Святослав - Одиннадцать восьминогих Страница 9

Больше гильз не нашли..

Ручку от амфоры снесли в музеи.

— Ну что ж, — вздохнув, сказал Николай Иванович, — пусть их у меня будет тридцать, — он положил ручку в шкаф. — А теперь давайте ваши гильзы.

Он повертел одну из гильз перед глазами.

— Винтовочный патрон начала века, — невесело произнёс он. — На этом пляже в тысяча девятьсот пятом году было расстреляно тридцать шесть человек.

Расстрел

В город их привезли ночью. Тридцать шесть солдат восставшего в Севастополе батальона.

Весь день под окна тюрьмы шёл народ. Из толпы выбегали, карабкались на фонарные столбы ораторы. Сбивчиво, взахлёб выкрикивали лозунги. Разошлись поздно вечером. А ночью из тюремных ворот две шеренги солдат вывели арестованных.

Николай Иванович был тогда мальчишкой. Прячась в тени домов, он пошёл вслед за солдатами. Арестованные брели кучкой. Некоторых поддерживали товарищи. Прошли по Степной, спустились к Мусульманскому кладбищу; обойдя его, вышли на берег моря.

Была светлая ночь. Зелёные тени лежали на известковых скалах. Густой, с полынным запахом воздух медленно стекал с обрыва, едва заметно шевелил море.

Арестованных поставили в ряд под скалой на белой галечной осыпке.

Хрипло крикнул что-то офицер. Вразнобой — не сразу — защёлкали затворы.

И тогда арестованные запели.

Они пели очень тихо, и мальчик не разбирал слов. Они стояли плечом к плечу. Двое висели на руках товарищей.

Офицер крикнул ещё раз. Раздался одинокий выстрел. Кто-то протяжно и громко охнул. Песня прекратилась.

Офицер, тыча в лица солдат чем-то блестящим, забегал перед строем.

Мальчик лежал на скале и, не отрываясь, смотрел вниз.

Снова раздался топот ног. Шла вторая группа солдат с арестованными.

Прижимаясь к земле, мальчик переполз через пригорок, скользнул в лощину и, вскочив на ноги, бросился домой.

Позади него грохнул залп…

Три дня берег был оцеплен..

На четвёртый — ударил шторм.

Когда он утих, перевёрнутая, обмытая волной галька была чиста.

На кладбище, у самой стены, в эти дни вырыли и засыпали две траншеи.

— Я давно не был там… — Николай Иванович вздохнул. — Держите вашу гильзу.

Он отошёл в сторону, потом, вспомнив что-то, остановился.

— Подите сюда, мальчики! Смотрите, что откопали мы вчера. Присяга, которую принимали корсонесские юноши, достигшие совершеннолетия. Камень разбит, но часть текста читается:

«Клянусь не предавать Корсонеса, ни Перкентиды, ни Лазурной гавани, ни прочих укреплённых пунктов и территории корсонесцев, а равно ни друзей, ни людей, у которых мы учимся…»

… НИ ЛЮДЕЙ, У КОТОРЫХ МЫ УЧИМСЯ.

— Кстати, Пётр, — сказал он, — что у вас получилось с Зоей? Она отдыхает у матери, прислала с Ладоги письмо. Всем привет, кроме тебя. А?

Пим пожал плечами.

— Мы пошли, Николай Иванович! — сказал он.

На кладбище

Кладбище было рядом с Корсонесом. Перелезли через ограду. Первый — Пим, за ним — Толик. Пошли вдоль стены.

Серо-зелёные кусты заманихи шапками покрывали старые могильные плиты. Покосившиеся каменные столбы с высеченной на каждом чалмой — татарские надгробия — торчали между кустов.

На каменных столбах, как заводные, трещали цикады. В самом дальнем углу кладбища стояли две деревянные, выкрашенные красной краской пирамиды. Подошли к одной из них. На металлической дощечке было вырезано;

„Сентябрь. 1905 год".

И всё.

За кустами послышались голоса.

Ребята заглянули в просвет между ветвями.

По дорожке шли Лидия Гавриловна и Виктор Петрович. Виктор Петрович что-то говорил. Лидия Гавриловна тихо смеялась. Около куста заманихи они остановились. Виктор Петрович протянул руку и поймал цикаду. Большая жёлтая цикада рвалась у него из пальцев, гудела шмелем, Лидия Гавриловна нахмурилась.

— Ну, что ты уставился? — буркнул Пим и толкнул Толика в спину. — Пошли.

Толик посмотрел на Пима. Пим шагал нахмурясь, на ходу шевелил губами.

Друзей не выдают

Они встретились в городе.

Пим бросился к Сергею.

— Серёга, ты где пропал? Я приходил — тебя нет.

— Работал.

— А в выходной? Сергей не ответил.

— Что с тобой, Серёга? — спросил Пим. Сергей снова помолчал.

