Юлия Власова - Соната для Пина и Бара Страница 8

«Они у меня узнают, — вопила она с верхней полки, — почем фунт лиха! Я им покажу, как мой смычок держать надо!»

Никто из людей ее воплей, разумеется, не слышал. А вот Пину приходилось туго.

«Откуда ты такая взялась?» — полюбопытствовал он, предвидя, что в ответ ему достанется очередная порция брани.

«Из музыкального театра в Сиднее. Бывал там когда-нибудь? — вскинулась скрипка. — Не бывал? Ну, так молчи в тряпочку! Я создана для величия и славы!»

Еще в мастерской стоял рояль, и он тоже мечтал о славе. А характер у него был такой же скверный, как у злющего Треугольника и Павлиньего Хвоста вместе взятых.

Скрипка и рояль уже довольно долго пробыли в мире Людей, и Пин не мог понять, почему они до сих пор не усвоили такую простую истину: музыкальным инструментам в этом мире славы не снискать. Музыкальные инструменты служат для славы тех, кто на них играет.

В один из сырых весенних дней Пин наконец-то осмелился завести разговор с роялем.

«Ты, случайно, не дальний родственник Рояльчика?» — осторожно спросил он.

Рояль оставался глух и нем, хотя совсем недавно до накала педалей спорил со взвинченной скрипкой о каких-то пустяках.

«А знаком ли ты с Мастером, который тебя сделал?» — упорствовал Пин.

Рояль по-прежнему делал вид, что его не существует.

«Может, тебя создал мастер Фолки?» — предположил Пин. Тут въедливая скрипка не выдержала, и от негодования у нее даже лопнула струна.

«Тысяча косых дирижеров! — взорвалась она. — Кто вбил тебе в крышку подобную чушь?! Нас никогда и никто не создавал! Мы появились сами…»

«Ага, из дупла Кряжистой Сосны, — подхватил Пин. — Только вот, знаешь ли, с трудом верится».

«Ты заблуждаешься, моя беспокойная подруга, — подал „голос“ рояль. — Нас действительно создают мастера. Но Фолки не мастер, он всего лишь настройщик. Настройщик, бесспорно, талантливый. Но на этом его возможности кончаются. Надо искать в среде высоких художников и мастеров мирового уровня. А это — прямой путь в Северную Америку».

«Далековато», — заметила скрипка.

«А где она, Северная Америка?» — спросил Пин.

«За океаном, — многозначительно сказал рояль. — За много-много миль отсюда. Сначала нужно добраться до пристани, потом — сесть на пароход. И плыть, пока тебя не одолеет качка, а корпус твой не разбухнет от влажности».

«А еще, — зловеще вставила скрипка, — пароход может утонуть. Ты утонешь вместе с ним и станешь прибежищем для рыб».

Пин с удовольствием бы поежился, если б мог. Тяжела жизнь в мире Людей. Тяжела и непредсказуема. Сегодня ты — любимец публики, а завтра — бесформенная груда на морском дне. Как при таком непостоянстве можно вообще что-то планировать?!

Пин решил, во что бы то ни стало, посоветоваться с Баром. Посоветоваться — и склонить к очередному путешествию. Уж если и погибать, то вместе.

Фолки кое-как справился со своим вечно скачущим давлением. По дороге на кухню он ненароком налетел на Пина, который томился в мрачном углу, и по такому случаю настроил его, сверяясь с камертоном. Спустя несколько дней увезли сумасшедшую скрипку. Назад, в музыкальную школу. Там ее снова будут мучить бездарные ученики, и она снова будет надрывно плакать. Бедная, бедная скрипка! Она никогда не расстанется с мечтами о блеске и славе.

Затем увезли рояль. Не сказать, чтобы Пин ему сочувствовал. Насколько он мог судить, рояль был натурой довольно уравновешенной, несмотря на частые «приступы» мнительности и манию величия. А уравновешенной натуре куда проще приспособиться к переменчивой погоде.

Позднее настал и черед Пина покинуть душную мастерскую. Накануне какого-то грандиозного события, о котором без умолку вещало радио, за Пином приехал директор театра.

— Говорят, будет война, — беззубо прошамкал старик Фолки. Он прошамкал это с таким воодушевлением, что Пин, который знал о войне лишь понаслышке, окончательно отбросил сомнения. Да, конечно, война — это праздник с фанфарами и салютом, с барабанным боем и конфетти!

— Много наших поляжет, — без энтузиазма заметил директор театра.

«Поляжет со смеху?» — предположил Пин.

— Если на фронт заберут моего сына, — продолжал между тем директор, — ох нагорюется, ох наплачется жена! Да и я уже стар. Что будет, если Альвисс умрет?!

«Умрет? — задумался Пин. — Значит, война вовсе не праздник? Значит, на войне гибнут? Но у нас никогда не устраивали войн. Мелочные ссоры, пустячные склоки — это еще куда ни шло. Но намеренно лишать жизни своих друзей и соседей — как такое вообще может прийти кому-то в голову?!»

