Владислав Крапивин - Стража Лопухастых островов Страница 42

4

Пообедали на выпуклом, усыпанном ромашками островке, который белел среди болота, как потерянная панамка. На примусе сварили картошку, разогрели тушенку. Проворные шкыдлы забрались в лодку и чуть не украли еще не откупоренную банку. Степка увидела, завизжала и спряталась за Игу. Ига сам слегка струхнул (зубастые же!) но храбро заругался на шкыдл:

– Бестолочи! Ведь все равно не сумеете открыть!

Шкыдлы удрали, но недалеко. Во время обеда (когда экипаж дружно махал ложками вокруг общего котелка) они завистливо смотрели из густой осоки. Их пожалели, оставили недоеденную картошку и тушенку в траве. Хоть и вредные твари, а тоже должны существовать…

Власик писал:

«Наелись мы до отвала. Ёжику и гусю дали размоченных в сладком чае сухарей. Теперь движемся опять. Гусыня сильно петляет, иногда мы сворачиваем в боковые протоки, чтобы сократить путь. Сильно печет солнце, и, несмотря на это, над нами густо кружат комары. От них спасают кнамьи шарики. Но от осоки шарики не спасают, ноги у нас все в кровяных бусинках. Но это не опасно, потому что никакая зараза в царапины не пролезет, от нее-то шарики нас оберегают…

А еще из воды начали выпрыгивать рыбы с блестящими плавниками. Будто летучие рыбы в океане, только поменьше. Соломинка сказал, что слышал от брата, что это к дождю. Хоть бы его не было! До острова еще половина пути…»

Заклинание Власика – «Хоть бы его не было!» – не помогло. Видимо природа решила, что приключений у путешественников еще недостаточно и пора устроить им хорошую трепку. В самом деле, что за плавание без шторма, без бури! Над головой стали сгущаться сизые тучи, солнце исчезло. Ветер пропал, сделалось очень душно.

– Кажется, рыбки прыгали не напрасно, – заметил Пузырь. – Не пора ли подумать про берег и палатку?

– Пора, – решил капитан Соломинка. И в этот же миг с кормы ударил тяжелый (как тугие подушки!) ветер! Чуть не сломал мачту. Вогнал «Репейного беркута» носом в тростники. Штурман Лапоть опять полетел с носа. Остальные повыскакивали и стали тянуть лодку ближе к земле. Казимир Гансович поднялся в воздух и был унесен ветром за согнутые верхушки ольховника. Впрочем, он почти сразу вернулся, преодолевая воздушные потоки. Сел на борт, загоготал.

– Он говорит, что за кустами сухая земля, – перевел Ёжик.

Экипаж перед плаванием провел несколько тренировок. Все знали, что делать при неожиданных грозах и шквалах.

– Всем раздеться, – храбро приказал Соломинка. – А то потом до ночи не высохнем!

Одежду спрятали в брезентовый мешок. Затем каждый схватил на плечо весло или шест, а под мышку – сверток с куском полиэтилена. На сухом пятачке среди ольховых зарослей соорудили из шестов и весел каркас. Споря с порывами ветра, натянули на каркас полупрозрачные полотнища. Таким же полотнищем укрыли имущество в лодке. В небе уже гремело и вспыхивало, там тяжело передвигались лиловые и сизые клубы. Под ними прошел седой крутящийся вал.

– Ну, сейчас вдарит, – пообещал Пузырь.

И вдарило. Едва забрались в дрожащую палатку, как ветер надавил ее и рванул с небывалой силой. Концы шестов и рукояти весел застучали по головам и плечам. Полиэтилен полетел по ветру, пришлось ловить его. О ремонте нечего было и думать. По двое, по трое закутались в трепещущую пленку, сгрудились, прижались друг к другу. И вовремя. По плащам уже щелкали тяжелые, как кнамьи шарики, капли. Скоро они превратились в струи. Струи ударили по крошечному, затерянному среди Плавней островку. И по кучке путешественников, съежившихся под липнувшей к телу пленкой.  

Ига оказался под одной «шкурой» со Степкой и Власиком. Они соединили свои куски палатки, стиснулись под ними, перепутавшись ногами и дыша друг другу в щеки. Над головами грохотало, трещало, рычало. Каждая вспышка словно прожигала полиэтилен. Ливень хлестко лупил сквозь него по плечам и спинам. Горячая (наверно, от страха) костлявая Степка вздрагивала и постукивала зубами. Иге, по правде говоря, было жутко. А каково же тогда ей, девчонке?

– Т-ты не бойся, – сказал Ига. – Т-такие грозы не бывают д-долгие. Скоро к-кончится…

– Я не б-боюсь. Т-только пленка х-холодная…

Ига взял ее за твердое, как деревяшка, плечо, прижал покрепче. «Эх т-ты, Ст-тепка…»

Между тем Власик с другого бока все возился, дергался и сопел.

– Сиди спокойно, – сказал Ига.

– Не могу я спокойно. Я стекло от воды на объектив надеваю. И чехол… в-водо-н-непроницаемый…

– Заливает, что ли?

