Александр Соколовский - Первый особого назначения Страница 40

Глава третья

Всю дорогу, от дома четырнадцать до своего двора, Степка размышлял над этим. Умерли в Германии! А что же Гриша делал на кладбище? Может быть, там у него еще кто-нибудь похоронен? Бабушка или дедушка… Или брат какой-нибудь. А может, сестра… Но все это было малоправдоподобно, и Степка терялся, очутившись перед новой загадкой.

На двери красного уголка висел замок. Все ушли обедать. Да и Степке пора было домой — мать, наверно, тоже ждала его на обед.

Начальник штаба торопливо доедал второе, когда в дверь просунулась круглая голова Вовки Чмокова.

— Обедаешь? — немного смущенно проговорил Пончик. — А я к тебе. Чтобы вместе за вазочкой сходить. Она уже готова, наверно.

Пока Степка допивал кисель, Вовка успел рассказать ему, что мама очень расстроилась, узнав про разбитую вазу.

— Я так и знал, что она расстроится, — сказал Вовка. — Ну, а потом, когда услышала, что мы с тобой к Грише ходили, сразу успокоилась. — Он с тревогой взглянул на Степку. — А что, Степа, вдруг не заклеилась?

— Это почему же не заклеилась? Если Гриша взялся, значит сделает. — Степка отодвинул пустой стакан и встал. — И для чего нам вдвоем идти? Пойди один и возьми.

— Что ты, Степка! Один! Он меня, пожалуй, прогонит.

— Почему прогонит?

— Просто так.

— Нас никого не прогоняет, а тебя прогонит?

— Ну, то вы! Вы у него дежурили. А я вроде как чужой.

— Ходил бы с нами, был бы тоже не чужой, — сказал Степка.

Впрочем, говорил он все это больше для того, чтобы подразнить Пончика. Посмотреть, как заклеилась вазочка, ему и самому хотелось. К тому же, пожалуй, Вовка в случае какой-нибудь загвоздки один не сумел бы объясниться с мастером.

— Ладно, — сказал он, — пойдем. Так и быть.

На улице ребята встретили Женьку Зажицкого, который торопился в красный уголок. Узнав, что Степка и Вовка идут к Грише за вазочкой, он тотчас же объявил, что пойдет с ними.

— А знаете новость? — спросил Зажицкий. — Тот представитель, который из горкома комсомола приходил… Угадайте кто! Елкин! Помните, который про наш отряд заметку в газете написал?

— Врешь! — не поверил Степка.

— Честное пионерское! Я, когда домой обедать шел, гляжу — Андрей идет. И с ним этот, в очках. Увидели меня, Андрей и спрашивает, как дела в отряде. Ну, ясно, я ему рассказал, что нашу комнату мы в полный порядок привели, все расставили. А этот, из горкома, и говорит: «Вам, — говорит, — надо к открытию красного уголка концерт подготовить, самодеятельность…» Тут Андрей и сказал: «Правильно, товарищ Елкин. Концерт подготовим».

— А может, это какой-нибудь другой Елкин? — спросил Степка.

— Тот самый! Он когда ушел, я спросил у Андрея…

Приятели вошли во двор дома № 14, и Степка первый толкнул скрипучую дверцу мастерской.

Вазочка была готова. Она стояла на верстаке. Бечевки с нее были уже сняты. Места склейки были едва заметны, и то если хорошенько приглядеться. Вовка поворачивал вазочку перед глазами так осторожно, словно она могла рассыпаться у него в руках. Гриша его успокоил. Он сделал несколько жестов, и Степка сказал:

— Он говорит, что склеилась крепко. Теперь если разобьется, то в новом месте.

— Давай, Пончик, попробуем! — воскликнул Женька, хватая вазочку и делая вид, будто собирается грохнуть ее об пол.

— Отдай! Отдай! — закричал Вовка и поспешно вырвал вазочку из Женькиных рук.

Распрощавшись с Гришей, ребята вышли на улицу. Вовка побежал домой, а Степка и Женька у: красный уголок. Новостей было много, и Женьке не терпелось поделиться ими с ребятами. Надо было рассказать и про представителя горкома, который оказался Елкиным, и про то, что Елкин посоветовал подготовить к открытию красного уголка концерт…

— А тесно все же у Гриши в мастерской, — говорил Зажицкий по пути. — Всего-то нас туда трое пришло, а уже повернуться негде.

— Ой, Женька! — перебил его начальник штаба. — Правда! А я все забываю.

— Что забываешь?

— Каждый день собираюсь всем сказать и все забываю. Надо для Гриши другую комнату попросить.

— Как это — другую?

— Ну как! Новую комнату. Чтобы он переехал.

— А у кого попросить?

Степка пожал плечами.

— Я и сам не знаю. У Андрея бы спросить…

— А что! Верно! — загорелся Зажицкий. — Всем отрядом пойдем. Ведь Гриша вроде наш подшефный. Мы и попросим.

