Мишель Пейвер - Изгнанник Страница 8

Слишком много задач. Ему никогда их все не решить.

И тут Торак вспомнил один свой разговор с Фин-Кединном. Это было в прошлом месяце: они заготавливали лыко, собираясь плести рыболовную сеть. День был такой же холодный, как сегодня. Торак смотрел на охапку тонких ивовых веток, лежавшую на земле, и удивлялся про себя: как это им удастся превратить ветки в сеть?

«Не думай о сети, — посоветовал ему Фин-Кединн. — Возьми одну ветку и обдери с нее кору. На это ты ведь вполне способен, правда?»

«Конечно!» — Сдирать с молодых деревьев кору Торак научился раньше, чем держать в руках нож.

«Тогда действуй, — сказал Фин-Кединн. — Шаг за шагом. Обдирай ветки одну за другой, а о будущей сети даже не думай».

И Торак, словно вновь услышав голос Фин-Кединна и чувствуя, что от дождя уже насквозь промокла даже его прочная куртка из оленьей шкуры, согласно кивнул. Да, именно так: шаг за шагом. Сперва еда. Потом убежище. Да. А все остальное оставим до завтра.

Он отыскал след лося, который, извиваясь, тянулся через всю долину на восток по самому краю Леса. Дождь прекратился. Выглянуло солнце.

Преследуя лося, Торак думал о том, что, хотя племя Ворона для него и потеряно, Лес-то по-прежнему с ним.

— Лес, — тихо сказал он, — я всегда почитал тебя. Помоги же мне выжить!

Лес стряхнул капли дождя со своих ветвей и велел ему оглядеться.

И тут же возле лосиной тропы Торак заметил кривоватую крепкую березу с еще не полностью распустившейся листвой. Бодрящий березовый сок даст ему возможность быстро утолить и жажду, и голод. Почему же ему раньше-то это в голову не пришло?

Попросив у дерева разрешения, Торак сделал ножом неглубокий надрез в коре у самого основания ствола, и из раны тут же выступила древесная кровь. Он воткнул в отверстие веточку, чтобы сок мог стекать по ней, и подставил свернутый из бересты конус.

Пока в берестяном сосуде собирался березовый сок, Торак отыскал подходящую палку-копалку и с ее помощью извлек из земли несколько луковиц дикого чеснока. Одну луковицу он сунул в развилку березы для хранителя племени, а остальные съел. От острого чесночного вкуса защипало глаза, даже слезы выступили, зато сразу стало немного теплее.

Затем Торак выкопал несколько корней окопника — довольно липких и едких на вкус, — а потом в болотистом бочажке обнаружил и самое лучшее: кустик пятнистой орхидеи. Корни этого растения были такими крахмалистыми, что у Торака все слипалось внутри, однако он прекрасно знал, что корни пятнистой орхидеи — самая питательная еда в Лесу, когда не удается раздобыть ни мяса, ни рыбы.

А тут как раз и его берестяной сосуд наполнился до краев. Поблагодарив духа березы и приложив кусок коры к ране на стволе дерева, он с наслаждением напился. Березовый сок, прохладный и сладковатый, был удивительно приятным на вкус. И Тораку казалось, что в него вливается сила самого Леса.

Поев, он почувствовал прилив сил и сказал себе: «Я справлюсь! Я сделаю себе стрелы из веток кизила, закалив острия на огне. Я сплету силки из стеблей кипрея, сделаю крючки из колючек терновника и наловлю рыбы. Лес поможет мне!»

В центре долины он оказался уже после полудня. Опавшие листья устилали здесь землю толстым слоем, и Торак с трудом пробирался по этой глубокой, слежавшейся подстилке, едва волоча усталые ноги. Уверенность его в своих силах несколько ослабла. Надо было передохнуть.

Но как, не имея топора, построить себе шалаш? И снова Лес помог Тораку. На глаза ему попалась сломанная бурей береза, верхняя часть которой упала на большой валун. Это могло послужить прекрасной основой для шалаша. Оставалось только обложить эту основу ветками с обеих сторон, а сверху засыпать старой листвой. И место было вполне подходящее: рядом густые ивовые заросли, где в случае необходимости тоже можно было укрыться.

Становилось все холоднее, но Торак не мог рисковать, так что костер он все-таки разжигать не стал, а напихал под куртку, в штаны и в башмаки побольше сухой травы. Она страшно кололась, и вскоре все тело стало чесаться, особенно когда в траве проснулись отогревшиеся жучки и паучки, зато Тораку сразу стало значительно теплее.

Он, точно барсук, натаскал в свое убежище целую кучу прошлогодних листьев и зарылся в эту кучу, наслаждаясь их острым древесным запахом. Затем прошептал Лесу благодарственную молитву и закрыл глаза. Он был до крайности изможден.

