Расмус-бродяга. Расмус, Понтус и Глупыш. Солнечная Полянка - Линдгрен Астрид Страница 14

После недолгого молчания Оскар ответил:

— Я встретил Вшивика. Потом Семь-на-восемь и Домового. Но ни одного из них грабителем не назовешь, не будь я Счастливчиком Оскаром.

Ленсман высморкался и встал у открытого окна спиной к Расмусу.

— Ну ладно, — сказал он и высморкался. — Тогда придется, надо понимать, освободить Счастливчика Оскара.

— Если человек невиновен, я надеюсь, это является смягчающим обстоятельством.

На это ленсман не ответил.

Чуть погодя Оскар вышел из дому и побрел по улице. Расмус бросился догонять его и, когда Оскар завернул за угол и ленсман уже не мог видеть его, взял его за руку и спросил:

— Ты, поди, не ждал меня?

Оскар широко улыбнулся:

— Не ждал, приятель. Я думал, раз я попал в каталажку, ты отправился бродить без меня.

— Я пока еще не спятил. Ведь я знал, что тебя скоро выпустят, раз ты ни в чем не виноват.

— Ты этого точно знать не мог. Они хотели повесить на меня грабеж в Сандё. Это было в прошлый четверг. Тогда ведь мы еще не знали друг друга.

— Но ведь теперь-то я тебя знаю, — серьезно ответил Расмус. — Теперь знаю.

— Подумать только, до чего же все эти ленсманы ушлые! — сказал Оскар, кладя руку мальчику на плечо. — Они думают, что все бродяги — воры. Надо же!

Они сели на скамейку в первом попавшемся на пути садике и съели по последнему бутерброду «Могилы Иды».

— Теперь придется петь и играть изо всех сил, а не то помрем с голоду, — заявил Оскар. — Однако кое-что я все же успел выудить у полицейских. Они не ищут сбежавшего из приюта паренька. Видно, твоя Ястребиха не очень-то расторопна.

— Ну нет, иногда она была до того расторопна, что мы только диву давались, — возразил Расмус.

Он пошарил в кармане и достал пакетик с карамельками.

— Раз уж пошли такие неприятности, давай доедим карамельки, — предложил он.

Так они и сделали, съели оставшиеся две карамельки, а Оскар сказал:

— Повезло, что ленсман подвез меня сюда, я все равно сюда собирался. Здесь я пою в богатых усадьбах, здесь можно заработать получше, чем в деревнях. Крестьяне платят только едой.

— Но ведь это тоже неплохо, — возразил Расмус, у которого в желудке было пусто, несмотря на съеденные бутерброд и карамельку.

Оскар поднялся со скамейки:

— А наличные все же лучше. Кстати, я думаю, нам надо навестить тетушку Хедберг.

— А кто она такая?

— О, самая добрая на свете особа. Денег у нее куча, и она легко расстается с ними. Ей я обычно пою «В каждом лесу свой ручей». Она плачет и дает мне пятьдесят эре.

Расмус подпрыгнул от восторга:

— Я тоже знаю эту песню, ее пела тетя Ольга на кухне.

— Молодец эта тетя Ольга. Ну тогда мы можем оба отправиться к тетушке Хедберг.

Расмус шел по тротуару, радостно подпрыгивая. Здорово будет петь вместе с Оскаром. Подумать только, и за это еще деньги дают. Он взглянул на Оскара преданными глазами.

— Хорошо, кабы ты выучил меня своим песням, Оскар. Ведь иной раз ты можешь охрипнуть.

Оскар одобрительно кивнул:

— В самом деле, если я охрипну, ты сможешь спеть «Невесту льва» и «Могилу Иды».

Дом тетушки Хедберг стоял на краю селения. Это была старая зеленая вилла, прятавшаяся в тени развесистых кленов, на приличном расстоянии от соседних домов.

Расмус и Оскар скромно остановились у калитки, будто не решались войти. Уличным музыкантам не подобало бесцеремонно сразу подходить к самому дому. В саду благоухал жасмин, и пышным цветом цвело «разбитое сердце». На клумбах, обрамлявших садовую дорожку, росли лакфиоль и резеда вперемешку с лебедой, мокрицей и прочими сорняками.

— Ястребиха спятила бы, увидев в саду такой беспорядок, — сказал Расмус.