В красный уголок редактор стенной газеты и начальник штаба вошли, горячо обсуждая, куда надо пойти, чтобы похлопотать о комнате для Гриши, — в горсовет или, может быть, в горком партии. Все, кто уже пришел, тотчас же принялись с жаром спорить.

— Надо идти в исполком горсовета, — сказала Таня. — Мой папа ордер на квартиру в исполкоме получал.

— Ну, тогда и пойдем в исполком! — решил Степка. — Прямо придем к самому главному, к председателю, и расскажем, какая у Гриши комната. И еще скажем, что он больной, что сердце у него больное…

— А по-моему, сначала надо пойти в поликлинику, — сказал сдержанный и рассудительный Костя. — Помните, доктор когда пришел, то сразу сказал: неподходящее помещение. Пойдемте сперва в поликлинику. И пусть там дадут справку, что Гриша больной и ему требуется другая комната, получше.

— А если не дадут? — с сомнением спросила Оля.

Но ей возразило сразу несколько голосов:

— Почему это не дадут? Обязаны дать, раз они доктора!

— Мы в п-прошлом году тоже в новую квартиру переехали, — сказал Павлик Куликов. — На Советскую. А раньше н-на Вокзальной жили. У м-моей мамы сердце тоже больное. И она брала справку от врача.

— Пошли в поликлинику! — решительно объявил Степка. — Сейчас! Нечего откладывать!

Вовка Чмоков, прибежавший во двор двадцать третьего дома, уже не застал в красном уголке никого. Он с недоумением потрогал замок на двери и присел на ступеньки, размышляя, куда это могли деваться сразу все ребята. «Должно быть, на пруды пошли купаться», — решил он и побежал к прудам.

А ребята в это время в вестибюле поликлиники обступили знакомого доктора, того, который приезжал к Грише в голубом «Москвиче» неотложной медицинской помощи.

— Комната, комната, — говорил доктор, задумчиво хмуря лохматые брови. — С жильем сейчас трудновато. Вот если бы ваш глухонемой работал на заводе… Тогда другое дело. А то ведь он, прямо скажем, частник — отживающий тип.

— Какой же он тип? — с обидой возразил Степка. — Он, знаете, какой мастер. Он и на заводе может работать. Только он… У него… У него такая была жизнь… Тяжелая…

— Нет, я что же! Я не возражаю, — сказал доктор. — И справку о том, что Силантьев Федор Алексеевич страдает гипертонической болезнью и только что перенес инфаркт миокарда, вы получите.

— Кто, кто? — переспросил пораженный Степка. — Какой Федор?

— Ну, этот, ваш глухонемой.

— Его же зовут Гриша.

— Ах да! — улыбнулся врач. — Я слышал, действительно его тут так зовут. Мне рассказывала сестра, которая делала ему уколы. Но что же поделать, друзья. Он вовсе не Гриша. По паспорту он Федор. И фамилия его Силантьев.

Минут через десять ребята вышли из поликлиники, и в кармане у Степки лежала справка с печатью и подписью главного врача. Правда, в ней стояло какое-то чужое имя, но Таня сказала:

— Ну и пусть он Силантьев Федор Алексеевич. А мы будем его звать Гришей. Как все на нашей улице зовут.

Исполком помещался на главной улице — Ленинской, в большом четырехэтажном здании за частой чугунной оградой. Ребята долго ходили по длинным коридорам, заглядывали в разные двери, пока какой-то усатый дядя с портфелем под мышкой не спросил:

— А вы к кому, молодые люди?

— К председателю исполкома, — смело объявил Степка.

— Да ну? Прямо так к председателю? Тогда поднимитесь этажом выше. В конце коридора дверь. Надпись там: «Приемная». Вот туда и зайдите.

Перед дверью в приемную Степка критически оглядел ребят.

— Ты, Мишка, рубаху в брюки заправь. Совсем вылезла.

— И ногти у него черные, — брезгливо сказала Оля.

— Держи лучше руки в карманах, — посоветовал Женька. — Будто у тебя там какое-нибудь заявление.

— А ты, Женька, тоже причесался бы, — сказал начальник штаба. — Все-таки к самому председателю идем. Кузя, галстук поправь. Ну, теперь вроде все в порядке. Пошли.

В большой комнате, уставленной кожаными диванами, за письменным столиком молодая девушка что-то писала, часто макая перо в круглую чернильницу. На диванах, очевидно дожидаясь очереди, сидели люди — человек десять. Когда ребята, подталкивая друг друга, вошли, девушка подняла голову и взглянула так строго, что они оробели.

— Что за экскурсия? — спросила она.

Собравшись с духом, Степка принялся объяснять.

— Мы не экскурсия. Мы к председателю. По делу.

— Очень важное дело, — вставил Женька.