Но уснуть так и не смог.

Сразу ожили те мысли, которые он гнал от себя почти целые сутки. Мысли эти были точно колючки, запутавшиеся в густой волчьей шерсти: не вытащишь.

Изгнанник. Человек без роду без племени.

Как же это могло случиться?

Он подумал о той луковице дикого чеснока, которую сунул в развилку дерева для хранителя племени Ворона. Но если у него нет племени, то нет и хранителя. Нет хранителя. Торак даже задохнулся от ужаса при мысли об этом. Разве можно выжить, не имея хранителя?

Пальцы его сами собой ощупали шрам, пересекавший его племенную татуировку. Он даже и не помнил, когда получил этот шрам; шрамы — дело обычное, чего о них беспокоиться, они бывают у всех. У него, например, большой шрам на предплечье — след той ночи, когда на них напал медведь; а еще один на голени — этот оставили кабаньи клыки. А у Ренн страшный шрам на руке, где ее укусил токорот, и на ноге, которую она рассекла осколком кремня, когда ей всего года три было. У Фин-Кединна вообще шрамов множество; он их получил на охоте и еще мальчишкой во время драк, а еще у него огромный неровный шрам на бедре, оставленный когтями того заколдованного медведя.

Торак нахмурился и закопался поглубже в кучу листьев: «Не думай о племени Ворона! Думай об отце и о том, почему он никогда ничего тебе не рассказывал. Думай о матери и о том, почему она объявила тебя не имеющим племени».

Порыв ветра закачал ивы, и они застонали. В отдалении слышался весьма немелодичный рев молодого лося, брошенного матерью. Ранней весной весь Лес звенел от жалобных криков этих лосят-подростков. Лосихи, будучи не в состоянии заботиться и о своих прошлогодних детенышах, всю заботу отдавали новорожденным лосятам, а старших, безжалостно лягаясь, гнали от себя прочь. Обычно месяц, а то и два такой брошенный лосенок скитался поблизости от матери, пытаясь искать утешения у любого взрослого существа, попадающегося ему навстречу; но, если его не убивал кто-то из Охотников, в итоге все же приучался заботиться о себе сам.

«Мне нужна моя мать!» — ревел молодой лось.

Торак даже зажмурился, так ему стало горько.

Он не помнил своей матери, но постоянно думал о ней; эти мысли были для него словно зернышко тепла даже в самые холодные и мрачные времена. Он всегда любил ее — почти бессознательно, не задумываясь о причине этого. И всегда верил, что она тоже его любила. Любила — и все же объявила его не имеющим племени!

И от этого ему казалось, что мать его бросила…

«Куда же мне теперь идти? — думал Торак. Где мой родной дом?»

И, качаясь под порывами ветра, ивы ответили ему: «Твой дом здесь. В Лесу».

И он, слушая их, наконец уснул.

Торак внезапно проснулся, как будто бы от толчка.

Голоса. Прямо над ним, на склоне.

Торак продолжал лежать, но все его тело было напряжено, сердце бешено стучало в груди.

Но ведь если б эти люди охотились, они вряд ли стали бы так громко разговаривать, верно?

Торак осторожно выполз из своего убежища, вскинул на плечо лук и колчан со стрелами и, стараясь действовать как можно тише, разрушил свой шалаш и посыпал все вокруг травой дикого чеснока, чтобы отбить свой запах. А сам быстренько нырнул в заросли ивняка. Близился вечер, тени стали длиннее, но первые звезды еще не появились. Значит, проспал он совсем немного.

Судя по голосам, люди, направлявшиеся к его убежищу, остановились шагах в пятидесяти выше по склону. Сквозь ветки Торак сумел их рассмотреть: это были охотники из племени Гадюки; они пришли сюда по той же лосиной тропе, по которой шел и он сам. Никаких собак с ними не было. Ну что ж, это уже хорошо. Да и следы свои он вроде бы вполне прилично замел. Или нет?

Впрочем, среди охотников оказались люди не только из племени Гадюки. Похоже, они где-то неподалеку встретились еще и с людьми из племени Ворона. Там, кроме прочих, были Тхулл, Сиалот, Фин-Кединн. И Ренн.

Тораку было очень неприятно подглядывать за ними. Словно он какой-то чужак, с неизвестными целями забредший в эти края! Но подойти к ним он не мог. Не имел права. Тоскливое, болезненное чувство охватило его.

Он видел, что молодые охотники из племени Гадюки почтительно ждут, что скажет Фин-Кединн, и после его слов каждый раз с довольным видом переглядываются: он явно хвалил убитого ими оленя. А двое мальчишек из того же племени Гадюки застенчиво поглядывали на Ренн, которая, делая вид, что не замечает этого, преспокойно продолжала полировать свой лук горстью измельченной ореховой скорлупы.