Лене Каабербол - Опасное наследство Страница 16

– Какое мрачное место! – вздрогнув от холода, сказал я. – Сюда бы Дина никогда не пошла.

– Собаки чуют след, – пробормотал Каллан. Но и он, как видно, засомневался.

– Собаки ошибаются, – настаивал я. – Дина сделала бы огромный круг, чтоб обойти такое место!

Здесь было два мельничьих пруда – верхний и нижний. Запруженный верхний, безмолвный и мрачный, раскинулся, словно зеркало, за широкой стеной. Нижний, покрытый пеной, был беспокоен. Вода падала в него не только из мельничьего желоба, где поток некогда крутил мельничье колесо, но также из большой, с зазубринами дыры в стенке запруды, воздвигнутой, чтобы защищать его от наводнения.

– Так и задумано, чтобы вода выливалась оттуда? – спросил я, указывая на дыру.

Ивайн услышал мои слова. Он покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Вода прорывается сама, чего только не делали, латая дыру, но никакие заплаты не выдерживали. Молва твердит, что в этом виновато привидение… Вот мельница и стоит теперь без дела.

– Привидение? – Он кивнул:

– Старая Анюа! Ежели встанешь на верхушку стены вон там, услышишь ее плач.

Я не поверил ему, и это, видно, отразилось на моем лице.

– Идем! – позвал он. – А Каллан пока придержит твоего коня. Или… может, ты не очень уверенно держишься на ногах? Тебе вовсе ни к чему свалиться в воду!

В его серых глазах появился призывный блеск, и я почувствовал, как во мне закипает гнев.

– Мне хорошо. Никакой опасности… – сказал я и сполз как можно быстрее с Кречета.

Широкая стена была будто маленький мост. Но, судя по истонченным камням, она десятилетиями служила пешеходной тропой через Мельничью быстрину. Она полностью стала чашеобразной сверху.

– Здесь, – произнес Ивайн, остановившись почти посредине стены. – Слушайте! – Сперва я не слышал ничего иного, кроме шума воды. Но потом вот оно… Послышались долгие жалобные звуки:

– А-а-а-а-а-а-ах-х-хх!.. А-а-а-а-а-а-ах-х-х-х!..

А еще – протяжный плачевно-горестный вздох.

– Это Анюа, она оплакивает свое утонувшее дитя, – тихим голосом, словно не желая помешать злосчастной, сказал Ивайн. – Говорят, что ночью ее можно видеть.

В глазах его никакого блеска больше не было, и я похолодел от всего слышанного, ведь звуки и вправду походили на плач горюющей женщины. И было не очень-то легко думать об утонувших детях как раз теперь, когда несколько из мужей Лакланов забросили тяжелый невод в Мельничий пруд, чтобы поглядеть, не лежит ли что-нибудь на дне.

Внезапно раздался пронзительный собачий лай и крики, но вовсе не тех, кто тянул невод у подножия стены, а за нашей спиной, от верхнего Мельничьего пруда. Одна из собак-ищеек что-то нашла. Позабыв все, что слышал о привидении, я поспешил обратно на бережок.

– Что это? – спросил я Каллана, а ведь ему было видно столько же, сколько и мне. Он только что-то пробормотал и велел длиннющему мальчишке из Лакланов придержать наших коней.

– Давай посмотрим! – сказал он потом.

Сперва в воде было видно лишь нечто бесформенное и мерцающе-зеленое среди корней гигантской ивы. С веревкой, обмотанной вокруг пояса, Ивайн спустился вниз к берегу пруда и выудил зеленый предмет.

– Это плащ! – воскликнул он и протянул его нам. И вот он висел в его руке, промокший насквозь и зеленый от ила. Будто тело, лишенное души.

Не сразу я собрался с духом, не сразу удалось мне заговорить.

– Это плащ Дины! – наконец вымолвил я.

ДИНА

Страна призраков

В голове стояла темная вода. Это было просто невозможно, но как раз так оно и ощущалось. Стоило мне шевельнуться, и голова шла кругом, меня одолевала морская болезнь, и я едва не начинала блевать. А мысли мои бесцельно плыли и плыли вокруг, вокруг и вокруг, словно увядшие листья, подхваченные водоворотом.

Была минута, когда кто-то приподнял меня и хотел дать напиться, но вода лишь вылилась из моего рта и скатилась вниз по щеке. То было не нарочно – мне хотелось пить, и я охотно выпила бы все, что он дал мне, но мне было словно не вспомнить, как глотают воду.

– А ты случайно не налил ей воды больше, чем ей под силу выпить? – спросил кто-то.

– Если нам надо держать ее здесь в мире и покое, связать ее, как того, другого, пожалуй, недостаточно.

– Нет, ты говоришь… Но если девчонка околеет из-за нас, Дракан не обрадуется. Да и Вальдраку тоже.

