Мари-Од Мюрай - Голландский без проблем Страница 5

Я поворачиваюсь к Кентену:

— Что он делает?

— Пускает пузыри. Это с кассеты про Мими Кракра.

Громкий крик. Артур упал с табурета. От неожиданности я роняю блюдо для пирога, и оно приземляется на ногу Кентену. Теперь мы кричим втроём: «Моя голова!» — «Моя нога!» — «Моё блюдо!»

Я не знаю, как моя мать управлялась с четырьмя мальчишками! Я хватаю Артура, сажаю его на диван перед телевизором.

— А сейчас, яйцеголовый, смотри «Багса Банни» и не шевелись!

Я включил телевизор. Артур с удивлением уставился на меня. Я стараюсь сделать как можно более чёрные глаза. Уголки рта начинают дрожать. Он даже не решается плакать. Неужели?! У меня тоже есть авторитет!

— Мы пойдём когда смотреть на динозавров? — стонет мой старший сын.

— «Мы пойдём когда» — разве так говорят? Чему тебя учат в школе?

— Весу брахиозавров.

Этот мальчишка меня раздражает. Я захлопываю дверь кухни перед его носом. Ну и кавардак! Нужно собрать осколки, вытереть тесто, выбросить нарезанные груши. А мне ужасно противно прикасаться к половой тряпке. Я помню день, когда моя мать пыталась заставить меня вытереть кофе, который я пролил на кафельный пол. Кажется, она тогда дала мне пощёчину. По правде говоря, её авторитет был, наверное, не только во взгляде. Я же ни разу не ударил своих детей. НИ РАЗУ. Лицо ребёнка священно.

Я не слышу ни звука, не считая голоса Багса Банни. Надеюсь, я не травмировал Артура. Мышиными шагами я возвращаюсь в гостиную…

…Оба сидят на диване. Артур сосёт палец, удобно пристроившись рядом с братом. Их бы сфотографировать сейчас. Я тихо спрашиваю:

— Ну что, обедать?

Они смотрят на меня как будто из другого мира. Я разрушил очарование момента.

— Ивцеголовый! — говорит мне Артур.

Я поставил йогурты, фруктовый салат и печенье «Четыре четверти» на стол. Букет посередине придаёт обеду праздничный вид.

— Это что за штука? — спрашивает Кентен, протягивая мне йогурт.

— Это йогурт с киви, бананом и манго.

— Какая гадость.

Артур заливается смехом. Иногда так хочется дать оплеуху.

— Кентен, я же просил тебя не говорить грубости при твоём брате!

Мы едим в тишине.

— Можно включить телевизор?

— Как хочешь.

Обычно это запрещено.

— А после того как ты попьёшь кофе, — нерешительно начинает Кентен, — мы… может, мы пойдём смотреть на динозавров?

Я чуть было не крикнул: «Да!», но вспомнил, что Артур должен спать днём.

— Не сейчас, Кентен. Твой брат должен поспать после обеда.

Кентен взрывается:

— Я так и знал! «Твой брат должен спать», твой брат то, твой брат сё! Почему он, почему всё время он?

Я тоже в свою очередь взрываюсь:

— А ты думал, ты один на земле? Да, у тебя есть брат, и ты должен быть рад!

Я беру Артура на руки:

— Пойдём, малыш, в кроватку. Я расскажу тебе сказку.

— Кентен злюка, — удовлетворённо выдаёт Артур.

Нет, Кентен не злюка. Просто у него есть мании. Последний месяц, например, он думает только о динозаврах. Ему купили энциклопедии с птеродактилями, наклейки с трицератопсами, пластиковых динозавров, плакаты с диплодоками. А сейчас он не даст мне спокойно жить, пока мы не сходим посмотреть на динозавров вблизи.

— Мы пойдём, Кентен, пойдём… Когда Артур проснётся.

Я потрепал его по голове. Он немного дуется.

Я с удовольствием погружаюсь в своё кресло.

Моя газета, мой кофе. Хорошо бы немного поспать.

— А ты знаешь, почему динозавры исчезли?

Я вздрогнул. Это настоящее преследование.

— Нет, Кентен, — говорю я сонно, — я не знаю, почему исчезли динозавры.

— У учёных есть несколько гипотез… — процитировал мне Кентен, который буквально заучивал энциклопедии наизусть. — Ты знаешь, что такое «гипотеза»?

Я пробормотал: «Нет». Я чувствовал, что засыпаю. Издалека я услышал:

— Возможно, что вулканы загрязнили атмосферу…

…Также есть предположение, что это гигантский метеорит… отступление вод Мирового океана… Я заснул.

— А почему появились люди? Папа… Папа!

Он трясёт меня.

— Почему появились…

— Да не знаю я, Кентен, — и мне пофиг!

Его губы ещё раз безмолвно произнесли «почему». Его глаза потемнели. Он уходит, идёт в свою комнату. Но его взгляд так и стоит у меня перед глазами. Когда он был маленьким и смотрел на меня так, я даже боялся его. Когда ему было столько же лет, сколько сейчас Артуру, он спросил меня:

— А почему мы живём?