Вернувшись в театр, Пин долго ощущал необъяснимую тревогу и какую-то пустоту внутри. Он звал Бара, но Бар не откликался. Неужели всё еще дуется?

«Бесполезно, — послышался из глубины оркестровой ямы знакомый голос Киннора. — Его забрали на войну вместе с трубами и валторнами. Он сопротивлялся, он пытался остановить людей — я свидетель. Но люди словно оглохли! Они были как одержимые: все на войну, все в бой! Ох, боюсь, много прольется крови».

«Но как же так?! — опешил Пин. — А я собрался в Америку…»

«Если собрался, то сейчас самое подходящее время, — отозвался Киннор. — Попробуй убедить директора. Для пущей сохранности тебя, быть может, туда и переправят. Потому что скоро наш театр, как пить дать, разлетится на осколки».

«А что же будет с Баром?..»

«Он инструмент воинственный, не пропадет», — утешил Киннор.

Так-то оно так, Бару палец в рот не клади. Он за себя постоит. Но вот как бы от его «стояния за себя» ничего худого не вышло…

Глава 8, в которой…

…Бар находит и теряет друга.

Даже солнце сегодня отказалось светить. Оно закуталось в кокон из туч и посылало оттуда на землю мутный свет, хотя сквозь туманный кисель этому свету всё равно было не пробиться. Сама природа восставала против войны. На дорогах лежал наполовину растаявший снег, колеи развезло, а в почернелом, неуютном лесу у обочины дороги кричали вороны. Бар слышал их назойливое карканье, и ему хотелось швырнуть в них какой-нибудь здоровенный булыжник, чтобы умолкли раз и навсегда.

«Вот, что такое война, — подумал он. — Ты убиваешь из прихоти. Только потому, что кто-то тебя не устраивает. Только потому, что кто-то мешается у тебя под ногами».

Его везли в багажнике пропахшего бензином грузовика, у которого барахлил мотор и в котором чувствовалась каждая выбоина. Жестяная багажная заслонка билась о кузов, и внутрь залетал сырой, холодный ветер.

«Я уже довольно стара, а значит, я в форме», — донеслось до Бара из дальнего конца багажника. Там, зажатая между ящиками, неторопливо мыслила виолончель.

«Я уже достаточно стара и теперь буду звучать, как самый глубокий тенор. Попасть бы только в приличное заведение. Беда лишь в том, что на одно приличное заведение в этой стране насчитывается с десяток балаганов».

«Эй, — мысленно окликнул ее Бар. — Ты кто?»

Раздумья виолончели прервались.

«Прежде чем отвечать, я должна видеть, с кем говорю, — немного погодя подумала она. — Но в последнее время я почему-то ничего не вижу. А у вас, часом, нет знакомых из города До?»

«Из города До нету. Зато есть один проходимец из города Ре, — буркнул Бар. — Клавикорд Пизанский».

«Надо же, какое совпадение! — удивилась виолончель. — Мне тоже довелось с ним повстречаться. Совершенно случайно, вот не поверите!»

«Еще как поверю! Дай-ка угадаю: он заморочил тебе голову рассказами о мире Людей?»

«Он поведал мне столько всего интересного!»

«И ты прыгнула с дерева…» — продолжал Бар.

«Ну, прыгнула — это уж очень громко сказано. Свалилась, если точнее. В моих летах как следует не прыгнешь. Чего доброго, гриф свернешь — струн не соберешь».

Поскольку виолончель так и не ответила на его первый вопрос, Бар решил применить свои дедуктивные способности:

«Выходит, ты Струнная. Скрипка, что ли?»

«Не скрипка, а виолончель, — обиделась та. — Скрипкам до нас расти и расти. Ах, слушайте, как вы переносите эту ужасную тряску?» — сменила она тему. Таить обиду было не в ее правилах.

«У меня внутри пустота. А пустоте тряска нипочем, — ответил Бар. — Ты, вроде бы, тоже полая?»

«Опять обзывается», — вздохнула виолончель.

Если не считать тряски, то пока всё шло относительно гладко. Бар старался не думать о плохом. Он представлял, что могло бы быть и хуже. Что его могли бы выбросить на помойку, как непотребный мусор. А так он примет участие в сражении. В своем музыкальном детстве он частенько играл с приятелями в войнушку. Почему бы не поиграть в нее и сейчас?

«Ты знаешь, куда мы едем?» — спросил он у виолончели.

«На концерт? О да, разумеется, на концерт! В мире Людей устраивают просто грандиозные концерты».

«А еще здесь устраивают грандиозные войны, — мрачно прибавил Бар. — Нас везут на войну, и уж не пойму, как Люди умудрились погрузить тебя вместе с трубами и барабанами. Ведь ты инструмент не военный».