Вера Ферра-Микура - Двенадцать человек - не дюжина Страница 6

— Тут надо идти потише, — шёпотом сказала Нелли, — а то ступеньки скрипят…

Марианна поёжилась:

— Может, снять туфли?

Туфли ей вообще-то снимать не хотелось, потому что на одном носке у неё была дырка.

— Да что ты! — прошептала Нелли. — Здесь на лестнице всегда валяются гвозди, гайки и стёкла.

— Гвозди, гайки и стёкла?..

— Ну да, ясное дело, — сказала Нелли. — Это всё у Эриха из карманов высыпается, когда он носовой платок ищет. У тебя нет брата, вот ты и не понимаешь.

— Ага, — сказала Марианна.

Они были уже на верхней ступеньке. Нелли указала рукой на маленькую дверку под сводом ниши в самом конце узкого, недавно побелённого коридора:

— Вон там!

Они подкрались на цыпочках поближе… И вдруг лицо Нелли выразило огорчение.

— Ну, всё, можно поворачивать назад! Вот невезение!

Она показала на картонку, криво подвешенную к дверной ручке. На ней крупными буквами было написано:

Не мешать!

Кто сейчас постучит в дверь, тот плохой человек!

С глубоким уважением

— Ч… ч… что это значит?

— Тревога!

— Что-о?

— Тревога! Когда висит картонка с «плохим человеком» — лучше не подходи! Тётя Фелицита не знает пощады. У неё есть ещё всякие картонки. На одной написано: «Входи, если уж тебе так не терпится».

— Нет, ты всерьёз говоришь? — спросила Марианна, с опасением покосившись на дверь.

— Конечно, всерьёз! А на другой картонке вот что: «Вход воспрещён всем, кроме тех, кто несёт кофе с бутербродами и умеет молчать. Почтальону с денежным переводом — добро пожаловать! Даже если он не умеет молчать». Но больше всего мы любим мешочки с ирисками. Тогда я сто раз в день сюда бегаю!

Марианна не поняла ни слова.

— Какие ещё мешочки с ирисками? — спросила она.

И, держась рукой за перила лестницы, стала спускаться по ступенькам, всё время оглядываясь на маленькую дверку в нише.

— А это самая прекрасная идея тёти Фелициты, — объяснила Нелли. — Вот повесит она вместо картонки мешочек с ирисками на дверную ручку, и всякий, кто удержался и не постучал в дверь, может взять себе в награду из мешочка одну ириску.

— Ну и дальше что?

— А ничего. Взял — и спускайся вниз по лестнице.

— А тётя Фелицита что?

— Ничего! Она очень рада, когда остаётся мало ирисок.

— Ну и чудеса бывают на свете!

— Это ещё что! У нас и не то бывает.

— Про такое и в книжке не прочитаешь…

Нелли улыбнулась.

Марианна тоже улыбнулась.

— Нет, правда, всё какие-то чудеса!..

Нелли нагнулась, собрала несколько ржавых гаек и весело сказала:

— Вот теперь ты сама видишь, что мы не дюжина чайных ложек!

В седьмой главе нам представляется случай познакомиться с трёхметровым президентам Вашингтоном и с восседающим в кресле императором Наполеоном

Когда они спустились вниз, Нелли предложила:

— Давай-ка я тебя лучше отведу к президенту Вашингтону и императору Наполеону. Они-то уж вообще никогда не нервничают.

Марианна, хоть и была готова ко всему, вытаращила глаза:

— К кому, к кому?

Нелли таинственно хмыкнула:

— Сама увидишь. Могу пока сказать тебе только одно: они тверды как камень! И холодны как камень!

— Пра-а-вда?

— Да нет, нет, они добрые!

— Правда?

— Вот сама увидишь, — сказала Нелли и взяла её за руку.

Тётя Грета тем временем отправилась в мастерскую прадедушки-скульптора и возилась теперь в том углу, где стояли зелёные велосипеды и мопеды. Пять зелёных велосипедов только что выкатили из мастерской, и тётя Грета в это мгновение как раз выглянула из двери, чтобы посмотреть вслед пятерым юным велосипедистам, выруливающим к воротам. На лице её играла довольная улыбка. — У тёти Фелициты «тревога», — сообщила ей Нелли, — она вывесила картонку с «плохим человеком».

Тётя Грета кивнула. Длинный жёлтый карандаш, заложенный за ухо, упал при этом на землю. Подняв его, тётя Грета сказала:

— Попробуйте ещё раз, часа через два, — и опять заложила карандаш за ухо. Вид у неё был очень деловой. Можно было подумать, будто она только и делает, что непрерывно выписывает квитанции на прокат велосипедов — одну за другой.

Она всё ещё провожала взглядом пятерых велосипедистов, пока те не скрылись за воротами.

