Галина Гордиенко - Назови меня полным именем Страница 40

Оконное стекло гулко треснуло. Морозным узором растеклись‑разбежались по нему тонкие линии, складываясь в причудливый рисунок, смутно что‑то Таисии напомнивший…

Высокие скулы и крутой лоб, знакомая линия подбородка, крупный нос, брови вразлет и особый разрез глаз, внимательных, чуть настороженных… И все это стремительно исчезало под сетью мелких и крупных трещин!

— Федор Федорович, — в панике прошептала Таисия. — Я не должна была его отпускать, я же чувствовала — не должна…

Она вылетела из кухни, не помня себя. Почему‑то казалось — каждая секунда на счету, нельзя медлить, она еще успеет, обязана успеть…

Таисия столкнулась с Элькой в коридоре и не заметила этого. Смахнула плечом со стены фотографию и лишь поморщилась досадливо. Потащила с вешалки куртку, уронила и не стала поднимать. Слепо попыталась нашарить босой ступней кроссовки и тут же забыла о них. Бездумно кивнула на какой‑то Элькин вопрос и выскочила за дверь как была — босиком, в футболке и шортах.

В висках стучал невидимый метроном, отсчитывая последние мгновения жизни. В голове мелькали какие‑то образы, обрывки мыслей, вернее, их жалкие тени — невольные и неинтересные ей самой: Элька, баба Поля, смешной Суслик, нечаянный ее суженый Вячеслав, странное и, как оказалось, совершенно ненужное Таисии предсказание, дурацкая интуиция, не подсказавшая самого главного, а значит, никчемная…

Таисия не стала ждать лифта, она и не подошла к нему, сразу же полетела вниз, перепрыгивая через ступеньки. И не обернулась на возмущенный Элькин вопль:

— С ума сошла?! Надень хоть шлепки! Да что случилось?!

Таисия не увидела Федора Федоровича, на трех нижних этажах не оказалось света, кто‑то выкрутил лампочки.

Она просто как‑то почувствовала его. И сразу же бросилась к лифту. Упала у его створок на колени. Зашарила руками по холодному цементу. И ничуть не удивилась, наткнувшись на чье‑то большое и неподвижное тело. Страшно закричала, когда пальцы ее вдруг нырнули в липкое и горячее.

Она не слышала, как захлопали двери на первом этаже. Как ругались соседи, не понимающие, что происходит. Как тетя Маша проклинала извергов, уворовавших драгоценные лампочки. Как скатилась со ступенек перепуганная Элька, беспомощно повторяющая ее имя.

Таисия не заметила, как дядя Коля с третьего этажа вкрутил на площадке лампочку. Если честно, она не заметила бы и солнца над головой!

Она даже не осознала, что наконец включили свет, потому что как раз в эти мгновения поверх ее руки легла Федина, и ресницы его вдруг дрогнули, и Таисия поняла — он смотрит на нее.

Только на нее!

На одну.

И она смотрела в его глаза, непривычно светлые, наверное, от боли, забыв обо всем. И пальцы ее дрожали под его пальцами. И она прошептала:

— Я тебя люблю.

И засмеялась от радости, когда его радужки стали возвращать себе синеву. И засияли ей навстречу, и Таисия почувствовала, что он передумал умирать, а значит, они не окажутся в параллельных мирах, значит, и она будет жить…

Они не видели, как суетились вокруг соседи. Не слышали, как вызывали скорую помощь и милицию. Как Элька путано рассказывала о «дипломате».

Его дружно искали и не находили, и дядя Коля предположил, что о деньгах знали, поэтому и выследили — ишь, в подъезде парня караулили, подонки эдакие, поэтому и лампочки выкрутили. Он‑то, как из лифта вышел, очень даже на виду оказался.

И выстрела никто не услышал, понятно — глушитель использовали. Хорошо, только ранили, не убили и, слава богу, не добили потом.

Главное, хороший ведь парень, они все его знают. Он со школы с Таськой Гончаровой дружит — господи, беда‑то какая, надо же, хоть бы обошлось все…

Ничего, Бог даст, они еще и на свадебке погуляют всем подъездом — вон как Таська на него смотрит, никого, кроме Федьки своего, не видит — эх, молодо‑зелено…

Таисия не чувствовала, как на ее плечи набросили старое тети‑Машино пальто. И замерзших ног не чувствовала. Для нее существовали лишь Федина теплая ладонь поверх ее руки, лишь его затуманенные болью глаза, снова синие‑синие, ни у кого в целом мире таких нет…

— Я тебя люблю, — твердо повторила она.

— А как же… предсказание? — Губы Бекасова тронула слабая улыбка.

— К черту предсказание.

— Значит, я могу не называть тебя… полным именем?

