Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели Страница 43

Но в это утро Тоби не боялся ничего. Он теснее прижался к ягоде. Потом, словно червяк, вдавился в ее мякоть, которая оказалась очень податливой. Внутри Тоби нащупал продолговатую косточку и уцепился за нее обеими руками. Теперь он был в другом саркофаге, круглом и белом. В нем он собирался проститься с миром.

Через минуту белую ягоду на лету подхватила славка.

25

В ином мире

Когда профессор Лолнесс был еще маленьким, на одной из Северных Ветвей, где они тогда жили, висел давно оставленный всеми шар омелы, и назывался он Сайпур. Когда-то давным-давно в нем была небольшая гостиница. Жители окрестных ветвей приезжали в нее на несколько дней отдохнуть, уверяя, что нет чище воздуха, чем в Сайпуре. Однако неожиданное несчастье отбило у путешественников охоту останавливаться в омеле, и она опустела. А несчастье случилось страшное: семью Астонов — отца, мать и двоих детей — проглотила славка.

Гостиница Сайпур закрылась. Все оплакивали Астонов. Но… не прошло и нескольких дней, как все Астоны, живые и здоровые, появились на Южной стороне дерева. Никто так и не узнал, что с ними произошло. А сами они ничего не помнили.

И все же больше никто не захотел отдыхать в Сайпуре.

Маленький Сим Лолнесс не увлекался приключениями, его друг Зеф Кларак — тоже. Но в их компании был и третий, Эль Блю, будущий отец Лео. Ему еще и девяти не исполнилось, а он готов был ввязаться в любую авантюру, рискуя жизнью. Он и увлек Сима и Зефа в лабиринт омелы, которая стала их царством.

Каждый воскресный день мальчишки странствовали по своей омеле, а их родители считали, что они занимаются со старичком учителем, который помогает им готовить домашние задания. Вечером, возвращаясь домой, они показывали тетрадки, густо исписанные мелким почерком.

Задания были выполнены на «отлично». Учитель Бикфор, как видно, был замечательным педагогом.

Юный Зеф с упоением рассказывал о старичке с длинными усами, которые тот пропускает между пальцами, окликая их по фамилиям: Кларак, Блю и Лолнесс. «С тех пор как он ушел на пенсию, — рассказывал Зеф, — единственной его радостью стали ученики, которым он помогает добиться успеха. Но у него есть одно условие: он не желает встречаться с родителями». Зеф подражал басовитому голосу старика: «Избавьте меня от родителей! За всю жизнь они мне так надоели. Увижу хоть одного — паштет сделаю!» И родители Зефа невольно вздрагивали. Зеф и в детстве умел производить впечатление на слушателей.

Желающих доверить своих детей воскресной школе Бикфора было много, но мальчишки с сожалением объясняли, что старик больше учеников не берет.

Прибежав в Сайпур к девяти часам утра, Кларак и Блю отдавали свои тетрадки Симу, и тот быстренько делал задания для всех троих.

Если честно, то нигде на Дереве и в помине не было никакого учителя Бикфора.

К десяти часам домашние задания были выполнены, и ребята целый день делали что хотели: Кларак мечтал, Блю забавлялся с бумерангом, Сим наблюдал окружающий мир, накапливая знания и вопросы.

Иногда Эль Блю звал друзей посмотреть на гигантских птиц, которые клевали ягоды. Сим и Зеф предпочитали держаться от них подальше. Вот тогда-то Сим и познакомился со славками. На голове у них были темные перышки, и казалось, будто они в беретах.

Как раз в воскресной школе Бикфора девятилетний Сим и писал свою книгу о славках в беретах и делал к ней иллюстрации. Свое первое произведение он бережно сохранил и навсегда остался верен берету.

Славки были гораздо меньше дроздов и никогда не проглатывали ягод. Они брали их в клюв и исчезали. Работа Сима была посвящена размышлениям, что же славки делают с унесенными ягодами.

Если разгадать эту тайну, раскроется и тайна семьи Астонов.

Понадобилось не одно воскресенье, прежде чем Сим решился приблизиться к серебристому шару и измерить его.

После множества расчетов пришло решение: славка не может съесть ягоду целиком. Величина ее клюва не позволяет справиться с твердой частью ягоды, продолговатой косточкой в ее мякоти. Вывод стал поводом для множества других размышлений юного ученого.

Уже тогда Сим страстно хотел узнать, существует ли жизнь за пределами Дерева. Для того чтобы склевать мякоть, не трогая косточки, славка должна была положить ягоду. А поскольку Сим никогда не видел, чтобы славки сидели на Дереве, то где же они тогда сидели?

