Юрий Новиков - Необычайные приключения собаки Дульки с четверга до субботы в одно жаркое лето Страница 5

Выпустили его, нашли время! Вот влип… И зачем он, Славик, только приехал сюда, в эту дурацкую Ключевку! Чего он тут потерял? Уж лучше сидел бы дома, в городе, в читалку бы ходил, «Библиотеку приключений» дочитал бы…

Как же он забыл про свое правило?! Ведь он, когда ездил в деревню, никогда не брал с собой даже пионерского галстука. Во-первых, зачем он в деревне? А во-вторых, на красное бросаются быки и частично коровы — это он узнал еще во втором классе. Однажды, когда он выезжал со школой на экскурсию в колхоз, он очень переживал, что пришлось поехать в галстуке. И прикрывал его незаметно, идя по деревне, — то рукой, то букетиком ромашек, специально собранным. Так, на всякий случай. А учительница еще заметила и говорит: «Гребешков, ты чего руку на груди держишь, словно арию петь собрался? У тебя горло болит?» Пусть говорят что угодно, но когда Славик поравняется со стадом, а на нем что-нибудь красное или оранжевое — галстук, лента, значок, — всегда ему как-то не по себе, хочется сделаться таким маленьким-маленьким, незаметным… ну, как эльфик или жучок какой…

А он и есть маленький… Пусть эти матадоры и пикадоры в Испании с быками дерутся, а он не нанимался! Только вот что делать с заданием?.. Может, рискнуть все-таки и махнуть майкой, если щукинские пойдут оврагом? Махнуть один-единственный раз, а там пусть кричат, что не видели… Да нет. Ее ведь теперь и не снимешь незаметно. Быку и одного раза достаточно, чтобы увидеть. Быки, они глазастые! Амур сразу в атаку кинется. Что делать?

Ой! Вроде стог набок кренится, а у меня уже и плечи и грудку видно. Амур вот-вот заметит — и тогда конец.

Славик вздохнул, представив во всех деталях страшную картину: сначала Амур в мощном прыжке свалит беззащитного ребенка на землю, потом подденет на рога и уж после этого, сбросив бездыханное тело себе под ноги, растопчет уродливыми копытами, каждое размером с чайник… Что ж, Муха первого сентября ох и рад будет, скажет учительнице, что Гребешков, мол, ау! — нету его больше, закопали; теперь, мол, я буду вместо него. И сядет на его, Славика, место, рядом с Леночкой Французовой…

Славик еле сдержался, чтобы не всхлипнуть. Однако что же это он так беспечен? Его наверняка все еще видно.

Он зарылся в сено по самый подбородок, скосил глаза влево, вправо. Теперь даже если бык взмахнул бы крыльями и взлетел, то и сверху он не разглядел бы красную майку.

Между тем Амур времени не терял, проклятый. Он уже основательно подъел один бок у стога, и тот вот-вот грозил завалиться. Да какой это стог?! Стожок, копна какая-то, даже не копна, а копешка несчастная. «Не могли побольше сена сметать! — злился притихший Славик, обливаясь потом. — Вот погибну здесь, никто знать не будет…»

Постепенно мысли разведчика Гребешкова вернулись к его боевому заданию… Ребята сейчас сидят и надеются на него, как на самих себя. Правда, Храп свободно может и прозевать его сигнал, но Славик не до конца уверен в этом. И вдруг его осенило: а может, щукинские и не пойдут оврагом-то. Вот чудак я! Чего раньше времени в панику ударился…

Да, но почему Амур здесь? Спрашивается, ему что, травы кругом мало, что ли? Или его на ферме не кормят? Он же авторитет колхоза подрывает. Нет, наверное, кашку любит. Разбирается, дрянь, — вон ее в стогу сколько, а на лугу уже не растет, скосили…

Каждый раз, когда бычья морда в поисках душистой кашки таранила качающийся стог сена, Славик вздрагивал как ужаленный, ожидая торжествующего рева, означающего, что тайник обнаружен. Он переводил дух только тогда, когда Амур жевал и наступало относительное спокойствие. «Когда же он насытится, наконец?!» — Славик мобилизовал все свои скудные познания в биологии, но вычислить средний рацион жвачного животного не сумел. «Эх, даже не могу научно определить, сколько съедает взрослый бык», — укорил он себя.

