Анн Плишота - Лес потерянных Страница 30

— Больше ничего не предпринимайте! — поднял руку Абакум. — Ничего не делайте, друзья! Бойня лишь ухудшает наше положение. Тут нужен другой подход…

— Только быстро… — пробормотала Окса, которую одна из Сирен снова выбрала мишенью.

Она так устала… А поглаживание по лицу волосами Сирены было таким приятным… Невозможно было сопротивляться желанию уснуть. Как и желанию вновь оказаться в том чудесном видении…

Тело девочки расслабилось, и она почувствовала, как погружается в приятную дрему, охваченная ощущением полного счастья. Как давно она не испытывала радости!

И тут Окса внезапно очнулась, да так резко, что у нее перехватило дыхание. Перед ее глазами огромный язык пламени буквально испепелил всех Сирен, включая и ту, что затягивала девочку в непреодолимый сон. Раздался душераздирающий крик: в нескольких метрах отец Оксы корчился от невыносимой боли. Из его спины вырвался Чернильный Дракон и яростно плевался длинными языками разрушительного огня.

— Папа! Прекрати! Все нормально, я очнулась! — завопила Окса.

И тут же все прекратилось. Чернильный Дракон будто всосался в тело Павла, и тот мгновенно подскочил к дочери.

— Детка… Я думал, они тебя унесли!

И он прижал ее к груди. Окса тоже прижалась к отцу.

— Не смог сдержаться, извините… — добавил Павел, обращаясь к Беглецам.

— Ни один родитель не смог бы, Павел! — взволнованно ответила Реминисанс. — Ты действовал по велению сердца, и никто из нас не может тебя упрекнуть. Но теперь нам придется иметь дело вот с ЭТИМ…

Пятьдесят сожженных голов догорели до конца. И перед лицами Беглецов зависла в воздухе огромная толпа из сотни Сирен, люто взиравших на них.

28. Душераздирающее самопожертвование

— БЕГИТЕ! — раздался гулкий голос черной бабочки. — Бегите быстрее!

Дозорный энергично забил крылышками и помчался в глубину туннеля. Павел схватил Оксу за руку и бросился следом за бабочкой. Беглецы устремились за ними. Но Сирены быстро их догнали и окружили, зажав со всех сторон.

Окса, хоть и неслась во всю прыть, увлекаемая отцом, не удержалась и взглянула им в лицо. И тут же начала погружаться в сонное оцепенение. Шаг ее стал сбиваться, ноги цепляться одна за другую, сердце замедлило ритм. Павел покосился на дочь и яростно зарычал, увидев, как ее взгляд становится отсутствующим.

Окса зависла как бы между двумя мирами, первым был тот, куда уводило ее видение, где она была с родителями, в объятиях Гюса, где не было ни тревоги, ни боли, и вторым — тем, где она в данный момент сражалась с темным могуществом Сирен. Первый мир, мир прекрасной иллюзии, привлекал ее с такой силой, что девочка сопротивлялась ей все слабее и слабее. Потому что как можно бороться с тем, чего в глубине души так отчаянно хочешь?

Павел, понимая состояние дочери, подхватил ее на руки и продолжил сумасшедшую гонку по туннелю, прижимая Оксу к груди.

— Слушай меня, Окса! — громко сказал он. — Слушай меня внимательно! Сосредоточься только на моих словах, хорошо?

Окса, обмякнув на руках отца, медленно кивнула и постаралась сконцентрироваться на его голосе.

— Ты не спишь, Окса! — твердо заявил Павел. — Ты вместе с твоими друзьями находишься в туннеле, затерянном где-то в недрах картины. Нас преследуют очень злобные Сирены, и они пытаются поймать самых уязвимых из нас. Со мной они ничего не могут сделать, потому что у меня есть Чернильный Дракон, который глушит мои самые сокровенные желания, чтобы эти голодные твари не могли использовать их против меня. Ты же, детка, бороться не можешь, потому что твоя душа — как открытая книга. Пожалуйста, не поддавайся лживым посулам Сирен. Сирены лгут, Окса. То, что они тебе показывают, — это неправда. Они показывают то, что ты хочешь видеть! Сосредоточься на настоящем. Смотри на камни, усыпавшие пол туннеля! Смотри на бабочку, которая указывает нам путь! Думай о своих друзьях… Думай о Гюсе, о Тугдуале… Скажи мне, что ты видишь! Давай же, Окса, скажи, что ты видишь вокруг! Где мы, Окса? Где мы?

Несмотря на психическую атаку Сирен и страшную сонливость, грозившую поглотить ее, девочка собрала силы и последовала совету отца. Продолжая цепляться за Павла, она огляделась и, чтобы снова не скатиться в забытье, принялась громко называть имена Беглецов, мчавшихся бок о бок по туннелю.

