Агнешка Осецкая - Здравствуй, Евгений Страница 3

— Так ведь Евгений не простая птица! — возразила Агата. — У него же есть сердце! — добавила она и подарила Евгению вполне пригодный сердечник от довоенного утюга. — Вот! Это будет его личное сердце. Если хочешь, Евгений, бери его насовсем.

— Хочу, — ответил Евгений, не очень-то представляя, о чём идёт речь.

— Пригодится, — сказал Привожу-Хлеб и внимательно осмотрел сердечник, который Агата по-старинному назвала сердцем.

У Аниты, жены Привожу-Хлеба, утюг был электрический, и оба давно забыли, как выглядит сердечник. В те времена, когда ещё не было электричества, эту небольшую железную плитку разогревали в печке и вкладывали в утюг. И утюг, в который вложили такое сердце, отлично работал безо всякого тока.

Раньше так поступали всюду, в том числе и в Швеции. Я не сомневаюсь, что горячее сердце может пригодиться и птицам, и людям, С горячим сердцем живётся интересно и весело, даже если в доме нет телевизора.

— Хочешь, Евгений, я дам тебе это сердце насовсем? — торжественно повторила Агата.

— Хочу, — ещё раз подтвердил Евгений.

— Есть ли у тебя ещё какое-нибудь желание? — спросила она вежливо.

— Я хотел бы изучить шведский язык.

— Пожалуйста, — сказала Агата и дала ему учебник шведского языка для первого класса. — Изучай шведский, а я за это время приготовлю господину Привожу-Хлеб бутерброд на дорогу.

Так и сделали: Евгений изучил шведский язык, а Агата приготовила бутерброд. Привожу-Хлеб поблагодарил Агату, положил Евгения вместе с его сердцем в корзину, и они поехали.

В корзине было темно и неуютно. Велосипед подпрыгивал на ухабах. Привожу-Хлеб ел бутерброд и вообще не разговаривал с Евгением. Евгению стало грустно.

— Мне грустно, — сказал он.

— Да брось, у тебя же никаких забот нету! У меня — другое дело, Я жену боюсь, Аниту.

— Мне грустно потому, что здесь темно и ничего не видно.

— А я тебе буду обо всём рассказывать. Погода прекрасная. Цветут сливовые деревья, и ездят автомобили марки «Вольво», — сказал Привожу-Хлеб.

Евгений, услыхав эти слова, не улыбнулся и не обрадовался. Он никогда в жизни не видел ни сливовых деревьев, ни автомобилей «Вольво», Сейчас он видел только прутья корзины и своё сердце, пока ещё мало ему знакомое. И он вдруг затосковал по детству, проведённому в Огромной Белой Горячей Печи.

— Я хочу домой, в печку! — сказал Евгений, но ответа не получил, так как в это время Привожу-Хлеб остановился у дома номер семь по улице Персидской, где на пороге стояла Анита и кричала:

— Опять не привёз хлеба! Хозяин магазина Под Тремя Кронами страшно рассердится! И не заплатит нам ни полкроны, ни четверть кроны! На что же я тогда куплю машину для мытья посуды, о которой так долго мечтала? А?

— А! — сказал Евгений, решив, что это обычное шведское приветствие.

— Что-о-о?! Ты ещё осмеливаешься передразнивать меня! — во весь голос завопила госпожа Анита, совершенно не ставя точек: она пользовалась только восклицательными знаками. — Уж не думаешь ли ты, что я сейчас накормлю тебя обедом из восьми блюд, а на сладкое дам молочный кисель?! (Привожу-Хлеб очень любил молочный кисель.)

— Если хочешь, я могу тебе показать Евгения, — сказал Привожу-Хлеб, перенявший у Агаты манеру начинать каждую фразу словами «если хочешь». И он вынул из корзины птицу. — Это Евгений. А это его сердце. Полный комплект.

— Ты опять навеселе! — страшным голосом крикнула Анита. — Я ухожу к госпоже Клеберг! Будешь спать сегодня на кухне! — И она ушла, громко хлопнув дверью.

Привожу-Хлеб облегчённо вздохнул, поставил велосипед у дома и пошёл на кухню. Он положил на стол корзину, в которой жил Евгений, а сам улёгся на узенькую раскладушку и вскоре заснул. Приснилась ему дочка пекаря, Агата, она вежливо спрашивала: «Если хотите, я приготовлю вам обед из восьми блюд, а на сладкое угощу молочным киселём».

Было уже двадцать пять минут одиннадцатого, но Евгению почему-то совсем не хотелось спать.

Он осторожно вышел из корзины и огляделся, Было темно и тихо. Глаза Евгения ещё в корзине привыкли к темноте, и он сразу же заметил, что на столе стоит Нечто — огромное и накрытое мягкой материей. Евгений осторожно приподнял клювом край материи и заглянул внутрь. Там оказалась клетка. Это была обыкновенная птичья клетка, но Евгений очень удивился, ведь ему ещё никогда не приходилось видеть ни одной клетки. Затем он удивился ещё больше: в клетке на тонких прямых жёрдочках неподвижно сидели два маленьких живых пернатых существа. Это были птицы.