Таисия кивнула, в глазах ее вскипали непрошеные слезы. Она видела, с каким трудом давалось Феде каждое слово, насколько тяжело поднимались его ресницы, как стремительно густели тени под лазоревыми глазами…

Сквозь пальцы по‑прежнему сочилась его кровь, и Таисия никак не могла остановить ее, хотя старалась изо всех сил, мучительно трудно припоминая давние нянюшкины наставления, — и почему она была так невнимательна…

Остатки ее жалких сил таяли, не принося видимой пользы, и сама Таисия таяла льдинкой на Фединой груди, голова ее кружилась, а перед глазами вначале мелькали золотые мушки, а потом закрутила‑завьюжила настоящая метель…

Сквозь звон в ушах и уплывающее сознание Таисии вдруг почудился Федин слабеющий голос:

Нежнее нежногоЛицо твое,Белее белогоТвоя рука,От мира целогоТы далека,И все твое —От неизбежного…

Наверное, она уже спала.

Или умерла.

Как странно и как хорошо, и ничего не хотелось менять.

Эльвира Эмих плохо запомнила этот сумасшедший вечер. Она была разочарована и опустошена: жизнь, поманившая шоколадной карамелькой, вновь подсунула пустышку.

Элька проклинала собственную слепоту: как она, с ее‑то опытом, сразу не поняла, что эти двое любят друг друга?!

«Не поняла — как же! Не захотела понять, другое дело, — зло одернула себя Элька. И, оправдываясь, подумала: — Но ведь Тася в самом деле встречалась с другим парнем, целых три месяца встречалась, это же правда… Ага, а ты была счастлива! Вовсе нет, я действительно думала, ну, мне хотелось думать…»

Элька закрыла за собой дверь Тасиной квартиры и угрюмо усмехнулась: на какое‑то время она тут полная хозяйка. Можно не спешить в свою конуру. Вряд ли Тасю скоро выпишут из больницы, раз увезли на «скорой» и даже сунули под капельницу.

«Интересно, что с ней‑то случилось? Вроде бы стреляли в Бекасова, и „дипломат“ его пропал… Деньги‑то как жаль, надо же, насколько глупо все вышло…»

Эльку буквально передернуло, стоило вспомнить сцену, свидетельницей которой она нечаянно стала: Таська рядом с Федором Федоровичем, рука в руке, его нестерпимо алая кровь под голыми Таськиными коленками…

Они видели только друг друга!

И несуразная девчонка заявила, что любит его.

Вот так, запросто.

И если Элька не сошла с ума, кажется, Бекасов читал какие‑то строки из Мандельштама, а потом потерял сознание…

Звонок раздался вовремя. Элька как раз таращилась на жутковатый скелет любимой Таськиной гардении, вдруг в одночасье потерявшей все листья.

На разбитое окно. Не успела Элька ступить на порог кухни, как стекло из внутренней рамы с мерзким шорохом ссыпалось на подоконник.

На тонкие осколки сиреневого цвета на полу — Элька так и не поняла толком, чем ЭТО было раньше.

На фотографии. С них со странным торжеством смотрела на нее Таськина нянька, до чего же все‑таки неприятная старуха…

В глазок Элька не заглянула и грустно подумала, что становится похожа на глупую Таську.

А раз так, она не стала спрашивать, кто на площадке, — к чему? Просто распахнула входную дверь и натужно весело сказала:

— Входите, чего уж!

И замерла, потрясенная, — на пороге в мокрой куртке стоял Вячеслав Юрьевич Морозов, ее неприветливый, суровый шеф. А у его ног топтался уродливый толстый бультерьер, вероятно тот самый Суслик, и с него на коврик мутными струйками стекала вода.

— Это вы, — глупо пробормотала Элька. — Не ожидала…

Вячеслав Юрьевич смотрел на нее с холодным удивлением, он тоже вряд ли ожидал, что застанет здесь кого‑нибудь, кроме Таси.

Бультерьер шумно потянул носом. Потом тщательно обнюхал порожек и грозно зарычал.

Элька грустно сказала:

— Если вы к Тасе, ее нет.

Морозов явно ждал продолжения. В его зеленых глазах что‑то мелькнуло, они странно потускнели, будто выцвели. Эльке вдруг показалось — Вячеслав Юрьевич догадывается, что услышит.

Криволапый бультерьер смешно насупился, Элька смутно удивилась, что Таська чуть ли не влюблена в такого уродца.

Она отступила на шаг и угрюмо усмехнулась:

— Нам обоим не повезло.

Морозов промолчал.

— Вам нравилась Таська, а мне — Федор Федорович.

— Кто это? — Морозов хрипло откашлялся.

— Какая разница? — пожала плечами Элька. — Просто сегодня эти двое поняли, что любят друг друга.