Александр Соколовский - Первый особого назначения Страница 41

— Очень важное дело, — вставил Женька.

— Председатель вам назначил день приема?

— Н-нет, — растерянно ответил Степка. — А разве надо, чтобы назначил?

По недоумевающим физиономиям посетителей девушка поняла, что они пришли сюда впервые.

— Ну-ка, рассказывайте, что у вас за дело такое.

Пришлось все объяснять подробно. Но едва только Степка упомянул имя Гриши, как девушка улыбнулась.

— Так вот оно что! Вы, значит, комнату пришли для него просить? Правильно. Комната ему нужна. Я ведь и сама недалеко от Садовой живу. И в мастерской бывала не раз. Ну вот что, — сказала она, полистав календарь на столе, — сегодня вы к председателю не попадете. Я запишу вас на среду, на пять часов.

Ребята ушли из горсовета довольные. До среды было ждать недолго — всего шесть дней.

Глава четвертая

Предложение Елкина подготовить к открытию красного уголка концерт было встречено всеми с восторгом. Особенно по душе эта затея пришлась Шурику Веденееву. Ребята уже знали, что Шурик второй год занимается в драматическом кружке Дома пионеров.

Андрей поручил Степке составить программу, и начальник штаба старательно переписал фамилии всех ребят на листок, вырванный из школьной тетрадки. С правой стороны листок был чист — там Степка собирался записать, кто что будет делать на концерте. Он был убежден, что в концерте обязательно все должны принять участие.

Олег, услышав об этом, даже руками замахал.

— Ну ладно, Шурка артист. А я, например, ни петь, ни плясать не умею.

— Зачем же тебе плясать, — возражал Степка, — ты прочитай стихотворение.

— Тоже сказал! Стихотворение!

— Петь буду я! — объявил Женька. — Что-нибудь классическое. — И, дергая себя за кожицу на горле, он пропел: — «Паду-у ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она!..» А Пончик будет аккомпанировать на барабане.

— Погоди, Женька! — перебил Зажицкого начальник штаба. — А в самом деле! Подо что мы петь будем? Пианино нету…

— А Павлик на что? — воскликнул Веденеев. — У него есть гармошка! Он играет прямо как лауреат международного конкурса!

— Правда, Павлик?

— Гармошка есть, — кивнул Куликов. — Н-но насчет лауреата — это Шурка врет.

— А кто у нас в школе на всех концертах аккомпанировал?

— Нет, к-конечно, сыграть я могу…

— Мы с Олей станцуем, — сказала Таня. — Украинский гопак.

Степка помусолил карандаш и записал: «Таня и Оля — украинский гопак». И вдруг он вспомнил, как однажды, сидя у Тани дома и разглядывая картинки в одной из больших книг, он услышал песню. Это пела Таня. Она мыла на кухне посуду и пела. И пела так хорошо, так звонко и красиво, что Степка тогда заслушался, забыв про картинки.

— Ты, Таня, еще и спеть можешь что-нибудь, — сказал он.

— Спеть?

— Ну да! Ты же пела один раз, дома. Я слышал.

Таня покраснела.

— Слышал? Ну ладно, я спою.

— Ребята! — таинственно сообщил Женька. — Мне кажется, что у Кутырина тоже есть голос. Бас, как у Шаляпина. Только Мишка скромничает и от всех скрывает.

— Никакого баса у меня нет, — ответил Кутырин. — А вот если бы пьесу какую-нибудь поставили, тогда бы я сыграл. Я участвовал один раз. В роли медведя. Только жарко было очень в шкуре.

— Ладно, Степка, ты меня тоже запиши, — неожиданно вмешался Олег. — Я тоже буду выступать. Я буду… Нет, лучше ты пока не пиши, что я буду делать. Поставь знак вопроса.

Женька и Шурик, шептавшиеся о чем-то в уголке, закричали чуть ли не в один голос:

— И нас запиши!

— Тоже под вопросом! — крикнул Шурик.

— Нет, поставь лучше три восклицательных знака! — заорал Зажицкий.

Пончик заявил, что прочитает басню Крылова. Костя и Лешка сказали, что они подготовят какой-нибудь акробатический номер. И только Кузя Парамонов тихо сидел в сторонке, не принимая участия в атом шумном и веселом составлении программы. Он сидел и теребил в пальцах кончик своего галстука. Ребята так давно уже привыкли к нему, что совершенно не замечали его хромоты. И сейчас, даже не вспомнив о ней, Степка спросил так же, как спрашивал других:

— Кузя, а ты что будешь делать?

Кузя взглянул на него и виновато улыбнулся.

— Я не могу, Степа… Сам знаешь…

Наступила тишина. Все разом замолкли. Потом Шурик Веденеев сказал:

— Это ты зря, Кузя. Вот был такой артист Абдулов. Нам в драмкружке руководитель рассказывал. Так он тоже, Абдулов… У него тоже… нога… А какой был артист! Помните? — воскликнул Шурик. — В кинофильме «Остров сокровищ»? Недавно в клубе показывали! Он Джона Сильвера играл. Пирата.

