марийка сплела венок из ромашек и надела его на свои курчавые волосы. Ей не хотелось отсюда уходить, и если бы не гости, которых они позвала к семи часам, то она осталась бы в саду до вечера. Но ведь надо ещё пироги печь!