Агнешка Осецкая - Здравствуй, Евгений Страница 2

А птичий язык в одиннадцать раз труднее, чем эта фамилия.

Евгений знал этот язык с детства. Он умел разговаривать со шведскими птицами, а потом, когда переехал в Польшу, научился разговаривать с польскими птицами.

Однако жизнь его не была лёгкой, как перышко, поскольку Евгений — как вам уже известно — был глиняной птицей.

И вот по поводу этой второй важной и необычной особенности Евгения мы можем сейчас погрустить (или порадоваться), кому что больше нравится.

Глава третья. ПОЧЕМУ ЕВГЕНИЙ БЫЛ ГЛИНЯНЫМ?

Как вы уже знаете, Евгений был птицей шведской. На свет он появился в Швеции, близ города Упсала. Не удивляйтесь — можно называться и Упсалой. А получилось это так.

В давние-предавние времена, когда Упсала ещё не называлась Упсалой, проходила в этих местах большая дорога. А по этой большой дороге ежедневно ходил дилижанс. В этом дилижансе ежедневно разъезжал один богатый человек (который очень любил путешествовать). Богатого человека всюду сопровождал его Повар — человек бедный. Повар терпеть не мог путешествий, потому что у него был насморк. Дилижанс ехал и ехал, ехал и ехал и как раз на середине пути проезжал безлюдную и унылую местность, где гуляли страшные сквозняки. Повар, страдавший насморком, оказавшись в этих грустных краях, сразу же доставал огромный клетчатый носовой платок, готовясь чихнуть. И едва он чувствовал первое дуновение сквозняка, как сразу же начинал чихать. Он чихал и, будучи человеком — хорошо воспитанным, чихнув, извинялся перед своими спутниками. Он чихал и извинялся:

— Уп! Простите, пожалуйста,… Уп…, Простите, пожалуйста… Уппп!.. Простите, пожалуйста…

На маленьком сквозняке Повар чихал двести шестьдесят пять раз, а на большом — триста десять.

Очень скучно и тошно чихать и в то же время извиняться.

Когда Повар чихал в двести шестидесятый раз, это звучало примерно так:

— Уп, простите, уппрос… Упс!.. Упс!.. Упс!..

Его спутники отлично понимали уже, что это значит, и вежливо кивали головами. Они искренне сочувствовали бедному Повару, страдавшему насморком, и в честь этого Повара, который чихал и в то же время извинялся, местность назвали УПСАЛА.

Существуют ещё и другие легенды про Упсалу, но эта среди птиц самая распространённая.

Шли годы. Большая дорога, по которой когда-то ездили Хозяин и Повар, становилась всё более оживлённой. У неё даже появилось название: дорога «Отсюда — Досюда».

Отсюда — город над морем, а Досюда — город в горах. Я говорю это потому, что слово «Отсюда» — по-шведски значит «у моря», а «Досюда» — «в горах». Оба слова звучат, может быть, несколько странно, но шведский язык вообще немного странноват, и только птицы знают его в совершенстве.

Из города Отсюда возили рыбу (ведь в море её было множество), а из города Досюда возили шкуры и шерсть, так как в горах жили овцы.

В один прекрасный день, а именно 13 марта, в окрестностях Упсалы (раньше это название писалось через три «п», но потом два из них потерялись на исключительно сильном сквозняке)… Так вот, 13 марта на дилижанс, следующий по дороге Отсюда — Досюда, напали разбойники.

Они обобрали всех до нитки, не пощадив и Человека-Который-Любил-Путешествовать. У него отняли 13 бриллиантов, 6 корзин, набитых булками с сыром, 25 изумрудов и любимое пирожное с дыркой. Наверно, и у Повара охотно ваяли бы 13 бриллиантов, б корзин и так далее, но у Повара не было ничего, кроме насморка.

Когда всё было отнято, разбойники исчезли в горных цепях Досюда, а Человек-Который-Любил-Путешествовать докурил трубку, сказал: «До свиданья, мой бедный Повар», — вылез из дилижанса и пошёл в Долину Сквозняков, туда, где была расположена Упсала. Он шёл пешком, так как денег у него теперь не было, и он больше не мог ездить в дилижансе.

Итак, он шёл по Долине Сквозняков, а когда увидел первые дома Упсалы, остановился, разжёг костёр и поставил шалаш.

Через восемь недель на месте шалаша он выстроил домик, а через шестнадцать — сложил в домике Огромную Белую Горячую Печь.

Потом из торбы, которую дал ему в дорогу Повар, страдавший насморком, он достал пригоршню муки, замесил её со всякой всячиной по способу, который был известен только ему одному, и стал печь хлеб.

Чудесный запах свежего хлеба быстро разнёсся по Долине Сквозняков, долетел до самой Упсалы, и люди стали приходить к домику-шалашу и покупать хлеб (так называемые шведские хлебцы). Хлеб этот не надо было нарезать, так как он уже был поделён на ломтики. И каждый ломтик был тонким и хрустящим. Люди похваливали, похрустывая, похрустывали, похваливая, и говорили так:

— Ни у кого не купишь такого хлеба, как у Пекаря из Долины Сквозняков!

