Расмус-бродяга. Расмус, Понтус и Глупыш. Солнечная Полянка - Линдгрен Астрид Страница 62

Вообще-то было здорово чудно шагать по этому лесу вместе с двумя отпетыми взломщиками в сопровождении длинной цепочки полицейских, крадущихся за твоей спиной. Именно по этой узенькой дорожке он ходил с мамой, и с папой, и с Крапинкой по крайней мере один раз каждой весной, именно таким вот майским утром, как это, когда всего неистовей пели птицы. Перссоны обычно брали с собой кофе и шли в лес — на ранний утренний пикник. В лесу была такая маленькая красивая прогалина, где росло множество лесных звездочек — цветов седмичника; на прогалине Перссоны обычно располагались и слушали пение птиц, хотя кукушка большей частью упрямилась.

Однако именно теперь, когда ты брел по лесу, бок о бок с ворами и бандитами, она так и заливалась во все горло.

Альфредо стал передразнивать кукушку:

— Ку-ку, маленькая дурашка кукушка, ку-ку! Сколько лет, как ты думаешь, мне дадут?

Кукушка пропела три раза.

— Три года, — сказал Альфредо. — Но, пожалуй, я могу получить их условно… Ку-ку!

— Подумать только! Если бы ты хоть на миг прекратил свою трескотню, — сказал Эрнст.

Он быстро шел вперед, стиснув зубы, Альфредо же брел, спотыкаясь о камни и корни. Он явно не привык ходить пешком.

— Мало того што я шеловек коншеный, у меня еще и мозоли!

— «Мозоли»! — прошипел Эрнст. — Не будь у меня больших проблем, чем мозоли, я был бы доволен!

Бедняга Альфредо и бедняга Эрнст! Разумеется, у них были заботы поважнее, чем мозоли!

Но вот перед ними Вестанвик, залитый первыми лучами солнца, маленький-премаленький Вестанвик, где воры совершили великий-превеликий подвиг. Где-то, на какой-то из этих маленьких улиц, стоит дом, где как раз сейчас находится их добыча, надо ее только взять.

Однако Эрнст нервничает. Он идет по улицам, кусая ногти и боязливо оглядываясь на спящие окна… В самом деле, можно надеяться, что никто не бодрствует, никто не видит их и не слышит, а может, уже начинает удивляться: ведь когда идешь по этим мощенным булыжником улицам, поднимаешь такой чертовский шум, который может разбудить полгорода.

Ах, конечно же, в такое время в таком маленьком городке, как Вестанвик, все еще спят и никто не просыпается оттого, что несколько человек топают по боковым улочкам к дому, где спрятано серебро. Хотя, собственно говоря, никому не следовало бы спать в такое ясное сладостное утро, когда цветут каштаны, и сияет солнце, и благоухает сирень. Жимолость тоже благоухает. Да, внезапно воздух наполняется тончайшим благоуханием жимолости. Альфредо вдыхает ее аромат… Ах, эти чудные цветы!

На боковой улочке, совсем близко от старого достопочтенного учебного заведения Вестанвика, стоит белый оштукатуренный дом с зеленой жестяной крышей, и одна его стена совершенно заросла жимолостью… Вот откуда этот сладостный запах!

— Ну вот, мы и пришли, — говорит Расмус. — Оно там, в доме. — Он прикладывает палец ко рту и шикает на Эрнста и Альфредо. — Тише… пойдем черным ходом.

Эрнст и Альфредо одобрительно кивают. За всю свою бурную жизнь они научились на собственном опыте, что надежнее всего проникать в дом с черного хода, тогда это как бы менее заметно, а они чаще всего мечтали проникнуть в дом как можно незаметнее.

Но Эрнст не теряет бдительности. Железной рукой охватывает он шею Расмуса.

— А ты уверен, что серебро там, в доме? — тихо спрашивает он, указывая на маленькую, выкрашенную в зеленый цвет дверь черного хода. — Ты не выкинешь какой-нибудь новый чертовский фортель? Надеюсь, ты не забыл про псину в погребе?

— He-а, я ее не забыл, — говорит Расмус.

О, никогда в жизни он не забудет псину в погребе.

Но Эрнст все-таки неспокоен.

— У, дьявол, мне это все не нравится, — говорит он, беспокойно оглядываясь вокруг.

Но Альфредо совершенно не беспокоится.

— Знаешь, Эрнст, у тебя слабые нервы, ты никогда прежде не был таким.

— Ш-ш-ш, — шепчет Расмус. — Если не хотите, вам вовсе незачем заходить вместе с нами. Мы с Понтусом вынесем вам все это барахло.

