Андрей Гнездилов - Лабиринты души Страница 6

Потеряв надежду, Рэдлей закрепил штурвал и отнес своего тайного пассажира обратно в трюм. Илиона незаметно вернулась в каюту.

Каково же было ее изумление, когда она обнаружила там Мердола. Полный ревнивых опасений, он выбрался из своего заточения через иллюминатор и, прыгнув в море, забрался на палубу по якорной цепи.

— Я думаю, что, кроме нас с вами, никто больше и не догадывается о существовании секретной комнаты в трюме судна, — сказал он.

— Мы должны уважать чужие тайны, — ответила Илиона, — и вдвойне Рэдлея, который все-таки спас нас.

— Конечно, конечно! — усмехнулся Мердол. — Только зачем одна добродетельная леди следила за капитаном?

— Меня интересовал не он, а его спутник, которого я случайно увидела в иллюминатор, — смутилась девушка.

— Ах так… любовь с первого взгляда! Я и забыл, что мы обладаем родственными душами.

Ночь кончилась, и утро следующего дня не принесло мореплавателям ничего хорошего. Горизонт обложило тучами, и вскоре новая буря, еще более свирепая, чем предыдущая, принудила экипаж оставить мысли о скором возвращении в гавань. Ужасный ветер гнал волны на север. Хотя на каравелле спустили все паруса и бросили якорь, судно, увлекаемое ураганом, стремительно понеслось вслед за волнами все дальше и дальше от земли и известных морских путей. Почти две недели море не успокаивалось, а когда наконец ветер стих, обнаружилось, что запасы продовольствия и воды подошли к концу. Истерзанный штормом корабль занесло в такую глушь морской пустыни, что вернуться или достичь ближайшей земли не было никакой надежды. Опасность гибели нависла над экипажем, вызывая разброд среди команды. Мердол мигом оценил обстановку. Воображение нарисовало ему картину голодной смерти или страшной жеребьевки, когда отчаявшиеся люди пожирают друг друга. Боясь, как бы суеверие матросов не связало неудачу с присутствием на борту потерпевших крушение, он повел игру, которая могла дать ему некоторые шансы. Его престиж капитана был сильно подмочен в глазах моряков тем, что он спас только себя и пассажирку. Недоверие вызывали и его отношения с Илионой. Но в руках Мердола был козырь, который разом мог вернуть ему положение, не говоря уже о власти над людьми, больно задевавших его самолюбие. И вот команду взволновало известие, что на корабле спрятан мертвец. Недовольство обратилось против Рэдлея и вылилось в бунт. Короткая схватка у капитанской каюты — и через несколько мгновений он уже стоял на палубе, привязанный к мачте.

— Капитан, у вас единственный шанс остаться в живых: открыть команде вашу тайну, — обратились к нему моряки. — Почему судно не имеет имени? Что за покойник спрятан в трюме? Откуда явились вы сами?

Рэдлей качнул головой:

— Я готов к смерти, джентльмены, больше, чем вы. Потому не думайте, что меня испугом можно заставить заговорить. Тем не менее я отвечу на ваши вопросы, ради своей чести и жизни того человека, которого вы считаете мертвым. Итак, приготовьтесь слушать.

Почти сотню лет назад в семье одного знатного герцога, имевшего владения чуть ли не во всех сторонах света, родился мальчик. С его появлением связывались самые горячие надежды — он был последним представителем этой древней фамилии и единственным наследником. До нас не дошло, какими талантами он обладал, известна только его странная привязанность к морю, около которого он мог проводить дни и ночи, а также причудливое тяготение к большим предметам. В случаях, когда эта страсть доходит до одержимости, ее прозывают гигантоманией. Юный герцог собрал целую коллекцию вещей, намного превосходящих свои нормальные размеры. В ней были книги с человеческий рост, прикованные к стене; хрустальная и золотая посуда, вмещавшая слоновые порции; замки с чудовищными ключами, повернуть которые могли бы не менее двух, а то и трех здоровых мужчин; сундуки, в которых при желании спрятался бы всадник, не слезая с коня. Когда наследнику не спалось на диване, способом послужить площадкой для дуэли, за стеной его комнаты распевал колыбельные песни целый хор. На одном из островов был воздвигнут дворец по собственному проекту герцога. Только ему не удалось воспользоваться им: жестокая и непонятная болезнь вселилась в его организм, и ни искусство знаменитых врачей, ни заботы преданных слуг, ни молебны у чудотворных мощей не имели силы исцелить его. И вот — сам ли организм нашел способ противостоять недугу, или это явилось следствием болезни, но герцог стал постепенно впадать в спячку, как это бывает у животных. Вначале он, не вынося солнца, погружался в сон в дневные часы, а ночью тоскливо бродил по залам дворца. Но все реже и реже бывали его пробуждения, совпадавшие обыкновенно с появлением луны. И наконец, только в ночи полнолуния жизнь возвращалась к нему, да и то на короткие мгновения. Следуя повелению герцога, не желавшему разлучаться с морем, которое он так любил, для него построили корабль, в трюм которого, как в склеп, он и был помещен. Дворец на острове вместе с герцогом покинули все, кто в нем обитал, а карты с его местоположением уничтожили. С тех пор много капитанов и команд сменилось на этом судне, пока не пришел наш с вами черед, джентльмены. Вы сами знаете, как щедро оплачивается ваш труд, но не скрою от вас, что многие из моих предшественников, да и я сам, мечтали, что проснувшийся однажды герцог укажет путь к острову. Стоит ли говорить, что красота и роскошь покинутого дворца намного превосходят легенды, которые о нем слагаются. Вот и все, что я могу рассказать вам, джентльмены.