Так Человек-Который-Любил-Путешествовать стал Пекарем.

Пекарь быстро позабыл свою молодость, женился и обзавёлся сыновьями, внуками и правнуками. И все они тоже стали пекарями.

Совсем недавно (кажется, на пасху) последний праправнук Пекаря, Пекарь-Самый-Младший, вышел на балкон и сказал своей жене и своей дочке Агате:

— Какая чудесная погода! Я чувствую, что мне просто необходимо съездить в Венесуэлу в гости к моему двоюродному дяде.

И вышел из дому, и поехал в Венесуэлу, потому что страсть к путешествиям досталась ему, как видно, по наследству от прапрадедушки.

Утром на велосипеде марки «Балтика» (польского производства) из Упсалы в пекарню приехал Привожу-Хлеб.

Человек этот каждый понедельник ровно в половине девятого отвозил хлеб из Долины Сквозняков в магазин Под Тремя Кронами (не развесистыми, а шведскими).

— Папы нету, — сказала Агата, — Он поехал к своему дяде в Венесуэлу, Между прочим, к двоюродному.

— Надолго? — спросил Привожу-Хлеб, слезая с велосипеда.

— Ненадолго, — ответила Агата.

— Как он мог! — воскликнул возмущённый владелец велосипеда «Балтика». — В наше время, если уславливаешься на полдевятого, полагается прийти без пяти минут полдевятого! В наше время даже поезда, длинные, как дождевые черви, приходят минута в минуту и точно, по расписанию, садятся самолёты, порхающие, как ночные бабочки!

Маленькая Агата вежливо молчала, А самолюбивый велосипедист прокричал ей прямо в ухо:

— В наше время смело можно назвать сумасшедшим того, кто в будний день отправляется в Венесуэлу навестить своего двоюродного дядю!

— Хотите, — сказала Агата, — посмотрим, не оставил ли папа чего-нибудь в печке?

— Хочу, — ответил Привожу-Хлеб.

Они вошли в дом и отворили дверку Огромной Белой Горячей Печи, однако не нашли там ничего, кроме горстки осыпавшейся глины.

— Нету хлеба, — сказала Агата. — В лучшем случае, если хотите, можно что-нибудь вылепить из этой глины.

— Что же именно? — спросил Привожу-Хлеб и почувствовал, что ему начинает становиться Всё Равно. А он очень не любил, когда ему становилось Всё Равно, потому что в этот момент ему всегда хотелось выпить стаканчик чего-нибудь покрепче, назло своей жене Аните, проживающей по улице Персидской, семь.

— Посмотрим, что у меня получится, — сказала Агата.

— Посмотрим, — сказал Привожу-Хлеб.

Агата взяла комочек глины и начала его мять, и катать, и похлопывать, и поглядывать, что получается. Первые сорок минут ничего не получалось, а на сорок первой минуте стало ясно, что получается птица. На сорок второй — появился клюв, а на сорок четвёртой — хвост.

Сомнений не было: родился птенец.

— Если вы не возражаете, — сказала Агата, — мы назовём его Евгением. Можно, если хотите, покрасить его в голубой цвет.

— Можно, — охотно согласился Привожу-Хлеб, которому уже целых сорок четыре минуты было Всё Равно.

И Евгения выкрасили в голубой цвет.

Клюв, правда, сделали жёлтым, глаза — чёрными, а по бокам провели несколько неровных зелёных полосок, похожих на перья. Евгений, если на него поглядеть спереди, был несколько толстоват и похож на шарик, но, если поглядеть сбоку, он казался улыбающимся и весёлым.

— Здравствуй, — сказал он Агате на птичьем языке и осторожно спрыгнул с Огромной Белой Горячей Печи.

Глава четвёртая. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЖИЗНИ

— Если хотите, я вам подарю моего Евгения, — сказала Агата Привожу-Хлебу.

— Хочу, — ответил Привожу-Хлеб и соврал, потому что в этот момент он хотел только одного: чтобы его не отругала жена Анита, проживающая по улице Персидской, семь. Кроме того, он боялся, что Анита к тому же и обзовёт его как-нибудь. — Боюсь, — сказал Привожу-Хлеб, садясь на велосипед, — ох, боюсь, что Анита меня отругает, когда увидит эту пичугу. Скажет, что я не умею зарабатывать деньги. «Вместо хлеба, — скажет она, — ты привёз глиняную птицу. На что мы купим теперь машину для мытья посуды, о которой я мечтаю со дня нашей свадьбы? А?»

— Так ведь Евгений не простая птица! — возразила Агата. — У него же есть сердце! — добавила она и подарила Евгению вполне пригодный сердечник от довоенного утюга. — Вот! Это будет его личное сердце. Если хочешь, Евгений, бери его насовсем.