— Правда, Кузя, — сказал Степка. — Ну что ты? И незаметно даже. Выучи какое-нибудь стихотворение и прочитай.

— А то еще был другой артист, — сказал Шурик, — Остужев… Нам про него тоже Семен Семеныч, наш руководитель, рассказывал. Этот Остужев был глухой. А артист Певцов был заика… Нет, правда. Если разговаривает с кем-нибудь — заикается. А как на сцену выйдет, так все пропадает.

— М-может, он п-притворялся? — спросил Павлик.

— Ну да, притворялся! — с таким жаром возразил Веденеев, словно был артисту Певцову закадычным другом. — Заикался на каждой букве. Семен Семенович рассказывал: его один раз спросили: «Почему вы на сцене не заикаетесь?» А он ответил: «Там, на сцене, я не Певцов. Там я Цезарь или Отелло. А они ведь не заикались».

— Ладно, — сдался, наконец, Кузя. — Ладно, я прочитаю «Три пальмы» Лермонтова.

В красный уголок зашел Яков Гаврилович.

— Ну, товарищи пионеры, — сказал он, оглядев ребят с таким видом, словно собирался их удивить какой-то необычайной новостью, — как я обещал, так и будет. В воскресенье открываем красный уголок.

— В какое воскресенье? В это?

— Именно в это воскресенье. Инвентарь я выписал. Столы, стулья, диван, шкаф… Ну там шашки, шахматы, домино… А вы уж, как договорились, помогите все это на место поставить.

— Ясно, поможем! — воскликнул Степка.

— А когда же репетировать? — озадаченно спросил Шурик. — До воскресенья — только три дня.

— Что это репетировать? — с любопытством спросил Яков Гаврилович.

— Концерт, вот что, — ответил Женька. — Мы к открытию хотим концерт самодеятельности подготовить.

— Да ну? Концерт?

— Самый настоящий, — с гордостью подтвердил Степка.

— Ой, хорошее дело! Прямо замечательно придумали! Так что же? Может, по такому случаю перенесем открытие на неделю? А то как бы не сорвалось. Без репетиции.

— Ну вот еще! — возразил Шурик. — Незачем откладывать. Мы и так успеем. Сейчас же и начнем репетировать.

— Репетируйте, репетируйте, — одобрительно сказал Яков Гаврилович и заторопился уходить. — Не буду вам мешать. Только уж не забудьте: в субботу с утра приходите в контору за инвентарем.

— Придем обязательно! — прозвучал хор веселых звонких голосов.

Репетировать взялись сразу же после ухода Якова Гавриловича. Решили, что до обеда пусть репетируют чтецы, а после обеда Павлик принесет гармошку, и тогда уже покажут свои номера певцы и танцоры. Режиссером единогласно выбрали Шурика, и он, с важностью усевшись на стул посреди комнаты, несколько раз хлопнул в ладоши.

— Внимание! Начинаем!..

Но тут Степка сказал, что надо было бы сходить к Грише и проведать его. И вдруг случилось неожиданное.

— А давайте я схожу! — воскликнул Вовка.

— Ты? — этот изумленный возглас вырвался одновременно у Степки, у Тани, у Оли и Кузи.

— Ребята, наш Пончик решил покончить жизнь самоубийством! — закричал Женька. — Вовочка, пожалей своих бедных родителей!

— Ну тебя, — покраснев, отмахнулся Вовка. — Не хотите — и не надо…

— Помолчи, Женька, — одернул Зажицкого Степка. — А ты, Вовка, если правду сказал, то пойди. Ты только посмотри, как он там, не надо ли чего-нибудь, и назад. Нам скажешь, тогда уж кто-нибудь другой сходит.

Репетировали до обеда, репетировали и после обеда, когда Павлик принес гармошку.

Первыми показали свой танец Таня и Оля. Плясали они очень хорошо, то плавно пускаясь по невидимому кругу, разведя руки и лукаво подглядывая друг на друга, то сходясь и отступая назад мелкими шажками, чуть притопывая и уперев руки в бока… Степка следил за Таней с восхищением, хотя до сих пор, признаться, к танцам относился довольно равнодушно.

После Тани и Оли репетировали Костя и Лешка. Они взбирались друг другу на плечи, кувыркались и делали на полу стойки, становясь на руки. Женька схватил барабан и усердно начал подыгрывать Павлику.

Потом Лешка сказал, что он еще может сплясать на концерте танец чечетку, и действительно лихо отбил каблуками чечетку под Павликову гармонь и под неистовый Женькин барабан. Мишка не вытерпел и тоже пустился в пляс. Плясал он неуклюже, и ребята покатывались от хохота.