— Мы в туннеле, — начала она, почти крича. — Вокруг нас летают эти мерзкие головы, а мы бежим от них. Вижу за нами Реминисанс. Абакум держит ее за правую руку, а Леомидо — за левую. Реминисанс выглядит усталой, у нее странные глаза, кажется, ей трудно сопротивляться Сиренам. Рядом Тугдуал, он несет на плечах Фолдинготу. Бедная Фолдингота… Глаза ее закрыты, она почти прозрачная, по-моему, ей до смерти страшно. С Тугдуалом, похоже, все нормально, он выглядит вполне здравым…

Голос девочки внезапно затих. Одна из Сирен коснулась ее лица шелковистыми волосами. Окса уронила голову отцу на плечо.

— Продолжай, Окса! — заорал Павел, встряхивая девочку. — Продолжай! Что еще ты видишь?

Окса дернулась, словно пробудившись от глубокого сна, и подчинилась властному голосу отца.

— Вижу Пьера! — закричала она во весь голос, как Павел. — За спиной у него Простофиля, и он несет на руках Гюса. Ой, нет! Гюс, кажется, совсем «уплыл»!

Она замолчала в ужасе от увиденного. И правда, Гюс безвольно болтался на руках отца, по щекам мальчика струились слезы. Кружившие вокруг него пять Сирен почти закрывали волосами его лицо, и Окса видела только его совершенно отсутствующие, жутко пустые глаза.

— Мамочка! — шептал мальчик. — Я так хотел тебя увидеть…

— Они захватили Гюса, па! — переполошилась Окса. — Он видит свою мать! Это чудовищно! А-а-а! Что это затеяла Фолдингота?

Павел резко остановился, Дозорный тоже, а также беглецы и Сирены.

Все повернулись к Фолдинготе, которая, спрыгнув с плеч Тугдуала, направилась прямиком к Пьеру и его находящемуся в ступоре сыну — жертве иллюзий, навеянных летучими головами.

Казалось, время остановилось, пока маленькое преданное Лучезарным существо не заговорило.

— Преисполнено сердце мое сожалением, что наступила тяжелая година подобной крайности, — начала домовая, проводя рукой по лицу Гюса и убирая волосы Сирен.

Шмыгнув носом, Фолдингота продолжила, глядя огромными выпуклыми глазами на Оксу, вздрогнувшую от дурного предчувствия.

— Продолжат все Сирены охоту неутомимую за душами открытыми и добрыми, пока не овладеют одной из них. Фей ошибку совершил почти фатальную, но вовремя сумел вернуть своей душе твердость гранитную, что ему свойственна. Но уязвимы больше других сердца Юной Лучезарной, ее друга и Реминисанс. Сопротивление их есть слишком легкий противовес умению и хитрости Сирен. Несчастье неизбежно: осаду будут вечную держать Сирены, пока одна из душ им не отдастся. Друг Юной Лучезарной не смог сопротивляться притяжению того видения, что дали ему Сирены, и уступил ему…

— НЕТ! — отчаянно завопила Окса. — ТОЛЬКО НЕ ОН!

Фолдингота подошла к ней и коснулась пухлой ручкой плеча девочки.

— Имеет ваша слуга решение проблемы, — тихо, но твердо произнесла она.

— И что это? — икнула Окса, утирая слезы.

Малышка приблизилась и, когда девочка наклонилась, что-то шепнула ей на ухо. Окса побелела и зажала рукой рот, чтобы подавить невольный возглас. Она взглянула на Гюса, потом на Фолдинготу. Абакум и Леомидо, будто поняв, о чем идет речь, подошли и по очереди обняли Фолдинготу с грустью и благодарностью.

— Сирены получить хотят открытую и благородную душу, — сказало маленькое существо остальным Беглецам. — И та, которой обладаю я, горит желанием огромным осуществить спасение друга Юной Лучезарной. Желание сие столь силы колоссальной, что много превышает все те желания, что в сердце каждого из вас таятся. Не смогут устоять Сирены перед приманкою столь лакомой. Сим заявляю я мою решимость и прощаюсь…

И, не дожидаясь реакции Беглецов, она метнулась к стае летучих голов и исчезла среди колышущихся шевелюр, мигом поглотивших ее.

Беглецы, опустив глаза, слушали душераздирающее прощальное обращение Абакума к Фолдинготе.

— Наша благодарность не остынет никогда, — севшим голосом говорил он. — Знай, мы никогда не забудем. Память о твоей преданности мы будем хранить вечно, как драгоценность…

Окса подавила всхлип. Она чувствовала себя совершенно измученной, и ей было ужасно грустно. Девочка присоединилась к Гюсу, сидевшему под деревом чуть в стороне. Мальчик казался сломленным горем. Черная прядь закрывала полные слез глаза. Бледный и осунувшийся, он замер, обхватив голову руками. Некоторое время Окса молчала, потом положила руку ему на плечо.

Гюс вздрогнул и насупился еще больше.

— Это должен был сделать я… — сквозь зубы процедил он.