– Н-нет, но сейчас б-будет. Н-не могу же я упустить т-такой исторический м-момент…

Власик взвизгнул, откинул пленку и заплясал с камерой под струями.

–Ненормальный! – завопил Ига, подтыкая пленку под себя.

А Степка… она тоже ненормальная!

– Ты простудишься! – завопила она. Рванулась к Власику и голая, в одних мальчишечьих трусиках, заплясала с ним рядом, принялась укутывать его плечи рвущейся на ветру пленкой. Иге что делать-то? Взвыл, кинулся к Степке, попытался укутать ее. Да где там, такой свистодуй! И – ва-а!! – какой холод. Поневоле запляшешь как сумасшедший!

Из пленочного кокона, в котором укрывались остальные, вдруг вырвался гусь. Начал кругами носиться над Власиком, Игой и Степкой.

– Ого-го-го! – вопил он сквозь гром и вой. Кажется, восторженно. Следом за ним выскочил… Генка. Вот это да! Все знали, что Генка и дома-то, когда собиралась гроза, чувствовал себя неуютно, старался оказаться под крышей и подальше от окон. И надо же!..

– Казимир Гансович, вы промочите перья! – орал Генка, запрокинув навстречу струям лицо.

– Га-га! Ха-ха! Мне не страшно, я водоплавающий! – разобрал Ига ответ Казимира.

И Генка тоже разобрал!

– Тогда… тогда я тоже водоплавающий! – и одолевший свой страх юный поэт начал скакать вместе с Игой, Степкой и Власиком (который снимал все это закутанной в чехол камерой).

Капитан Соломинка не счел себя вправе прятаться, когда четверо из его экипажа бросают дерзкий вызов непогоде. Он тоже кинулся под ливень. Взвыл совсем не по-капитански «ой, мама!», но тут же гордо выпрямился и скрестил руки, как на палубе гибнущего корабля. Но потом все же заприплясывал.

Конечно, Лапоть и Пузырь примкнули к остальным. Дикарский танец под грозой мог быть расценен силами природы, как наглость. Силы негодующе отозвались новым ливневым шквалом, вспышками и треском. А один раз молния хлестанула совсем рядом, в пригнувшийся под штормом ольховник. Ударило так, что все присели и прижали к ушам ладони. Но через несколько секунд заскакали опять. Просто не оставалось ничего другого.

– Вот это стихия! – орал Пузырь.

– Не бывает экспедиций без бурь! – вторил ему Лапоть, размазывая по груди остатки нарисованного беркута.

– Не бывает сказок без колючек! – вспомнил поэт Репьёв собственные стихи. И тут же добавил новые:

Разыгралася стихия!

Про нее пишу стихи я!

Пусть влетают те стихи

В наши уши-лопухи! 

Нельзя сказать, что это были самые удачные строчки юного стихотворца. Но к данному моменту очень подходящие. И все отчаянно кричали их назло грозе. Гроза решила больше не связываться с лопухастыми нахалами. Порядка ради сверкнула и грохнула еще раза два поблизости и начала откатываться.

Ливень превратился в дождь. В дождик. Почти перестал. Пробился луч. Ветер угас, ольховые кусты распрямлялись и стряхивали воду с листьев. Гром еще рокотал, но уже в отдалении…

5

Все поспешили к лодке – вытираться и одеваться.

Увы (как писали авторы старых романов), брезентовый мешок разбух, одежда намокла. Повезло только Генкиному костюмчику с вышитым Пегасом – остался сухим. Генка великодушно пожертвовал его для общей пользы: шортами и рубашонкой все растерлись досуха. И решили обсыхать «в костюмах папуасов». Тем более, что солнце пробивалось все сильнее и опять делалось горячим.

Сырую одежду развесили на рее, а парус убрали. Он все равно был пока ни к чему, на Плавни упало безветрие. А влажные спасательные жилеты все же пришлось надеть (бр-р…) Впрочем, они скоро согрелись.

Мотор, вопреки ворчливым опасениям Пузыря, завелся без капризов: чух-чух-чух… Выбрались на середину Гусыни. Солнце светило в спину, а на фоне сдвинувшейся к северо-востоку тучи горела великолепная радуга. Небывалая! Тройная! Во все небо!

– Если она не запишется на видеопленку, я утоплю камеру и утоплюсь сам, – пообещал «о-пиратор» Власик.

Радуга записалась. Так же, как и отчаянный танец под шквалами и громом. А в судовом журнале Власик писал:

«…После бури наш корабль до вечера двигался к острову Одинокий Петух без происшествий. То по Гусыне, то по протокам. Гусь Казимир Гансович то и дело улетал вперед и кричал нам издалека, какую выбрать дорогу. Мы почти всё понимали без переводчика, но Ёжик все равно переводил. Кажется, Ёжик чувствует себя неловко от того, что во время грозы он один остался сухой. Но он не виноват, просто он не сумел выбраться из обмотанной полиэтиленом корзинки…