— Понимаешь, какая штука, — нехотя проговорил он. — Меня тут в милицию вызывали.

— Зачем?

— Насчёт того дела.

— С пьяным?

— Да. Кто-то сказал, что видел меня. Люди за забором видели. В милиции спросили: «Был там?» Я сказал: «Был».

— А про Хлыста ты сказал?

— Друзей не выдают, — усмехнулся Сергей.

— Какой же он тебе друг?

— Было, дружили… Надоела мне вся эта петрушка. Школу бросил — брошу завод. Уйду плавать. Как твой отец. Потом доучусь.

— А вдруг тебя арестуют? — спросил Пим.

— Не арестуют. Ну ладно, ты домой?

— Домой.

— Увидишь некоторых знакомых — привет. Скажи, собирается в океан. Тропики, тралы…

Когда Сергей скрылся в толпе, Пим долго стоял на одном месте, а потом медленно пошёл по улице. Улица шла в сторону от бухты. Она вела к центру.

Мне нужно вам рассказать

Дойдя до центра, Пим отыскал на Большой Корабельной дом с чёрной стеклянной доской у входа:

НАРОДНЫЙ СУД

Прежде чем войти, он сделал несколько кругов около дома. Дверь с тугой кольчатой пружиной. Длинный пустой коридор.

— Скажите… — Пим почувствовал, что хрипнет. — Мне… к следователю.

Стоявший у входа мужчина показал в глубь коридора.

— Прямо, налево, пятая дверь…

— Можно?

В комнате, куда заглянул Пим, за столом сидела женщина. Молодая и строгая. Она удивлённо подняла брови.

— Мне нужно вам рассказать…

Запинаясь и перескакивая с пятого на десятое, Пим рассказал о вычислительной машине, которая должна умножать и делить числа, о вечере, о светлом пятне от фонаря, о Хлысте и о Сергее, который увёл его, Пима, из переулка.

Когда Пим окончил, следователь записала всё и дала ему расписаться. Пим поставил внизу листа две буквы: «П. М.»

— Можешь идти, — сказал женщина. — Адрес твой я записала.

Когда Пим уходил, в коридоре было уже много народа. Многие видели его…

Камбала

Море лежало тяжёлой разноцветной глыбой. Оно было ласковым, мутно-голубым у горизонта, синим у входных мысов, прозрачным, цвета бутылочного стекла, в бухте. У берега, по колено в воде, на скользких камнях стояли Степан и Толик.

— Оп!

Пим спрыгнул к ребятам с обрыва, разложил удочки и, усевшись на камень, тоже начал удить.

— Оп!

В воздухе завертелась глянцевая зеленоватая рыбка.

Пим поймал её на лету, снял с крючка и бросил на гальку. Морская собачка. На голове — ветвистый голубой гребешок, бока в синих точках.

Толику не везло. Он стоял, морщил облупленный, побелевший, как ракушка на солнце, нос, напряжённо всматривался в воду. Не клюёт.

Удили на поддев.

Крючок Толика лежал на большом, курчавом от рыжих водорослей камне. На конце крючка розовым огоньком светился червяк. К крючку подошёл рак-отшельник. На спине он тащил домик — пустую улиткину раковину.

Тоненькие усики ощупали червя. Красная клешенка ухватила его сбоку.

Толик дёрнул. Раковина сорвалась с места, стремительно двинулась за крючком. В воздухе рачок разжал клешню и, кувыркаясь, шлёпнулся в воду.

— Чего дёргаешь? — недовольно сказал Пим. — Пугаешь только!

Он смотал удочки, засучил штаны выше колен и побрёл на скалку — горбатую глыбу, лежавшую особняком.

У скалки начиналась глубина. Собачек здесь не было, рыба ловилась редко. Скалку со всех сторон облепили крабы. От их пощёлкивания в воздухе всё время стоял непрерывный шумок.

При виде Пима крабья мелочь боком — юрк! юрк! — скрылась в щелях. Два старых кривоногих мохнача нехотя, задом, сползли в воду.

Из-за мыса выросли мачты и трубы крейсера.

— «Михаил Кутузов»! — закричал Толик.

Пим прикрыл ладонью глаза. Кормовая мачта крейсера быстро скрывалась за городскими крышами.

— Из Севастополя, — сказал Степан. Пришла волна.

Поднимая водоросли, с рёвом затопляя камни, она двигалась на ребят.

Толик выскочил на берег. За ним вышел Степан.

Пим подпрыгнул и опустился в шипящую, уже угасающую пену.

В этот момент у него дёрнуло.

Наклонив удочку, чтобы не сломать, он осторожно повёл леску к берегу.

Невидимое существо сопротивлялось.

У самых камней Пим перехватил удочку двумя руками и выволок на берег что-то коричневое, плоское, бьющее хвостом по песку.