— Ребята знают, что велосипеды у меня качественные! — с гордостью сказала тётя Грета и, вынув карандаш из-за уха, а перочинный ножик — из нагрудного кармана комбинезона, принялась чинить карандаш. Заметив, что Нелли с Марианной всё ещё стоят рядом, она повторила:

— Будьте уж так добры, попробуйте через два часа снова!

Самой ей, судя по всему, не хватало смелости постучать в дверь к тёте Фелиците.

— А пока мы сходим в гости к президенту и императору, — сказала Нелли. — Пошли, Марианна!

В мастерскую прадедушки вело много дверей. Нелли направилась к самой широкой. Марианна, заложив руки за спину, молча следовала за ней.

Потянув к себе длинную створку двери, Нелли просунула коленку в образовавшуюся щель и, ухватившись обеими руками за железный засов, повисла на нём, словно игрушечная обезьянка на резиночке.

Марианна уже подумала было, что дверь сейчас с грохотом распахнётся и, стукнувшись о стену, прихлопнет Нелли, висящую на засове. Но этого не случилось. Нелли спрыгнула на землю и совершенно спокойно сказала:

— Когда петли смазаны, это получается лучше. Входи, Марианна!

Марианна вошла и застыла от изумления.

Перед ней стоял каменный великан. Голова его упиралась в потолок. На постаменте золотыми буквами было высечено его имя. Надпись гласила: «Джордж Вашингтон».

В нескольких шагах от него сидел другой каменный великан в какой-то невиданной шляпе.

— Наполеон, восседающий в кресле, — пояснила Нелли.

— У нас… у нас дома тоже есть Наполеон, — запинаясь, проговорила Марианна, — только… только наш гораздо меньше, и он бронзовый. Мой папа прижимает им конверт, когда письмо заклеивает.

— Нашим Наполеоном можно сразу хоть сто тысяч писем заклеить!

Марианна долго и основательно осматривала каждую скульптуру. Она шмыгала носом, склоняла голову набок, потом откидывала её назад, закрывала то правый, то левый глаз и, наконец, спросила:

— А почему эти памятники стоят тут у вас? Вы их из какого-нибудь парка домой притащили?

— Да ты что! — возмутилась Нелли. — Как тебе это только в голову пришло? Разве такую громадину подымешь? Разве её засунешь в карман?

— Вот и я думаю…

— Ведь это садовая скульптура! — с видом знатока сказала Нелли.

— Вот я и говорю! — кивнула Марианна. — Вот я и не понимаю, как могли к вам попасть два настоящих памятника…

— Да ведь это скульптуры моего прадедушки, — объяснила Нелли.

— Скульптуры твоего…

— Прадедушки! Его фамилия тоже была Зомер. И он был отцом дедушки Зомера.

— A-а, понятно, — сказала Марианна. — Ну и что?

Нелли доверительно положила руку на колено Наполеона.

Глаза её сияли.

— Мой прадедушка был знаменитый скульптор, — со скромным достоинством заявила она. — Он изваял очень много статуй и получил за них целую кучу денег. А то как бы он мог купить этот старинный охотничий замок?

— Конечно, ведь замки дорого стоят, — кивнула Марианна.

Нелли погладила каменное колено Наполеона.

— Только императора и президента никто не захотел купить. Прадедушка так и не нашёл покупателя.

— Вот они и остались тут стоять! — сообразила наконец Марианна.

— Ага! Правильно! — сказала Нелли.

Она вытерла об юбку руку, которой гладила коленку Наполеона, и поглядела вверх, на серьёзное лицо Вашингтона.

— По-моему, оба они великолепны! — сказала она убеждённо. — Но прадедушке некоторые люди тогда говорили, что лучше бы он посадил Вашингтона на коня. А другие, самые нахальные, заявляли, что у него чересчур уж длинная шея. А про Наполеона они говорили, что у него только одна шляпа и похожа, а будь он без шляпы, его и узнать бы нельзя было. Представляешь?!

— Вот наглость! — сказала Марианна.

— Правда ведь наглость? Прадедушка сам рассказывал это дедушке Зомеру, а дедушка Зомер сам рассказывал нам. Значит, всё это чистая правда.

— А ведь на самом-то деле он точь-в-точь такой же, как наш бронзовый, — сказала Марианна, — только побольше.

— Да уж люди чего не наболтают! — вздохнула Нелли. — Молочница, которая жила тут по соседству — она тоже давно померла, — хотела их взять к себе и поставить в огород за домом. Для красоты. Но, конечно, задаром. Задаром! Представляешь, какая обида для нашего прадедушки? И он ответил, что никогда они не будут стоять среди репы и моркови, как огородные пугала. Уж лучше пусть здесь остаются.