Юрий Новиков - Необычайные приключения собаки Дульки с четверга до субботы в одно жаркое лето Страница 4

Славик все слышал, и ему от жалости к себе хотелось всплакнуть.

— Ну, ладно, — подобрел командир. — Майку сними, а ползти не надо. Дуй в обход, мимо рощи вдоль оврага… Гребешков, исполняй приказание! — опять взял он под козырек — это у него ловко получалось, а Клава наверняка это заметила.

Славик нехотя дотронулся до правого уха и вздохнул. Затем боец-разведчик Гребешков стянул с себя злополучную майку, скомкал ее и поплелся на выполнение боевого задания…

Все началось сегодня утром, когда тетя Тася сказала:

— Ну-ка, сними свою ковбойку, я ее постираю. Затаскал совсем — смотреть тошно… Надень вот Валеркину, пока он в походе…

Она порылась в большом сундуке в сенях и принесла племяннику майку с длинными рукавами, пронзительно-пунцовую как недокрашенная футболка. Славик такие не носил — девчоночий цвет какой-то. Это девчонки обожают красное, яркое — напялят и вот носят!.. Но другой чистой не было, а обижать тетю не хотелось. Она ведь сама пригласила Славика приехать из города в Ключевку на каникулы, написала маме письмо, что Валерка укатил на турбазу, ей скучно, а яблоки и огурцы в этом году небывалые, вишня ну прямо «осыпучая» вся. Пусть Славик приедет, она его молоком отпоит, чай, у городских-то такого нету… Нет, никак не мог Славик отказаться от майки, хоть и шевельнулось в его душе в этот момент что-то неясное, неразборчиво-тревожное, вроде какого-то предчувствия. Да и некогда было долго разговаривать. На Еланкином косогоре, за оврагом, его ждали ребята. Сегодня особый день — военная игра с Щукинским пионерлагерем.

Дожевывая на ходу кусок гусятины, с обломком пышки в руке, Славик неслышно несся огородами по прохладной картофельной ботве, щекотавшей ноги. Он торопился к холму, откуда уже доносились возбужденные голоса его братьев по оружию.

Где-то глухо пропел короткую песню сонный зяблик: «Жа-арко, брат». Значит, дождя не предвидится. Когда к дождю, так он поет долго, на разные коленца, словно уговаривает, поверить просит. В это ясное, солнечное утро все складывалось как нельзя лучше, впереди несколько часов интересной игры, настроение у Славика отличное, боевое, правда, стоило ему опустить глаза, как он чувствовал себя не в своей тарелке: руки и живот полыхали пламенем. «Ребята смеяться будут», — думал он…

Но вышло все иначе. Они и не думали смеяться, они просто воспользовались этой треклятой майкой, чтобы отделаться от него. И даже замполит Сенька Козодоев, тоже из города — приятель, называется! — не заступился. Кажется, он был даже рад, что теперь бинокль только его и командира. А если серьезно — то смех разбирает. Ну какая это боевая оптика — театральный бинокль без одного стеклышка и на веревочке!..

И вообще… Всего-то и вооружения в отряде, что несколько бесшумных пистолетов системы «агапыч» (спасибо хоть счетоводу Агапычу, выделившему на военные нужды приличную сосновую доску).

Правда, и эти пистолетики-то лишь для вида — по уговору с щукинцами игра ведется на хитрость и окружение. Одни похищают штаб, спрятанный в лесу, другие его обороняют. А чтобы не было споров, решили: убитым считается тот, кого первым обнаружит противник. Большая группа признается «уничтоженной», если ее незаметно с разных сторон окружат не меньше четырех человек одновременно…

И все равно чего-то не хватает. Славик наподдал ногой ржавую консервную банку, и та, звякая, покатилась в овраг. Должно ведь у бойцов что-нибудь быть, не с пустыми же руками воевать! Банка и та гремит. Вот ключевские малыши, те играют в войну по-своему, с «гранатами». Наберут у пруда и возле луж комков сухой глины, а то грязи и давай забрасывать ими друг друга из-за укрытий. Славик однажды тоже попробовал. Неплохо. Во-первых, если попадешь — не больно: комок тут же рассыплется. Потом видно, куда попал. Нехитро, а на настоящие разрывы здорово похоже — как начнешь пулять комок за комком, так в том месте мгновенно вырастают маленькие фонтанчики пыли, точно облачка дыма.

Но их, комков-то, не больно напасешься. И чего у нас в игрушечных магазинах не продают что-нибудь похожее — чтоб бросил, а там только фукнуло с дымом, но безопасно, вроде сухих грибов-табаков?

Конечно, старшеклассникам ничего такого не надо, они играют в «ориентирование». У них посложнее — с картами, компасами, с чтением следов… Вот где ловкость каждого на виду. Но ведь не всех же по возрасту принимают в эту игру. А что делать тем, кто помоложе? Глиной бросаться?..

