Марина Цветаева - Царь-девица Страница 5

– С вином спорить – зря! —

Посмотрим, как мается,

Слезой обливается,

Как с ночью справляется

Страна – без Царя.

Прежде чем засов раздвинем,

Ты скажи, душа, – отколе

Ты сама-то к нам: с мужской ли,

Али с женской половины?

Коль с мужской – так брось тревогу:

Нянек корочкой задобрим,

Коли с женской – врозь дороги,

Влево путь держи, час добрый!

Так. – Засим, дружок, дай руку.

Не робей, – плечом не трону!

Это – детская наука,

Я китайской обучёна.

Если ж сердце (грудь-то ящик!)

Хрусталем об стенки чокнет, —

Ничего, дружок! – тем слаще

На крыльце подружку чмокнешь!

Не води, дружок, певицы

Потаенными тропами!

Мы, поющие, – что птицы:

Разве что перо на память!

Да и то, коль не скупиться:

Тебе – малость, ему – малость...

Всем по перышку – Жар-Птица

Вовсе б без хвоста осталась!

– Так. —

Отстегни-ка мне монисто —

Нянек не обеспокоить!

Семь небес у Девы Чистой,

У Царицы – семь покоев.

(У тебя ж, паренька,

Как ледышечка – рука!)

Стены все в сетях-тенётах,

Колокольчиках-звоночках.

Честь жены – Царю веночек:

Недостаточно замочков!

(А со мной, коль пригож,

Сквозь иголочку пройдешь!)

Быстро – руки, вниз – ресницы:

В одной юбке легкой, летней —

То плетуньи-кружевницы

День и ночь сплетают сплетни.

(Только вкось поглядев,

Оплетем без кружев!)

Глянь-ка: под семью замками,

Чтобы вора позабавить,

С семью смертными грехами

Целых семь укладок бабьих.

(Подари нитку бус, —

Без отмычки обойдусь!)

Что за звон такой комарий,

Что за звон такой претонкий?

То чесальщицы Камарин-

скую шпарят на гребенках!

(Лишь бы не было плеши, —

И без гребня расчешем!)

С утиральничками в лапах,

(Во все очи, мальчик, пялься!)

То семь чертовых арапок,

Семь царицыных купальщиц.

(Может, семь моих сестер:

Ты мне спинки не тер!)

В кухню женского обману

Поспешай, Самсон с Далилой!

Здесь из зорь творят румяна,

Из снегов творят белила...

(Без белил, без румян

В очи пустим туман!)

Так из кухоньки – да в кузню:

Кто-то, молот взявши в руки,

Из стекла кует союзы,

Из свинца кует разлуки.

(Не скажу наперед —

Чего нам с тобой скует!)

Рука об руку два брата,

Мухи не обеспокоив,

Ровно жар в руке – pyкa-то!

Позади все шесть покоев...

(Перед главным, седьмым,

Прижми губы к моим!)

Сердце к сердцу, устье к устью...

Окунуться в реки эти —

Всех Цариц с тобой упустим,

Всех Царевичей на свете!

(Отпусти! Оторвись!

Мы рассказывать взялись!)

Перед главным ее входом,

Пред седьмым ее покоем,

Вот тебе, дружочек родный,

Слово я скажу какое:

(Да чтоб голос был свеж,

Дай воды напьюсь допрежь!)

Коль опять себе накличешь

Птицу, сходную со мною,

Знай: лишь перья наши птичьи,

Сердце знойное, земное...

(Площадной образец,

Каких много сердец.)

И еше, дружок, запомни:

Мы народ вдвойне пропащий!

Так, коли поем красно мы, —

Так еще целуем слаще...

(Запиши себе в грудь.

Говорившую – забудь.)

Няньки спят, мамки спят,

Пуховик не смят.

Лишь лампадочки в углах дымят.

Ах, так вот каков – покой ее – покой седьмой!

Ах, так вот каков – покой ночной!

Где ж она? – Нету.

Где ж она? – С ветром.

Не спится – так плачется,

Так к милому скачется —

От мамок, от мужа,

От риз от жемчужных,

От рож скоморошьих, —

От дел наших тошных!

Из спаленки выкралась,

На лесенку выбралась,

Ступень за ступенечкой —

Лишь выйти трудненечко!

А там уж – вольней, вольней,

Ногам уж верней, верней,

Как будто из гробика

Восстав, мчишь по воздуху:

Не к птицам на кровельку, —

На вышнюю звездочку!

(Ветер, ветер, вор-роскошник,

Всем красавицам – помощник,

Ревности – служитель,

Верности – губитель,

Даровой рабочий —

Ветерочек мой!)

Стоит полоняночка

На башенной вышечке.

