Андрей Гнездилов - Лабиринты души Страница 7

— Три дня вы можете вкушать радости семейной жизни, леди. Но если за это время наше положение не изменится, вы покинете корабль вместе со своим избранником.

— Море поможет нам, — отвечала Илиона.

И опять ее слова сбылись. Уже на второй день они наткнулись на останки шхуны, попавшей на рифы. Экипаж покинул ее, но в трюмах оказалось достаточно пресной воды и пищи, чтобы продолжить плаванье. Тем не менее жизнь на каравелле не могла войти в прежнее русло. Рэдлей сторонился предавшей его команды и фактически отказался от командования. Зато Мердол с охотой занял его место. Матросы не очень-то доверяли ему и подчинялись только потому, что он ловко играл на их жадности. Теперь он выступал горячим защитником герцога и соблазнял моряков поисками заброшенного дворца. Роскошь тайной каюты герцога, поразительное везение Илионы, о которой особенно красноречиво повествовал Мердол, — все это вселяло надежду в реальность фантастического острова. Страсть легкой наживы усиливала эту надежду.

Илиона меж тем не стремилась к возвращению. Сердце ее трепетало от нежности и любви к прозрачному юноше, чьи холодные уста оставались немыми, а тонкие пальцы не согревали поцелуи. Сколько причудливых и страшных фантазий пронеслось в душе Илионы за долгие ночные часы, проведенные в каюте герцога. Сон не смел прикоснуться к ее глазам, ибо здесь спал Тот. Подобно грозному властелину, он остановился на самой черте, разделяющей жизнь и смерть, он занес ногу над бездной и не сделал шага. Ни единым звуком девушка не смела нарушить молчания, ибо здесь молчал Тот. Он вмещал в себя разом и мудрость, и безумие, славу творения и ее отрицание. За его покоем чудилась способность слышать мысли, в его гордой красоте таилась мука, известная одному Прометею. И, словно подчиняясь жуткому приговору, в этом застывшем мире стучало только механическое сердце часов, и лишь стрелки плыли сквозь время, бессмысленно повторяя свой вечный круг. Но бывали другие ночи — когда мрак сгущался, преображаясь в вине, когда дикий хмель под гулкий ритм волн пьянил голову Илионы; когда, почти теряя рассудок, она срывала с себя одежды и пускалась в танец перед спящим герцогом. Но он не пробуждался от ее объятий, не чувствовал ее слез, и даже когда в исступлении она наносила ему удары, лицо его по-прежнему хранило ясность мраморного изваяния. Ни любовь, ни ненависть людская не имели над ним власти, но леди была не в силах смириться с этим. Она верила в чудо и ждала его.

Все судно превратилось в корабль одержимых. Они забыли о береге, они потеряли представление о счете дней, они желали одного — и, наконец, море явило им милость. Уж не в одно полнолуние кресло с герцогом поднималось на палубу к штурвалу, и матросы, притаившись, ждали его пробуждения. Временами оно казалось таким близким: поднимались тяжелые веки, вздымалась грудь от судорожного вздоха, теплели руки… Но лишь жалобный стон вырывался из его сомкнутых губ — и снова он замирал в неподвижности.

Однажды в надвигающихся сумерках ветер принес на корабль тонкий, едва уловимый аромат, навевающий сладостные воспоминания. Незаметно для себя команда каравеллы погрузилась в сон. Илиона также склонилась на палубу у самых ног герцога. Ей казалось, что она закрыла глаза всего на мгновенье, но когда снова подняла голову, то увидела на горизонте бледные знаки рассвета. Луна роняла последние капли своих красок на паруса, становясь прозрачной. Герцог покинул свое извечное кресло и стоял у штурвала. Тихая улыбка, делающая его похожим на ребенка, светилась не только на лице, но и во всей его фигуре. Он будто играл в море, корабли, в самого себя… Судно быстро скользило к причудливому острову, увенчанному серебристыми башнями, даже издали поражавшими своими размерами, словно они были воздвигнуты циклопами.

Весь дворец, расположенный на скалах, в переплетении бесчисленных галерей, заросших плющом стен, изысканных висячих садов и горбатых мостиков, являлся как рыцарская перчатка великана, простертая из-под воды к небу в мольбе или укоре. Найдя узкий проход среди зубчатого кольца рифов, окружающих остров, корабль вошел в уютную бухту под сенью старых ив. Они протягивали к воде свои длиннолистые ветви, скрывая подножие обрывистого берега.

Мягкий толчок тряхнул палубу, и судно остановилось. Светящиеся морские звезды поползли в сторону, прячась за камнями. Герцог спустил трап и спокойно сошел прямо в прозрачные волны. Вода доходила ему до пояса. Он обернулся к Илионе и, взяв ее на руки, бережно понес к берегу. Никто из команды не просыпался. По живописной дорожке, среди благоухающих цветов, меняющих окраску по мере того, как люди проходили мимо, герцог вел Илиону в свой волшебный дворец.

