Диана Джонс - Огонь и заклятие, или Восемь дней с Люком Страница 5

Его первой связной мыслью было: как же он раньше-то не видел, что все его родственники только и хотят избавиться от него при первой же возможности! Наверно, потому-то они и требовали от него признательности: они же присматривали за ним, хотя на самом деле он им был совсем не нужен. Дэвид удивился, как он не понимал этого раньше.

Второй мыслью было, что хорошо бы сбежать и поселиться на необитаемом острове. Но Дэвид знал, что это невозможно, и от этого почувствовал себя таким несчастным, что ему пришлось встать и начать ходить взад-вперед, утирая глаза тыльной стороной кисти. Потом он подумал, что хорошо бы подать на родственников в суд. Но они ведь не сделали ничего такого, за что на них можно было бы подать в суд. Судья скажет, что с ним хорошо обращались и ему следует быть признательным.

– Ненавижу быть признательным! – воскликнул Дэвид. И ему отчаянно захотелось, чтобы его родственники были не обычными людьми, а какими-нибудь злодеями, чтобы можно было сделать с ними что-нибудь ужасное.

А потом он вспомнил, как они решили отправить его к мистеру Скраму, и ему все равно захотелось сделать с ними что-нибудь ужасное. Что-нибудь такое, чтобы они чувствовали себя несчастными каждый миг, что они проведут в этом своем Скарборо. А что, если наложить на них проклятие? Да, хорошая идея. Он в последнем триместре читал довольно бестолковую книжку про мальчика, который наложил на кого-то проклятие и оно подействовало. Вот и он может сделать то же самое с дядей Бернардом, тетей Дот, кузеном Рональдом – особенно кузеном Рональдом! – и Астрид.

Дэвид рыскал взад-вперед по раскаленному пятачку, придумывая подходящее проклятие. А потом ему в голову пришла другая идея. Он не станет проклинать их по-английски – это слишком обыденно, настолько обыденно, что может и не сработать. Но он читал где-то еще, что, если посадить кучу обезьян, дать каждой из них пишущую машинку и заставить их печатать лет двадцать или около того… стоп, а им не надоест минут через пять? Дэвид остановился и задумался об этом. Ну, в общем, они будут печатать, печатать и в конце концов случайно напечатают полное собрание сочинений Шекспира. И точно так же, если произносить любые звуки, которые придут тебе в голову, наверняка ты рано или поздно прочитаешь вслух какое-нибудь подлинное, качественное проклятие, от которого в Скарборо всю неделю будет идти снег, и еще кузен Рональд покроется зелеными пятнами в придачу. А если так получится, то это выйдет как бы случайно, а стало быть, Дэвид тут вроде и ни при чем.

Похоже, попробовать стоило. Следующие минут двадцать или около того Дэвид расхаживал взад-вперед по раскаленному гравию, от компостной кучи к стене и обратно, бормоча себе под нос разные непонятные слова и проговаривая то, что было похоже на иностранные проклятия. Найдя наконец сочетание звуков, которое казалось ему подходящим, он останавливался и провозглашал его вслух. Каждый раз он в глубине души чувствовал себя довольно глупо, потому что великолепно понимал, что его родственникам от таких действий ни холодно ни жарко. Однако хождение и бормотание все-таки очень утешали, и потому он продолжал.

И наконец Дэвид нашел самую удачную комбинацию из всех. Он и сам почти поверил, что это подлинные слова – жестокие, ужасные слова. Они сами просились на язык. Причем произносить их требовалось громко, звучно, с выражением, желательно откуда-нибудь с высоты. Дэвид взобрался на компостную кучу, топча завязи кабачков, и, опершись на черенок лопаты, вытянул свободную руку к небесам и принялся произносить эти слова. Потом он так и не сумел вспомнить, как же это звучало. Он чувствовал, что они великолепны, но забыл их сразу же, как только произнес. Договорив, Дэвид для пущего эффекта схватил горсть компоста и шваркнул его о стену.

И как только он это сделал, стена начала рушиться.

Глава третья

Люк

Это было похоже на землетрясение. Ужасное чувство: знать, что ты вызвал землетрясение. Земля тряслась и дрожала – в том числе и под ногами у Дэвида, – компост растекался под ногами, точно зыбучие пески. Одного этого было бы довольно, чтобы заставить Дэвида спрыгнуть с кучи. Но он еще заметил, что сильнее всего земля трясется и дрожит у стены. Он понял, что стена сейчас упадет и все это – из-за него. Он попытался броситься к ней.

– Нет-нет! – кричал он. – Стойте! Я же не хотел!