Скоро началось самое неприятное. Щукинские пошли все-таки оврагом. Славик до последнего момента надеялся, что они пойдут стороной, но противник был не дурак и сам видел преимущества скрытого подхода к высоте… Вот поодаль уже последний мальчишка из арьергарда щукинцев, карапуз не старше семи лет, прячась за метелки можжевельника, сполз на животе в овраг, оставаясь невидимым для Митьки Храпа. «Сосредоточились… — подумал Славик. — Сейчас начнут оцеплять косогор и поползут вверх…» Наконец, настал момент, когда кромка оврага заслонила от Славика щукинцев. Значит, теперь и нападающие не видят сигнальщика — самое бы время подать знак Митьке, да…

Амур проклятый! Что делать? Каждая секунда дорога. Ребята ждут, думают — раз нет сигнала от стога, значит, в овраге все в порядке, значит, надо ждать нападения только со стороны леса. А тут им в спины: бах! бах! вы убиты!.. Предатель я… А как же сборы? Про решительность, храбрость и все такое? Про мужество и как его в себе воспитывать… Да-а! Теории все это! Сборы сборами, а бык-то — вот он, рядом, живой, а не теоретический, и рога у него весьма практические. Амуру чихать на все сборы и разговоры, у него один лоб что твой холодильник, двинет так, что и вставать уже нет надобности… Эх, зачем я, дурачок, согласился пойти в разведку — сидел бы сейчас на КП, командовал бы получше Сеньки. А сигналил бы кто-нибудь другой…

Почему-то Славику вдруг стало очень гадко, противно и нехорошо, будто за пазуху ему налили болотной грязи. Он даже вроде бы увидел себя со стороны, как в телевизоре, чего с ним раньше никогда не бывало. Какие-то отвратительные воспоминания, нерадостные картинки вдруг ожили в его голове… Вот он привыкает уступать всем дорогу. Гуси идут — он норовит заблаговременно перейти на другую сторону улицы. Да нет, что вы, не боялся он их никогда, а просто так — на всякий случай. Собака незнакомая бежит на; встречу — и мальчик, удивительно похожий на Славика, с таким же зализом на лбу, быстро сворачивает в совершенно ненужный переулок — так, на всякий случай. А теперь вот бык… Вдобавок Славик вспомнил, как он вместе с ребятами смеялся над малышом, который, завидев свернувшегося в калач сонного щенка, держась за мамину юбку, битый час допытывался: «А эта бабака кусачая?» Да, теперь и Храп, и Леня, чего доброго, изобьют его, Гребешкова, и будут правы, и сдачи не дашь — не за что…

Славик только на секунду представил себе, как «весело» пройдет у него остаток лета в Ключевке, когда любая сопливая девчонка будет показывать на него пальцем и скажет: «Ну и трусишка, даром что городской!» — и какая-то пружина вдруг вытолкнула его из сена, подбросила в воздух. Еще не отдавая себе отчета в том, что происходит, он вдруг тут же почувствовал, как с его плеч падает огромная тяжесть, как он распрямляется, освобождаясь от чего-то постыдного, неприятного… И победный крик, еще полный страха от содеянного, крик варварский, первобытный, но торжествующий, полетел к жаркому безоблачному небу:

— А-а-э-е-и-ы-о-у-о-а-а!..

Размахивая над головой огненно-красной майкой, с былинками и репьями в волосах, Славик Гребешков, стоя на верхушке стога, чувствовал, что уже теперь, когда еще ничего не кончилось и неизвестно чем кончится, когда еще только начиналось самое страшное, он может прямо смотреть ребятам в глаза, быть с ними на равных и вообще ни от кого не зависеть. Но теперь, когда он был готов к самому худшему, на него никто не нападал и это его озадачивало.

Он не сразу решился посмотреть, где Амур. Славик оглянулся и… чуть не задохнулся от возмущения, увидев, как съежился некогда могучий и грозный бык. Подняв хвост трубой, перебирая ушами, от стога удирал рысью черно-белый теленок. За ним длинной змейкой волочилась по траве веревка… Славик как-то странно зевнул и, повалившись в сено, захохотал.

…Через два часа, когда был подведен итог военной игры и побежденные, ребята из Щукинского пионерлагеря, сидели вместе с победителями на поляне и смотрели небольшой концерт самодеятельности, к Славику Гребешкову, который успел к этому времени слетать домой и теперь стоял, прислонившись спиной к березке, в своей любимой зеленой ковбоечке, подошли Храп и командир, теперь уже — бывший.

— Молодец, Гребешок, — пожал его плечо Митька Храп. — Все неплохо получилось. Только зачем ты орал-то, чудак? Правда, они с перепугу заметались, и тут наши из лесу подоспели… Но чего ты кричал как оглашенный? В разведке разве кричат, а?

Славик молчал. Да и не мог бы он никогда это объяснить. Он лишь хотел возразить, что в настоящей разведке и майками не машут, но передумал, решил уклониться от разговора.

А Лариска остается

1

На окраине большого города, на тихой улице под высокими вязами и тополями, безлюдно и безмолвно. Редко проедет машина. Только школа вся гудит — это ребята в ней кричат в коридорах, прыгают: перемена. Но снаружи тихо, тихо падает снег крупными хлопьями, идут редкие прохожие, все в белом, как в халатах врачи.