Евгений ещё никогда не видел птиц.

— А! — сказал он тихонько, по-прежнему считая, что это приветствие. Птицы спали. — А! — повторил он погромче.

На этот раз одна из птичек проснулась и заморгала глазами. У неё был красный хохолок и зелёное горлышко.

— Кто там? — спросила птица на птичьем языке.

— Евгений, — ответил Евгений тоже на птичьем языке, который он знал и без учебников. — А тебя как зовут?

— Я — господин Лофорнис Магнификус. Я — колибри, — ответил незнакомец.

— А я — госпожа Лофорнис Адорабилис. Я тоже колибри, — ответила вторая птичка, которая тем временем тоже проснулась и заморгала глазами. У неё были зелёные крылья и фиолетовое горлышко. Она была прехорошенькая.

— Какие трудные имена, — сказал Евгений.

— Это потому, что мы из очень хорошей семьи, — ответили птички.

— Я тоже из хорошей семьи, — сказал Евгений и вспомнил Агату, насовсем отдавшую ему сердце.

— Яйцо, из которого я вылупился, было почти совершенно круглое, — сказал Лофорнис Магнификус.

— У тебя очень трудное имя. Если хочешь, я буду называть тебя просто Лоф! — предложил Евгений. — Какие яйца лучше, какие хуже, не берусь судить. Я вообще не знаю, что это такое. Поговорим лучше о сердцах или о велосипедах.

— Ты не знаешь, что такое яйцо? — возмущённо пискнула вторая птичка. — Позор! Он не знает, что такое яйцо! Слышишь, в каком ужасном обществе заставляют нас находиться эти люди! — пискнула вторая птичка голоском, похожим на голос госпожи Аниты.

— Честное слово, я не знаю, что такое яйцо. Жить в яйце мне ни разу не приходилось! — сказал Евгений, и ему стало обидно, потому что он хоть чем-то хотел быть похожим на всех остальных.

— Все благородные птицы в своё время жили в яйце, — сказал Лоф. — А ты-то где жил?

— Ох, во многих местах: в печке, потом в корзине. А сейчас живу на столе. Утром я собираюсь уехать, — сказал Евгений, и у него сразу же улучшилось настроение.

— Куда? — поинтересовалась Адорабилис.

— Ещё не знаю. Поехали со мной, увидишь.

— Я не могу, — тихонько ответила Адорабилис.

— Мы не можем, — поправил её Лоф. — Мы не можем, потому что не хотим. Мы живём в клетке и весьма довольны этим. Всем нравятся наши цветные перышки, а господин Привожу-Хлеб ежедневно даёт нам хлебные крошки. Давайте-ка лучше спать: поздно, и вообще… — сказал он и закрыл глаза, но не заснул.

Зато Евгений заснул очень быстро.

— Жить в яйце мне никогда не приходилось, — пробормотал он, засыпая, — но зато не приходилось жить и в этакой…

Он имел в виду клетку, но забыл, как она называется.

Глава пятая. «КАК МОЯ ФАМИЛИЯ?»

На следующее утро в кухню вошла Анита, жена Привожу-Хлеба, и сняла материю, закрывавшую клетку.

— Здравствуйте! Скажите, можно попросить у вас капельку воды? — вежливо произнёс на птичьем языке Лоф.

Но жена Привожу-Хлеба не поняла его и бросила в клетку горсть крошек.

— Мы просим воды! — пискнула Адорабилис. — Мне опять нечем умыть свои чудесные фиолетовые и зелёные перышки.

— Ты права, погода ничего! — невпопад ответила Анита, не понимавшая по-птичьи. — Погодка-то ничего, но, пока этот старый сумасброд не купит машину для мытья посуды, настроение у меня не улучшится.

— Не называй меня старым сумасбродом — у птиц тоже есть уши! — сказал, протирая глаза, Привожу-Хлеб, Затем он встал и начал готовить себе завтрак.

— Птицы не понимают по-шведски! — буркнула госпожа Анита.

— А я понимаю, — робко вмешался Евгений. — Лоф и Адорабилис просят немного воды. Они хотят умыться.

Госпожа Анита внимательно оглядела Евгения.

— Это чёрт знает что такое, — сказала она, — глиняная птица говорит по-шведски!

Однако она всё же налила воды, и Адорабилис стала умываться, плескаясь, ероша перышки и приговаривая:

— Правда, я красивая?

— Ты красивая, — сказал Евгений и вдруг почувствовал, что ему хочется быть рядом с нею, в клетке.

Но это желание исчезло почти мгновенно.

— Евгений, — сказал Лоф, — я уважаю вас — вы устроили нам воду для мытья, но птице, никогда не жившей в яйце, не пристало обращаться к моей невесте на «ты».

— Я обдумаю это, — сказал Евгений, и вскоре ему было уже Всё Равно.