Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Золотая Пиявка Страница 10

– Прошу внимания! От имени преподавателей школы Тибидохс я собираюсь сделать приятный сюрприз лучшему игроку, великолепно проявившему себя в матче с гандхарвами!

Едва услышав про сюрприз, Гробыня немедленно вскочила и с величайшей готовностью выдвинулась вперед. Казалось, её беспокоит одна только мысль: хватит ли у неё рук самой унести все приятные сюрпризы и не следует ли мобилизовать для этого своих прихехешников.

Однако Медузия даже не повернулась в её сторону. Вместо этого она подала кому-то знак. Четверо степенных домовых в русских кафтанах, пыхтя, внесли в зал большой, великолепно отполированный инструмент. Одному из домовых, шедших позади, его шапка все время сползала на глаза.

С интересом разглядывая то, что несли домовые.

Таня машинально любовалась новой полировкой, придававшей инструменту, который – в этом она была убеждена – никогда не видела прежде, приятный ореховый оттенок.

– Нашим мастерам пришлось потрудиться, прежде чем они привели его в надлежащий вид. Понадобилось заменить струны, заново покрыть все лаком и серьезно отреставрировать гриф, Особой спешки не было, и именно поэтому я попросила сделать все не торопясь и тщательно, – нетерпеливо оглядываясь, словно ожидая кого-то, продолжала Медузия.

Никто не выходил. Профессор Клопп язвительно хихикнул и покосился на Сарданапала.

Ванька подтолкнул Таню плечом.

– Эй, ты чего? Заснула? Иди скорее! Это же твой контрабас! – удивился он:

– Не мой! – буркнула она.

– Как не твой? Смотри внимательнее! Ты что, его не узнаешь? – рассердился Ванька.

Таня не двигалась с места. Домовые приблизились к ней и принялись возбужденно попискивать, явно требуя, чтобы их освободили от их ноши. Особенно негодовал тот, на глаза которого сползла шапка, а поправить её он не мог: руки были заняты.

Сомнений больше не оставалось, Девочка взяла контрабас. Струны загудели – низко и одновременно, как будто знакомо. Сердце у Тани дрогнуло. За минувший месяц не проходило и дня, чтобы она не подумала о своем инструменте, но на вопрос, где он и что с ним, все преподаватели как-то многозначительно отмалчивались, и, в конце концов, Таня перестала его задавать. А теперь вдруг такое...

Таня даже не знала, рада она или нет – все как-то смешалось в мыслях.

К ней подошла Медузия.

– Надеюсь, ты не обиделась, что мы вернули тебе контрабас только теперь и вообще держали все в тайне? По правде говоря, все было готово уже неделю назад, но Сарданапал дожидался, пока Ягге разрешит тебе начать тренировки. Сегодня утром мы, наконец, её упросили. Постарайся к матчу с джиннами быть в форме... Ну ты хоть рада?

– Не знаю... я... да... рада... – сбивчиво ответила Таня.

Медузия понимающе смотрела на неё и улыбалась. Таня провела рукой по грифу, на котором теперь не было заметно ни одной трещины. Невозможно было определить, пострадала Веревка или нет, а прямо спросить об этом у Медузии она не решалась. Лучше уж потом осторожно выяснить это у домовых, которые, приподнимаясь на цыпочки, стояли рядом и старались заглянуть ей в лицо. Они тоже чего-то ждали, но чего? Таня улыбнулась им, но домовых это явно не удовлетворило.

– А когда матч? – спросила Таня.

Медузия пожала плечами.

– Точная дата пока не определена. В спорткомитете при Магоестве Продрыглых Магций полная путаница. Похоже, бедняг опять сглазили... В любом случае, прежде невидимки должны встретиться со сборной полярных духов. А уж после состоится наш матч с афганскими джиннами. Разумеется, Соловей оповестит вас заранее, – сказала она.

Вокруг Тани уже сгрудилась добрая половина Тибидохса. Ученики буквально лезли друг другу на плечи, чтобы посмотреть на восстановленный контрабас. Кузя Тузиков нечаянно наступил на любимую мозоль Поклеп Поклепыча, которую тот лелеял последние двести лет, испытывая одиночество до встречи с русалкой. Суровый завуч Тибидохса взвыл так, что ему немедленно откликнулись заточенные за Жуткими Воротами древние духи.

– Все марш на занятия, пока я вас не сглазил! Брысь! – завопил Поклеп, надуваясь и багровея до самой лысины. Из его кольца стали выпрыгивать красные искры, а на столах разлетелось несколько тарелок. Молодцы из шкатулки стали поспешно сворачивать скатерти.

Школьники брызнули в разные стороны. У Поклепа в Тибидохсе была неважная репутация. Даже Зубодериха не всегда могла снять его сглазы, особенно наложенные под горячую руку (или, как шутил Ванька, «под горячую плешь»).