В воскресной школе Бикфора зародилась теория Сима о насестах. Тогда он еще не решился высказать крамольную мысль, что на свете существуют другие Деревья, и поэтому сделал предположение о существовании насестов.

Его книга о славках в беретах заканчивалась так: «Где-то во Вселенной за пределами Дерева существуют иные насесты. Кто знает, на что они похожи? Это иные территории, куда опускаются славки, клюют ягоды и оставляют косточки».

Два года спустя во время очень суровой зимы шар омелы Сайпур упал. Случилось это в полночь тридцать первого декабря. Тогда во избежание дальнейших катастроф было решено срезать все омелы с дерева. Осталась только одна — ее превратили в тюрьму Гнобль.

Когда в одно из воскресений Эль Блю, Зеф Кларак и Сим Лолнесс обнаружили, что их маленький мир исчез, они расплакались и, плача, рассказали родителям, что учитель Бикфор умер.

Тоби никогда не читал сочинения своего отца о славках в беретах. Поэтому, очутившись в клюве и держась за косточку, он был уверен в своей скорой гибели. И эта уверенность, как ни странно, утешала его.

Плод омелы — белая ягода. Но в ягоде есть окошки. Со всех сторон на Тоби хлынул свет. Зрелище, открывшееся Тоби, показалось ему преддверием небесного чертога. Весь мир он увидел по-новому. Из сердцевины удивительной ягоды он видел нечто необыкновенное — сияющий простор.

Наверху — небесная синева с темно-синими тучами, внизу — нескончаемое пространство, зеленое и коричневое, запомнившееся как сон о бесконечности.

Можно было подумать, что Дерево растет на другом, еще более огромном Дереве.

Тоби крепче прижался к косточке. С каждым взмахом птичьих крыльев вокруг него все менялось. Он чувствовал, что летит, и больше не чувствовал ничего. Как долго длился полет? Вполне возможно, вечность. Завершился он несколькими головокружительными виражами, и Тоби окончательно потерял представление, где он и что с ним.

…Песенка.

Протяжная песенка без слов.

Несколько нот, повторяемых женским голосом.

И еще жара. Влажная жара, как в бане.

Тоби открыл глаза.

Неподалеку от него сидела женщина и зашивала рубашку. Тоби узнал свою полотняную блузу. Сам он полуголый лежал в грязи. Он попытался опереться на руки и приподняться, но руки у него были связаны. Ноги тоже.

Он окликнул женщину.

Она повернула к нему голову. Взглянув ей в лицо, Тоби невольно вздрогнул. Почему это странное необычное лицо кажется ему знакомым? Она улыбнулась ему и, снова опустив глаза на шитье, стала напевать свою песенку. Нехитрая мелодия действовала успокаивающе.

Тоби огляделся. Все, что он увидел вокруг, было непохоже на то, что он знал. Зеленый лес куда выше, чем любой лес Дерева. Не моховой, а в сто раз выше, каждый стебель поднимается до самого неба. Вершины колышет ветер, и все пронизано солнцем.

А что здесь делает Тоби?

Он постарался припомнить, что с ним было. Ах да! Дерево, птица, небо… Все было как сон. А теперь? С одной стороны — мягкий женский голос, с другой — связанные руки…

Он хотел распрощаться с жизнью раз и навсегда, но, похоже, это не так-то просто.

И он снова окликнул женщину:

— Кто ВЫ?

Женщина посмотрела на него, продолжая напевать, и, допев до конца песенку, сказала:

— Они скоро вернутся. Солнце мягкое. Когда будет жарко, они вернутся. Я тебя сторожу. И зашиваю твой мешок.

Тоби удивленно на нее посмотрел.

— Это не мешок, это моя рубашка.

— Рубашка, — повторила женщина, засмеялась и вновь принялась петь.

Одета женщина была странно — вокруг туловища был обернут короткий кусок ткани ослепительно красного цвета. Может быть, Тоби сторожила не взрослая женщина, а молоденькая девушка. Тоби не мог определить на вид, сколько ей лет, — может, двадцать, а может, и сорок. Глаза у нее были длинные, узкие и яркие, как светящаяся полоска под дверью.

Она запела другую песенку. В ней тоже не было слов, но она была невыразимо грустной. Тоби чувствовал каждую ноту, и все они говорили о том, что он по-прежнему жив и что только живой может так тосковать и печалиться.

Жизнь снова взяла его в плен, заперла в старый шкаф с отвратительным запахом клопов. Нет мамы с папой, предала Элиза… Боль была такой же острой, а слезы такими же горькими…

— Значит, я не умер? — спросил Тоби.