Твердая земля пошла волнами у него под ногами, и Дэвид чуть не упал. Стена впереди тоже шла волнами. Он слышал, как скрежещут кирпичи, раскачивающиеся взад-вперед. Верх стены вычерчивал какую-то немыслимую линию на жарком голубом небе: стена ходила ходуном, кирпичи приподнимались и подпрыгивали, потом падали обратно на место, из-под них сыпался застывший раствор. Наконец в воздух поднялось такое густое облако пыли и цемента, что самой стены стало почти и не видно, и Дэвиду пришлось закрыть лицо локтем, чтобы защититься от летящего в него щебня. А земля под ногами все колыхалась. Стена не выдержала и рухнула тремя отдельными частями, издав три гулких зловещих удара, в противоположную от Дэвида сторону, в сад, который находился за садом дяди Бернарда, и в воздух поднялось еще более густое облако пыли.

В следующую секунду по каменистой полоске земли побежали грозные языки оранжевого пламени, бледные и свирепые на вид среди солнечного света и пыли. Дэвид шарахнулся назад и уперся спиной в живую изгородь – только потому и не упал. Но к этому времени языки пламени уже угасли. Они вспыхнули в пыли всего на миг, как будто кто-то бросил спичку в лужу пролитого бензина, и тут же потухли. Небось его проклятие пробило какой-нибудь газопровод! Дэвид поспешно окинул взглядом ворочающуюся землю, чтобы определить место утечки, прежде чем уйти, признаться во всем и позвать на помощь.

И увидел, как среди обломков ворочается что-то круглое, смахивающее на трубу, толщиной как минимум с его руку. Дэвид решил, что это газовая труба. Труба была покрыта уродливым мозаичным узором, переливающимся на солнце. Подальше виднелись и другие – если бы Дэвид не знал, что это газовые трубы, он мог бы поклясться, что это змеи: змеи, которые каким-то образом плыли в колеблющейся земле, как будто это была вода.

А потом ближайшая к Дэвиду тварь вынырнула на поверхность, со стуком отряхнула с тупоносой головы мелкие камешки и увидела Дэвида. Свирепо шипя, она поднялась на хвосте и сделалась ростом с Дэвида. Прямо перед его носом покачивалась довольно крупная змея с головой плоской, как ступни миссис Терск, с мелькающим раздвоенным языком и желтыми глазами, будто сделанными из кожи. Дэвид видел ее ядовитые зубы и мешочки с ядом у их основания и был уверен, что видит даже яд, капающий с этих зубов.

Дэвид потерял голову. Он отчаянно рванулся в сторону, вдоль изгороди, и выдернул из компоста торчащую в нем лопату. Змея бросилась – и промахнулась. Она только наполовину выползла из-под гравия, и это сковывало ее движения, на Дэвидово счастье. К тому же и земля уже колыхалась не так сильно. Дэвид развернулся, держа лопату обеими руками, и от души огрел ею змею. Убить не убил, но отдернуться заставил. Он ударил еще раз. Тем временем как минимум еще две змеи ползли в его сторону, медленно и не без труда, словно земля твердела с каждой секундой. Дэвид еще раз ударил первую змею, потом замахнулся на двух остальных, чтобы неповадно было. Но тут первая змея снова вздыбилась, и он вынужден был сосредоточиться на ней.

В одиночку ему бы нипочем не управиться. Но пока Дэвид отмахивался от первой змеи, он услышал, как кто-то еще деловито колошматит змею немного поодаль. Там было столько пыли и грохота, что он так и не разглядел как следует этого человека, пока битва не окончилась. Поначалу Дэвид решил, что это кузен Рональд. Потом он мельком увидел фигуру куда более высокую и худую, чем кузен Рональд, и решил, что это тетя Дот. Но думать было особо некогда. Земля становилась все тверже, и он просто вколачивал в нее этих змей. Он обнаружил, что, если лупить по ним достаточно часто, они уходят обратно в гравий и остаются там. Главное было сделать это прежде, чем до него доберется очередная змея, и вот тут-то тот, второй человек ему сильно помог. И только когда Дэвид на совесть вколотил последний кусок последней змеи обратно в землю, он обнаружил, что человек этот ему совершенно незнаком.

Они стояли, глядя друг на друга сквозь клубы оседающей пыли. Дэвид опирался на лопату, а незнакомец – на мотыгу, которую он, должно быть, взял под навесом за изгородью. Дэвида всего трясло. Незнакомец изрядно запыхался, но особого волнения вроде бы не испытывал. Он выглядел беспечным. Даже слегка хихикал, как будто в этих змеях было что-то смешное. Он был совсем не такой высокий, как почудилось Дэвиду, – ростом примерно с самого Дэвида – и, похоже, где-то на год старше.