— Видишь ли, тетушка Хедберг стара, — объяснил Оскар, — сама она уже наводить порядок не в силах, ну а служанке ее, видно, наплевать на это.

Они пошли по садовой дорожке к дому. Дом с опущенными шторами казался таким молчаливым. Можно было подумать, будто там нет ни одной живой души.

— Не дай Бог, чтобы она умерла, славная тетушка Хедберг! — воскликнул Оскар.

Вокруг царила тишина, ее нарушало лишь веселое чириканье воробьев.

— Давай поглядим, нельзя ли их там немножко расшевелить, — предложил Оскар и достал гармошку. — Ну, поехали!

Расмус судорожно глотнул и начал. Он выступал на людях впервые.

Ах, как это было замечательно. Расмусу казалось, что они поют, как ангелы:

Дальше спеть они не успели. Потому что в этот момент одна штора поднялась, и служанка фру Хедберг высунула голову из окна. Во всяком случае, Расмус решил, что это служанка, потому что на ней было синее платье, какие носили служанки в господских домах, и белый передник.

— Здесь петь нельзя, — сказала она. — Госпожа больна и не хочет, чтобы ее беспокоили. Уходите прочь!

Оскар приподнял кепку:

— Прошу передать фру Хедберг мой нижайший поклон. Передайте, что Счастливчик Оскар желает ей поскорее поправиться. Сделайте такую милость.

Служанка не ответила и опустила штору.

— Вот дрянь девка, — сказал Оскар. — Раньше у госпожи была славная служанка. Всегда меня кофе угощала. Интересно, куда она подевалась?

Расмус был глубоко разочарован. А он-то надеялся, что фру Хедберг даст им целых пятьдесят эре. Оскар тоже огорчился.

— Что за жизнь, одни сплошные радости! — пробормотал он, возвращаясь к калитке. — Пошли отсюда!

Но Расмус остановил его:

— Оскар, я ужасно пить хочу. Можно, я пойду попрошу воды, хотя фру Хедберг больна.

— Конечно, иди. Воды-то уж она дать тебе не откажет. Беги быстрее, я тебя подожду.

Расмус побежал назад. Он взбежал по лестнице веранды, распугав воробьев, которые мгновенно разлетелись в разные стороны. Он постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в дом. Там было три двери, он выбрал среднюю и постучал. Ответа не было, никто не крикнул: «Входите!» Он помедлил чуть-чуть, потом осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.

Старая дама сидела в кресле и таращила на него глаза как на привидение. Служанка, которая только что прогнала их, стояла рядом и тоже как-то странно смотрела на него. Расмусу стало не по себе.

— Я только хотел воды попросить напиться, — робко сказал он.

Старая дама не сводила с него глаз. Она сидела неподвижно, словно парализованная. Но тут она собралась с силой и сказала:

— Анна Стина, дай мальчику воды!

Та, которую звали Анной Стиной, неохотно пошла в кухню, а Расмус остался наедине с фру Хедберг, ведь это, очевидно, была именно она.

Расмус поежился. Почему она уставилась на него с таким видом? Похоже, что она чем-то до смерти напугана. Почему она не лежит в постели? Ведь служанка сказала, что она больна.

— Вы сильно больны, тетенька? — спросил он наконец, не в силах выдержать ее взгляд.

— Нет, я не больна.

Казалось, она с трудом произнесла эти слова.

Так она вовсе не больна? Зачем же тогда служанка соврала?

Тут вернулась Анна Стина и со злостью подала ему ковш воды.

Вода была свежая, вкусная. Он пил большими глотками, а глаза его испуганно обшаривали комнату. Это был красивый, настоящий господский дом, какого он еще не видел. В комнате стоял диван, обитый красным плюшем, и круглый стол из какого-то дорогого блестящего дерева, а также шифоньер с металлическими накладками, блестевшими, как золото. Пол был устлан мягким пестрым ковром, на двери, ведущей в соседнюю комнату, висели нарядные темно-зеленые бархатные портьеры, а рядом красивая лестница вела на верхний этаж.

Но с этой портьерой творилось что-то неладное. Она шевелилась, в самом деле шевелилась. Взгляд Расмуса скользнул вниз, на пол. Из-под портьеры торчал ботинок, мужской ботинок из светлой кожи с черной блестящей окантовкой.