Тут Эрнст снова крепко хватает его за шею.

— Думаешь, этот номер с нами пройдет? — в ярости говорит он. — Вы пробежите через весь дом и выскочите с другой стороны, а? Слушай-ка, сопляк, ты имеешь дело не с какими-нибудь зелеными юнцами… и помни, только попробуй!

— Ш-ш-ш! — говорит Расмус. — Ты подозрителен, как старый козел.

Альфредо удовлетворенно кудахчет:

— Боже, сжалься надо мной, этому трюку моя мамошка научила меня в тот самый день, когда я пошел в нашальную школу!

— Как хотите, — говорит Расмус, услужливо распахивая дверь. — Дуйте тогда сюда!

Эрнст идет первым. Он крепко держит Расмуса за запястье.

— Иди тише! — угрожающе шепчет он.

И Расмус идет тихонько, на цыпочках. Точно так же на цыпочках ступает Альфредо. Когда он крадется на цыпочках, мозоли даже меньше болят. Шествие замыкает Понтус, он хорошенько запирает за собой выкрашенную в зеленый цвет дверь.

— Здесь просто тьма египетская, — шепчет Альфредо.

И верно! Расмус ведет их длинным, узким, темным коридором.

— Но скоро будет светлее, — в утешение обещает он.

Эрнст сдавливает его запястье:

— Тише… не болтай… где у тебя серебро?

Коридор заканчивается другой дверью.

— Там, внутри, — говорит Расмус. — Отпусти меня, чтоб я открыл дверь!

И он открывает дверь.

Ну не удивителен ли переход от тьмы к свету?

Здесь внезапно становится удивительно-преудивительно светло, а на столе выставлено все великолепное-превеликолепное серебро, сверкающее в лучах утреннего солнца. А совсем рядом — человек в форменном мундире, и он так приветливо улыбается!

— Зачем же, ради бога, с черного хода, — говорит он. — Но все равно добро пожаловать. Добро пожаловать в полицейский участок Вестанвика!

А затем сразу же случается столько всего!

— Держи его, Патрик! — кричит старший полицейский. — Он выпрыгнет в окно.

Эрнст был уже на пол пути к открытому окну, и Расмус с удивлением увидел, как его папа, словно тигр, прыгнул наперерез вору и в последний миг помешал Эрнсту выскочить в окно.

Но есть еще один человек, который хочет удрать.

Молча и решительно бежит Альфредо к зеленой двери, в которую вошел, но там уже стоит пара дюжих полицейских, которые безжалостно загоняют его обратно в кабинет дежурного.

— Полицейский ушасток, дорогая мамошка, — бормочет он, — я шеловек коншеный…

Но он добровольно протянул руки и не противился, когда старший полицейский надевал ему наручники.

— Ну што ж, если ты арестован, знашит, арестован — так всегда говорила моя мамошка…

— Но кое-чему она забыла тебя научить в тот самый момент, когда ты пошел в начальную школу, — пробормотал Расмус.

Альфредо бросил на него мрачный взгляд:

— Да, я нашинаю в это верить. Ей бы наушить меня никогда не красть, не пристрелив сперва всех, кто хочет взглянуть на меня одним глазком. — Он ударил себя по лбу обеими руками. — Объединенное акционерное общество «Металлолом»!.. Ах, я шеловек коншеный!

— Вини в этом самого себя, — хмуро сказал Расмус. — Могли бы отдать Глупыша, как обещали!

«Воры точно дураки, — думал Расмус. — Вот бы сказать им то, что говорит всегда магистр Фрёберг: „Шевелите мозгами, будете лучше думать!“» Если уж ты вор, нечего так глупо, как баран, тащиться в полицейский участок. Нет, воры не думают, вот в чем их ошибка. Может, потому, что Альфредо никогда хорошенько не думал, он так мало беспокоился о том, что с ним будет. Он, бывает, побеспокоится немножко об этом и тогда жутко злится. Но потом он словно все забывает, точь-в-точь как маленькие дети. Противно, когда огромные, толстые дядьки ведут себя как маленькие дети; и никогда не знаешь, что они могут выкинуть. Магистр Фрёберг обычно говорит, что много бед на свете происходит оттого, что часть людей продолжают оставаться маленькими детьми, хотя внешне это и незаметно. Вернее, он имеет в виду таких, как Альфредо. А вообще-то и Эрнст тоже такой. Он, верно, тоже маленький ребенок, хотя и в другом роде. Поэтому-то он здесь, и опускает глаза, и дрожит всем телом, и вообще ему худо.