Извилистый лабиринт бесконечных фантастически убранных комнат повторял нежную красоту садов на широких террасах. Малахитовые колонны чередовались со стволами деревьев, кроны которых скрывались за сводами потолков. Золоченый архитрав карнизов тонкой паутиной обрамлял воздушные видения плафонов. Стены из тончайших пластин мрамора казались прозрачными, пол отливал перламутром, и казалось, что ноги ступают по дну серебристого ручья. Невероятная высота потолков, простор галерей, укрытых стеклянными куполами, — все превращало дворец в гигантскую раковину, а людей — в гномов, случайно забравшихся в нее.

Все больший восторг охватывал Илиону при каждом шаге. Ей уже не хватало сил переносить это необъятное чувство красоты и счастья, и когда у хрустальных дверей, ведущих в тронный зал, герцог поцеловал ее, она потеряла сознание.

Привели в себя Илиону громкие голоса. Они гулко отдавались под сводами, нарушая их вековую тишину. Будто во сне леди увидела команду каравеллы во главе с Мердолом. Они срывали драгоценные ткани с высоких окон, хватали золотые канделябры, ковры, гобелены. Все, что представляло какую-нибудь ценность, летело в матросские сундуки и переправлялось на корабль. Наконец Мердол, заметив, что первый азарт моряков несколько поостыл, подозвал к себе трех человек:

— Пора убить герцога, — молвил он, указывая на двери.

— Может, оставим ему жизнь? Не пустится же он за нами в погоню по воде, — заметил один из матросов.

— Ты в этом уверен? — воскликнул капитан. — Да разве не заколдован весь этот дворец и остров? Разве не заснули мы все, хотя сторожили герцога?

Убежденные его доводами, моряки повернулись, чтобы идти в тронный зал.

— Стойте, стойте! — в ужасе крикнула Илиона, пытаясь остановить их.

Она бросилась к ним, цепляясь за обнаженные клинки и стараясь преградить дорогу. Внезапно обе створки массивной двери дрогнули и медленно растворились. За ними никого не было, но протяжный звук, подобный дальнему зову охотничьих рогов, влетел в залу, и эхо, повторив его, откликнулось во всех залах дворца. Моряки замерли. Второй звук, многоголосый и громкий, за ним третий, четвертый — целый поток хлынул из дверей, заполнив пространство. Люди не могли противостоять этому водопаду музыки и побежали. Дворец оказался титаническим органом, и смерть ждала каждого, кто посмел бы встать на пути гармонической лавины, несущейся по извилистым коридорам к выходу. Мердол схватил оглушенную Илиону на руки и последовал за своими сообщниками. Последний взгляд леди успел запечатлеть в просвете стен тонкие руки герцога, устремленные к клавишам.

Море яростно кипело вокруг судна, когда оно покидало бухту, однако плаванье завершилось благополучно. Через месяц путешественники уже были у родных берегов. Команда, захватив награбленную добычу, переправилась на землю, не заходя в порт. Па каравелле остался один Рэдлей. Мердол взял на себя заботу об Илионе. После пережитого потрясения во дворце герцога она, казалось, утеряла рассудок, и тщетно Мердол, терзаемый совестью, ожидал, что ее затмение со временем пройдет. Наконец по совету врачей он решил прибегнуть к целению, которое могло дать результат, но грозило опасностью смерти. По миниатюре, украденной во дворце, Мердол заказал куклу, которая должна была бы как две капли воды напоминать герцога. Посаженный в кресло двойник предстал перед Илионой. Результат оказался совсем неожиданным. Леди и кукла исчезли на следующих же день, и никто не мог найти их следа.

Прошел год после этих событий. Мердол готовился к свадьбе с известной красавицей, нашедшей способ укротить его дикое сердце. Перед обручением, следуя капризу невесты, он в последний раз вышел в море, чтобы затем сжечь судно в знак прощания со своей разгульной молодостью. Как и в первый раз, внезапный ураган сорвал его планы, пустив корабль ко дну. Привязанный к обломку мачты, Мердол тщетно пытался бороться со злобой морского гения.

Наступила ночь, и сквозь разрывы низко несущихся туч проглянула полная луна. В завываниях ветра капитан услышал далекие звуки органа. Они приближались, становясь все громче и громче, пока не заглушили рев океана. Волны, подчиняясь музыке, становились все выше и грознее. Торжественное траурное шествие, прерываемое рыданиями высоких голосов, звучало в этой мелодии, потрясающей стихию. Руки Мердола ослабли. «Возмездие?»— мелькнула страшная мысль. Но внезапно похоронные звуки сменились ясной песней весны. Это было прощение — и шторм начал стихать. Как мираж, возник перед Мердолом силуэт каравеллы, и через мгновение он лежал на палубе. Над ним склонился капитан Рэдлей. У штурвала опять темнела неподвижная фигура герцога, сидящего в кресле. Рядом с ним стояла Илиона. Мердол приблизился к ней.