— Красивая сказка про остров сокровищ! — крикнул Мердол. — Почему бы вам не придумать что-нибудь еще? Например, фонтаны пресной воды, бьющие прямо из океана, или рифы, проросшие деревьями, на которых растет хлеб. Это показалось бы уместнее в нашем положении.

Рэдлей презрительно прищурился:

— Сэр! Вы— самозванец, а не капитан. Где ваш корабль? Каин! Где твой брат?

Мнения разделились, однако большинство моряков считало, что герцог мертв и его надо немедленно выбросить за борт. Суеверие шептало людям, что мертвец навлечет гибель на корабль. Илиона выступила в самый разгар спора:

— Джентльмены! Не знаю, стоят ли чего-нибудь для вас мои слова, но я заклиная вас своей любовью, оставьте герцога на борту. Он жив, мое сердце чувствует это. Если же необходима жертва — возьмите мою жизнь. Может быть, это я принесла неудачу. Подумайте — женщина на судне, да еще после кораблекрушения. А тот, кто плавал столько лет в трюме, — нет, не в нем причина.

Мердол похолодел от этих слов. Ее судьба в одно мгновение могла повернуться в самую худшую сторону. Рэдлей яростно дернулся, пытаясь порвать веревки:

— Стыдитесь, трусы! Эта женщина преподает вам урок отваги, которая и не снилась вашим устричным душонкам! Неужели среди вас не найдется ни одного мужчины и вы поднимете на нее руку?

Моряки отошли в сторону, совещаясь вполголоса, затем вернулись.

— Леди, — обратился один из команды к Илионе, — женщина на борту— плохо. Мертвец — тоже. Но вместе они могут остаться безвредными. Ваша любовь к герцогу способна растрогать нас, но готовы ли вы обвенчаться с ним, чтобы подтвердить свои слова? С его стороны мы, вероятно, не услышим возражений.

— Согласна!

Мердол хотел что-то возразить, но, взглянув на сумрачные лица моряков, передумал. Теперь все внимание сосредоточилось на леди. Рэдлея развязали. Этим же вечером он совершил обряд венчания с Библией и кипарисовым крестом из каюты герцога. Жуткое зрелище являли собой жених и невеста в багряном отсвете вечерней зари. Он — неподвижно сидящий в кресле с закрытыми глазами и она — коленопреклоненная, сжимающая его ледяную руку в своей.

Когда церемония закончилась, моряки снова подступили к Илионе:

— Три дня вы можете вкушать радости семейной жизни, леди. Но если за это время наше положение не изменится, вы покинете корабль вместе со своим избранником.

— Море поможет нам, — отвечала Илиона.

И опять ее слова сбылись. Уже на второй день они наткнулись на останки шхуны, попавшей на рифы. Экипаж покинул ее, но в трюмах оказалось достаточно пресной воды и пищи, чтобы продолжить плаванье. Тем не менее жизнь на каравелле не могла войти в прежнее русло. Рэдлей сторонился предавшей его команды и фактически отказался от командования. Зато Мердол с охотой занял его место. Матросы не очень-то доверяли ему и подчинялись только потому, что он ловко играл на их жадности. Теперь он выступал горячим защитником герцога и соблазнял моряков поисками заброшенного дворца. Роскошь тайной каюты герцога, поразительное везение Илионы, о которой особенно красноречиво повествовал Мердол, — все это вселяло надежду в реальность фантастического острова. Страсть легкой наживы усиливала эту надежду.

Илиона меж тем не стремилась к возвращению. Сердце ее трепетало от нежности и любви к прозрачному юноше, чьи холодные уста оставались немыми, а тонкие пальцы не согревали поцелуи. Сколько причудливых и страшных фантазий пронеслось в душе Илионы за долгие ночные часы, проведенные в каюте герцога. Сон не смел прикоснуться к ее глазам, ибо здесь спал Тот. Подобно грозному властелину, он остановился на самой черте, разделяющей жизнь и смерть, он занес ногу над бездной и не сделал шага. Ни единым звуком девушка не смела нарушить молчания, ибо здесь молчал Тот. Он вмещал в себя разом и мудрость, и безумие, славу творения и ее отрицание. За его покоем чудилась способность слышать мысли, в его гордой красоте таилась мука, известная одному Прометею. И, словно подчиняясь жуткому приговору, в этом застывшем мире стучало только механическое сердце часов, и лишь стрелки плыли сквозь время, бессмысленно повторяя свой вечный круг. Но бывали другие ночи — когда мрак сгущался, преображаясь в вине, когда дикий хмель под гулкий ритм волн пьянил голову Илионы; когда, почти теряя рассудок, она срывала с себя одежды и пускалась в танец перед спящим герцогом. Но он не пробуждался от ее объятий, не чувствовал ее слез, и даже когда в исступлении она наносила ему удары, лицо его по-прежнему хранило ясность мраморного изваяния. Ни любовь, ни ненависть людская не имели над ним власти, но леди была не в силах смириться с этим. Она верила в чудо и ждала его.