Связалась, беляночка,

С тем самым с мальчишечкой,

Кто цепь нашу грубую

Раньше всех расклепал,

Кто прежде супруга нам

Шейный плат растрепал.

И мастер он ластиться!

Потягается с кошками!

Сорвал ей запястьице,

Играет сережками.

Своею жемчужинкой

Зовет – дорогой...

Да нужен-то, нужен-то

Ей мальчонок другой!

– Шаги! —

Матерь Божья, помоги!

Оттого что эти чудные – шаги!

Я свечу тебе в три пуда засвечу,

Оттого что эти знаю – сапоги!

То не стон —

Струнный звон.

То не сон —

Он.

– Ты здесь зачем?

“А ты зачем?”

– Небось, уйду.

“Сама, уйду”.

Стоит смиренник юный,

Пощипывает струны.

Нет слов у мачехи-красы,

Покусывает хвост косы.

А ветер между ними —

Как вьюн – между двоими.

Гусляр по стрункам: щелк да щелк,

А сердце в грудь ей: толк да толк, —

Вот в щепья расколотит!

Тот спиночку воротит.

Вот-вот уйдет! – Святой Исус!

И, косу выхлестнув из уст,

Как зверь нечеловечий —

Хвать! – сына за заплечье!

“Стой, погоди, так не уйдешь!”

– Брось, баба, что за речь ведешь?

Ты мне сукна не комкай!

Ай девка с моряком ты? —

И хочет плечиком повесть, —

Не может ручек ей развесть:

За шейкой за любезной

Свились – как круг железный.

– Я сын тебе, а ты мне – мать.

Взошел я ветром подышать,

Морскую речь послушать...

А ты – веревкой душишь! —

“Ты баб до времени не старь!

Царица я, а ты мне – Царь!”

А месяц между ними —

Как меч – между двоими.

“Три года завтрашней зарей,

Как я на персик восковой,

Как нищий на базаре, —

На нежный лик твой зарюсь!

Три года эту ночь ждала!”

Легонечко – как два крыла —

Ослабшие от муки

Он ей разводит – руки.

Вдоль стана бережно кладет,

Сам прямо к лесенке идет,

И на гортанный окрик

Вдруг голову воротит.

Стоит на башенном зубце,

Как ведьма в месячном венце,

Над бездной окиянской

Стоит, качает стан свой.

Покачивает, раскачивает,

Как будто дитя укачивает,

Большие глаза незрячие

К мучителю оборачивает.

А ветер – шелка горячие

Как парусом разворачивает.

“Введешь в беду!

Уйдешь – уйду:

Ты – с лесенки,

Я – с башенки!”

Качается, качается,

Шелк вкруг колен курчавится.

Как есть – дитя-проказница

Страх нагоняет, дразнится.

“Что пошатнулся? Ай – струхнул?”

Царевич к ней на шаг ступнул.

“Теперь ко мне – ни шагу!”

Царевич к ней – два шага.

Качается: – помру за грош!

Качается: – и ты помрешь!

Качается: – ан нет, не трожь!

Не след! – Негоже! – И как горсть

Горошин тут жемчужинных —

Из горлышка – смех судорожный!

“Прощай, мой праведник-монах!”

Всё яростней разлет-размах,

“Мой персик-абрикосик!”

Как змеи, свищут косы.

Так разошлась – в глазах рябит!

Так разошлась – луну дробит!

Тут страшным криком нутряным —

Как вскрикнет! тот кольцом стальным

На всем лету – как сдавит!

Как на ноги поставит!

Аж потом высыпал испуг. —

Она смирней ребенка. —

Стоит, не разжимая рук,

Стоит и дышит громко.

Тут речи нежные лились:

“Теперь не страшно с башни вниз...”

И – дрожью соловьиной —

Смех легкий, шаловливый.

“Моя исполнилась – вся сласть!

Моя исполнилась – вся страсть!”

Из бахромы курчавой

Глазок глядит лукаво.

“Ты на руках меня держал,

К своей груди меня прижал...

Добилась, – вновь смеется, —

Как твое сердце бьется!

Железом ты в меня впился,

Как огневая полоса

Под красными щипцами —

След твоих рук – на память!

Хотенье женское мое —

Вот всё именьице мое.

Иди! – Теперь уж, друг мой,

Вниз головой не рухну!”

Ух! – Кто ж это так ухнул вдруг?

Чья кошачья меж зубцов – голова?

То пророчица великих разлук:

Сова-плакальщица, филин-сова.

Охорашивается, чистит клюв.

Глаза желтые – янтарь шаровой!

Красе на ухо шепочет, прильнув:

“За булавочкой к тебе я второй!”

Сотворила тут краса крестный знак,

Сваво гостя дорогого узнав.

“Весь-то слышал я ваш спор боевой,