Проходя мимо Тани в окружении своей свиты, Гробыня остановилась и вызывающе уставилась на нее.

– Ишь ты, «лучший игрок»! Небось сама все устроила, да? Моя слава покоя не дает? – поинтересовалась она.

– Отстань, Склеп! – огрызнулась Таня. Но Гробыня не отставала.

– Не понимаю, что эти преподаватели в тебе находят! С какой это радости ты ходишь у них в любимчиках, Гроттерша? Ни одного же мяча не забила в последнем матче, а раньше тебе змеиный смычок помогал – это все знают... Может, ты на нас на всех ябедничаешь, а? – продолжала она.

Гробынины прилипалы заржали. Пока Ванька Валялкин и Баб-Ягун готовились дать отпор, – хотя схватка была бы явно неравной, – Склепова двинулась вперед и, будто случайно, толкнула Таню плечом.

Струны контрабаса загудели и – Гробыня завизжала, размазывая по лицу липкую жижу. Ну, в общем-то, если посмотреть на все с философской точки зрения, воткнуться головой в наполненный до краев ковш с киселем не так уж и неприятно. Опять же кисель был свежий, вкусный и все такое в этом духе... Однако Склеповой все равно почему-то не понравилось. Живут же на свете такие девушки, которым ничем не угодишь, хоть ты тресни!

Когда все уже направлялись на занятия, в Зал Двух Стихий вбежал Сарданапал. Его развязавшиеся усы – правый зеленый и левый желтый – задиристо щелкали по стеклам очков.

– Скорее! Все ученики остаются в Тибидохсе, а преподаватели со мной! Где Медузия? Где Тарарах? – крикнул он.

– Что случилось? – забеспокоилась Рита Шито-Крыто.

– Водяные и лешаки опять сражаются за руины! – машинально ответил Сарданапал, даже не заметив, что отвечает не тому, кому нужно. Риту Шито-Крыто вечно принимали за кого-нибудь другого. Такова уж была её магическая способность.

Вскоре все преподаватели умчались куда-то, в качестве тяжелой артиллерии захватив с собой Усыню, Горыню и Дубыню. Ученики, умирая от любопытства, бросились следом, но циклопу на воротах дан был строгий наказ никого не выпускать. Громыхая цепью, Пельменник перегородил решеткой подъемный мост и, поигрывая секирой, встал рядом с колесом.

Гуня Гломов, Демьян Горьянов, Семь-Пень-Дыр и Кузя Тузиков стали его дразнить, но циклоп только снисходительно посмеивался. Стремясь довести его до белого каления, шалуны не забывали следить, не начнет ли глаз циклопа вращаться в орбите или закатываться. Это означало, что нужно срочно уносить ноги – сглазы Пельменника не могла снять даже Зубодериха.

Баб-Ягун дернул Таню за руку.

– Я знаю, откуда мы сможем все увидеть! Пошли! Только тихо, чтобы всякие горьяновы не увязались! – зашептал он, незаметно пятясь.

– А что это за руины, о которых говорил Сарданапал? Откуда они вообще взялись? Тибидохс же отстроили! – спросила Таня.

Ягун с насмешкой посмотрел на нее.

– При чем тут Тибидохс? Можно подумать, на Буяне, кроме Тибидохса, ничего нет!

– Но где?

– Ну и надоела же ты мне со своими вопросами! Можно подумать, что твоя фамилия Зануддинова... Потом поймешь, бежим! – нетерпеливо мерцая ушами, перебил её Ягун.

Они обежали по внутреннему дворику Башню Привидений и оказались на тесной, заросшей боярышником площадке между глухой стеной и башней.

Вскарабкавшись на плечи Ваньке, обвинявшему его в намерении отдавить ему голову, Ягун скользнул в небольшую нишу и втянул за собой приятелей. Они оказались на узкой лестнице, покрытой красным ковром. Изредка ковер вздрагивал и вздувался пузырем – под ним буянил сонный полтергейст Михеич.

Где-то внизу, в подвалах, репетировал сводный хор привидений, исполнявший «Калинку-малинку». Хор звучал неплохо, но ему явно мешал козлиный дискант поручика Ржевского. Безбашенный призрак пел не только мимо нот, но и вообще, кажется, совсем другую песню.

– Эй, где вы там, сони? Тоже в хор решили записаться? – нетерпеливо крикнул Ягун, свешивая голову уже со следующей площадки.

Таня, озираясь, поднималась и никак не могла избавиться от чувства, что когда-то она уже была здесь. Это чувство только усилилось, когда на пути им попались два черных надгробия. Заметив приятелей, надгробия встрепенулись.

«Таня Гроттер. Наконец-то! Дядя Герман», – написало правое надгробие.

«Баб-Ягун и Ванька Валялкин. Браткам от скорбящего Гломова», – насмешливо запрыгали готические буквы на соседнем.

Не удержавшись, Таня запустила в надгробия дрыгусом и тотчас пожалела об этом.