– Я знаю, что делать. А ты занимайся своим…

Голоса стихли, и некоторое время я лежала, плавая в каких-то туманных кругах, все кругом да кругом. Если бы только я могла лежать вовсе не двигаясь, может, дурнота не была бы столь опасна. Однако это было трудно, ведь я лежала на чем-то твердом и неровном, что иногда прыгало и плясало, а меня так и кидало из стороны в сторону.

Это было так неприятно, что мне только хотелось быть где-то в другом месте.

И тут случилось что-то очень необычное.

В какой-то миг, когда меня качало и бросало из стороны в сторону, и трясло, и кружило туда-сюда, мне становилось все хуже и хуже. Но вот я очутилась где-то совсем в другом месте. Я поднялась ввысь и, снявшись с места, начала парить в воздухе, словно ничего не весила и была маленькой прозрачной тучкой, а не девочкой с крепким и теплым телом, которая «твердо стояла обеими ногами на земле», как обычно говорила матушка.

«Обеими ногами на земле…» – этого со мной как раз теперь и не было. Подо мной так далеко внизу, что они походили на крошечных кукол, ехали верхом рядом с двумя повозками несколько человек. Они держали путь вверх к горному ущелью вдоль узкой колеи, врезавшейся охристо-желтой полосой в темные вересковые пустоши и серые каменистые горные обрывы. Они были веселые с виду, поскольку были так малы, но я все же быстро устала глазеть на них, – куда увлекательней летать.

«Карр-карр!» Два ворона промелькнули мимо так близко, что черное крыло одного коснулось меня… Нет, оно не коснулось меня. Прикасаться было не к чему. Вороново крыло разрезало насквозь мою руку, словно ее вообще там не было. Что со мной? Я уставилась на свою руку. С виду вовсе обыкновенная рука – пять пальцев, пять ногтей и так далее. И все-таки не совсем обыкновенная. Она словно… светилась по краям.

И мне стало страшно. Внизу на земле всадники и повозки стали еще меньше. Я все шагала и шагала, быть может, медленно, но все время вперед и все время вверх, и это вряд ли было мне на пользу. Разве мне положено парить меж туч, будто я орлица или соколиха? Я махала руками, словно крыльями, но это ни капельки не помогало. Тогда я попыталась сделать несколько движений, будто плаваю, хотя воздух вовсе не вода. Что бы я ни делала, все равно я лишь поднималась – медленно, но верно.

Это не было больше ни увлекательно, ни забавно. Мне не хотелось быть здесь. Я хотела домой. Домой к маме. Словно что-то дергалось во мне, словно кто-то привязал ко мне нить и тянул за нее. Повозки и горное ущелье исчезли. Голубое небо исчезло. В какой-то бесконечный миг в светящейся на удивление серой туманной дымке исчезло все – все краски, все звуки… А потом возникло окно, кровать и голос, который я узнала.

– Спасибо, Роза. Это как раз то, что мне нужно. Матушка!..

Я была именно там, где хотела быть, и мне стало так легко и весело, что я уже не думала, каким образом попала домой. Стоя меж кроватью и окном, я глядела на матушку. Она по-прежнему была смертельно бледна, но нынче она уже сидела и сама держала чашку с супом, что подала ей Роза.

– Матушка… – тихонько, боясь испугать ее, произнесла я.

Она не услышала меня. Попивая мелкими глотками суп из чашки, она даже не смотрела в мою сторону.

– Матушка! – немного громче снова попыталась позвать ее я.

– Не открыть ли немного окошко? – спросила Роза. – Нынче чудесная мягкая погода.

– Да, спасибо, – поблагодарила мама, по-прежнему ничем не показывая, что услышала меня.

И Роза подошла к окну и ко мне. Она прошла сквозь меня. То было похуже вороньего крыла. Куда хуже!

– Матушка! – закричала я голосом Пробуждающей Совесть, хотя совсем не старалась, чтобы это у меня получилось.

Мама уронила чашку, и теплый суп пролился на покрывало.

– Дина! – прошептала она и неуверенно поглядела в сторону окошка, а не прямо на меня.

С испуганным возгласом прибежала Роза. Она упала на колени возле кровати и стала уголком своего передника тщательно вытирать пятно от супа, бормоча между делом извинения и робкие вопросы:

– Мне не надо было… Извини, мне надо было бы придержать чашку… У тебя лихорадка?

Но мама не обращала на нее внимания. Она по-прежнему глядела на меня и на окно.

– Дина! – строго сказала она. – Возвращайся назад! То, что ты делаешь, опасно. От этого можно умереть!

– Матушка!..

– Нет! Возвращайся! Сейчас же!

Она тоже говорила голосом Пробуждающей Совесть, и у нее это выходило куда искусней, чем у меня. Мама и Роза, спальня, запятнанное супом покрывало – все вместе было вырвано у меня, а меня снова закружило вихрем в светящемся сером тумане, но несло меня уже вниз.