Он задал мне тот же вопрос?! Я вскакиваю из кресла. Нужно сказать Кентену, что мы живём, потому что до нас были другие люди. Нужно сказать ему, что его мама и я, мы полюбили друг друга, и поэтому он родился.

Я крадусь к его комнате. Я не должен разбудить Артура, который спит рядом. Тихонько открываю дверь и… что я вижу? Кентен стоит на кровати и разрисовывает стену.

— Хм-м-м… Тебе помочь?

Кентен аж подскакивает. Он быстро спускается с кровати и выпрямляется передо мной.

— Это моя комната. Я делаю, что хочу.

Бац! Я не сдержался и ударил. Я смотрю на красный след моей руки на щеке моего сына. Это сделал Я?

— Извини меня, Кентен, я не хотел. Но ты…

— Да ладно, ничего, — холодно отвечает он.

По его глазам я вижу, что он не забудет. Я же не забыл, что моя мать ударила меня из-за половой тряпки и чашки кофе. Я мямлю:

— Ты понимаешь, я не люблю, когда портят…

— Я не портил, — сдавленным голосом сказал Кентен, — я отмечал рост динозавров.

— Как?

Кентен показывает отметку карандаша на стене:

— Это один метр. Выше — два метра…

Он плачет. Лучше уж так.

— Высота орнитолестуса — два метра, — говорит он, всхлипывая, — игуанодона — пятнадцать. Я пытался представить…

Боже! Мой ребёнок пытался представить размер динозавров, рисуя на стене своей комнаты, а я и не знал.

…Я возвращаюсь в своё кресло. Я снова беру свою газету и через пять минут понимаю, что думаю о другом. Мои мысли заняты брахиозавром. 50 тонн. День заканчивается, а это значит, что я солгал. Мы не пойдём смотреть на динозавров, потому что мне не хотелось.

— Папа, я проснулся…

— Хорошо, малыш.

— Я написал в кроватку.

— Хорошо, малыш.

Я даю ему поильник, переодеваю его, показываю ему пазл. Но сам думаю о другом, оставшемся наедине со своими эластозаврами и птеранодонами.

Я не слышал, как он вошёл в гостиную. Он несёт коробку, полную пластиковых динозавров.

— Играем? — спрашивает его братишка.

— Если хочешь…

Он ставит коробку на палас и начинает доставать фигурки.

Артур опять требует «ботозавра».

— Ну, тогда я беру тираннозавра, — отвечает ему брат. — Тираннозаурус рекc, шесть метров высотой. Почти в три раза выше, чем потолок.

Кентен смотрит в мою сторону. Он больше не решается обращаться ко мне. Я снова беру газету, чтобы скрыть смущение. Но я слушаю, как играют мои дети.

— А это кто? — спрашивает Артур.

— Это трицератопс, динозавр с тремя рогами.

— Что говорит лицератопс?

— Он говорит: «На помощь! Я вижу короля Тирано! Он меня съест».

— Что говорит король Тирано?

— Он говорит: «Ням-ням, ум-м!», он сейчас съест трицератопса.

Пластиковый тираннозавр с широко открытой пастью бросается на несчастного трицератопса и не оставляет от него ни косточки. Артур не согласен.

— Он злой, твой король Тирано. Мой ботозавр его победит.

— Нет, — протестует Кентен, — бронтозавры — мирные травоядные, они не могут противостоять кровожадному тираннозавру!

Он хорошо говорит, этот мальчишка. Можно подумать, что идёт документальный фильм по телевизору. Но Артур принимается вопить:

— Нет, он меня не убьёт! Я его победю! На! На!

Изо всех сил Артур бьёт по тираннозавру.

— Эй, ты остановишься? Стоп! — завизжал Кентен. — Ты же их испортишь!

— Мой ботозавр не убит! — всхлипывает Артур.

Пора вмешаться.

— Ну ладно, — внезапно уныло уступает Кентен, — ты победил.

Пинком он отбрасывает короля Тирано и покидает поле битвы. Артур отправил противника в нокаут. Он смотрит на меня немного удивлённо:

— Я всегда побеждаю.

Я вскакиваю, чтобы догнать Кентена. Он опять убежал в свою комнату. Я зову его:

— Эй, король Тирано!

Он оборачивается с беспокойством:

— Я ничего не сделал…

Ну, как ему сказать?

— Кентен, в следующее воскресенье мы оставим Артура с твоей мамой и пойдём вдвоём на выставку. Я обещаю тебе, мой динозаврик.

Кентен колеблется, улыбается, но ничего не говорит.

— А что говорит динозаврик? — спрашивает тоненький голосок сбоку.

Он говорит: «Хорошо, папа!» — отвечает Кентен, смотря мне в глаза.

В замочной скважине входной двери поворачивается ключ.