Правда, он, Славик, ни за что не стал бы теперь играть с малышами. Они правил не признают — их «убиваешь», а они присваивают себе новые имена и звания и продолжают тебя обстреливать как ни в чем не бывало. Один кричит, что он уже из госпиталя вернулся, другой — что он пополнение, резерв главного командования… А ну их!..

Сегодня с щукинскими игра по совести, без лишнего крика. Прозевал, врасплох застали — признавай, что убит, уходи из зоны. Увидел первым — победитель. Честно! К тому же посредники есть и тут и там — обмануть не дадут. Да, тут в масштабе отряда тоже очень даже можно высокий класс стратегии показать… Да только что теперь в этом Гребешкову-то, коли он сейчас не на КП, а топает совсем в другую сторону, идет себе плетется по опушке мимо березовой рощицы к тому дурацкому стогу…

Слышно, как в роще поскрипывают тонкие белые деревца, отвешивая друг другу поклоны. Вот ветерок налетел на большую старую березу, растрепал ее возмущенно зашелестевшие гибкие зеленые плети, развеял их в воздухе и, пересчитав на лету, отпустил, умчавшись дальше. Терпкий смолистый запах нагретой листвы смешивается с жарким сухим воздухом, поднимающимся от земли, от увядшей травы. Этот знойный пряный дух сушит глаза, щекочет ноздри, заставляет часто и глубоко дышать, но не приносит ни отрады, ни насыщения. Только и остается, что поскорее снова вдохнуть да выдохнуть, вдохнуть да выдохнуть…

Славик чувствовал себя как пирожок в духовке — его припекало со всех сторон. Как он ни изворачивался, идти приходилось больше по открытому месту, солнце нещадно жгло шею и затылок, и потом очень хотелось пить… Майку Славик надел, махнув рукой на предосторожность. За стогом на той стороне оврага был пустырь, на котором стояло длинное одноэтажное здание из серого и красного кирпича вперемешку, с крохотными оконцами. Крыша строения плавилась на солнце, видно было, как от нее волнами поднимается ввысь раскаленный воздух. Это была дальняя ферма.

Он быстро забрался на верхушку стога по приставленной к нему под углом жерди и огляделся. Сзади — кирпичная ферма, за ней пустырь. Впереди, в нескольких десятках шагов — спуск в овраг, поросший редкими кустиками можжевельника и конским щавелем. Скат оврага изгибался влево и вправо, так что стог, где лежал Славик, находился в центре излучины — отлично просматривалась почти вся лощина. На противоположной стороне оврага, на Еланкином косогоре, по прямой — метров двести, не меньше, среди орешника и молодых осинок в кустах притаились ребята из Ключевки. Где-то там и Митька Храп, не сводящий глаз с этого стога, прожарившегося, казалось, до основания на июльском солнце.

Славик скрутил из сена подобие шапки и пришлепнул к макушке, чтобы не так пекло. От фермы вдруг потянуло с ветром коровьими лепешками и парным молоком. «Сейчас бы неплохо молочка холодненького. Или варенца со смородинным листиком… Тетя Тася, наверное, уже щей наварила…» Славик почувствовал, как его веки слипаются и он куда-то мягко проваливается… Нет! Спать нельзя, хотя это и трудно, в такую жару…

Внизу, совсем рядом, раздался знакомый и в то же время какой-то непонятный звук. Будто кто-то мял толкушкой в корыте картошку да еще приговаривал: «хру», «хру»… Очень это было неожиданно, и спать сразу расхотелось. Славик осторожно, как первоклассный разведчик, не выдавая своего присутствия, бесшумно подался к краю стога и вытянул шею. Фу, ты! Мешали торчащие травинки. Он еще дальше вытянулся. Что-то темное…

Славик вгляделся и обомлел. Стараясь не дышать, он отпрянул назад и с минуту соображал, повалившись на спину. Потом еще раз тихонько посмотрел, теперь уже сквозь былинки. Так и есть! Внизу под ним шевелилась спина огромного черного, в белых пятнах быка. Бык крутил хвостом с кисточкой на конце, как дирижер палочкой, и с остервенением трепал сено, выхватывая его губами из стога целыми охапками.

Это был Амур. Не бык, а зверь, гроза здешних мест.

«Дяденьки-тетеньки, вы что же это, родимые, делаете? — взмолился разведчик Гребешков. — Как же вы такую скотину без присмотра оставляете?! Кругом дети малые… Ведь это не козочка, а бык. Ну и работники! Ну и порядки тут, на этой ферме!..»

Как-то сразу вдруг вспомнились все страшные истории с этим быком. Как два года назад Амур артистов в Свинячий пруд загнал и вместе с ними лично массовика Огурина… А однажды он прицепщика Афоню чуть до смерти не загонял по полю — вот это да… Проходил себе мимо обедающих трактористов и вдруг, озверев, поддел рогами ящик, на котором за секунду до этого сидел Афоня Чумовой, и так с ящиком на глупой башке гонялся за ним целый час, пока Афанасий не догадался тикать к лесу. В другой раз отдавил пастуху ногу, распорол плечо. Ключевские бабки говаривали, что на совести этого ирода немало недобрых дел.