Игорь Малышев - Лис Страница 9

Очнувшись, Семен зашарил по столу, нащупывая спички. Загоревшаяся свеча осветила сидящего комочком на полу беса. Рядом высыхал отпечаток оленьего копыта. Лис медленно встал, подошел к столу. Семен пододвинул ему стакан самогона. Он устало взглянул на него и выпил. Лицо человека ничего не выражало. За окном вились редкие снежинки. Снегопад прошел. В узкую полоску окна пробивался лунный свет.

— Ты ешь, лук-то, — заботливо сказал Семен.

Лис снова глянул на него и кивнул головой, очищая плохо слушающимися пальцами луковицу. От лука у него заслезились глаза, и он вытер их тыльной стороной ладони.

— Едучий какой, ах, — вдруг засмеялся и замотал головой.

— Ты ешь, ешь, — тоже заулыбался человек, видя, что бесу весело. Посидели, пожевали. Снова выпили.

— А что это было?

Лис пожал плечами.

— Лето, красиво…

— Ох, и здоров же ты плясать, — радостно сказал Семен.

Лис снова пожал плечами.

— Слушай, давно хотел тебя спросить, а где ты живешь?

— Там, — он махнул рукой в сторону окна. Он забавлялся тем, что разделывал луковицу на отдельные скорлупки и выкладывал их перед собой.

— А-а, — протянул человек, будто понял. — А где, там?

— Ну где, где… В лесу живу, в поле, у тебя на чердаке, если захочется.

— А я думал ты в аду живешь.

Лис фыркнул.

— Сами вы в аду живете.

Они снова помолчали.

— Как же ты в лесу живешь, там же холодно?

— Нет, совсем не холодно. В снег зароешься, и тепло.

— Да как же тепло, — недоумевал Семен.

Бес нехотя оторвался от луковицы.

— Ты посмотри, как я к тебе пришел.

На нем действительно не было ни клочка одежды. Человек только сейчас это заметил и задумался. Задумчиво налил себе, задумчиво выпил.

— И много вас, таких?

— Каких?

— Ну, как ты, лесных.

Лис сосредоточенно наполнял луковые скорлупки крошками хлеба.

— Да, есть и еще, кроме меня…

— А я почему так не могу?

— А ты и летать не можешь.

— Ха, летать ты и сам не можешь.

— Не могу, ну и что? Зато я у тебя не спрашиваю, почему я летать не могу.

— Да. Не спрашиваешь. Точно…

Лис загрузил луковые кораблики хлебом и уставился на Семена. Долго и изучающе смотрел, потом хлопнул себя по лбу и завыл:

— Забыл!

Он метнулся к двери, вернулся оттуда с улыбкой до ушей и полными руками мороженых яблок, которые прижимал к голому животу. Все так же улыбаясь, вывалил их на стол, взял одно, откусил кусочек, загудел, согревая его во рту. Проглотил, поежился:

— Мороженые. Сам под снегом морозил.

Семен протянул руку.

— Отравишь, бес.

Лис захохотал, довольный. Семен откусил и едва не зажмурился от удовольствия. Холодное, как на снежок яблоко, было медово-сладким и имело вкус июльского полдня с полуденным зноем и цветущим клевером.

— Где ты их берешь, — только и смог сказать. — Сладость-то какая! Ну, лето, точно лето.

Лис от смеха свалился со стула, заполз под стол и с хрюканьем хохотал оттуда, пока Семен не начал пинать воздух, выгоняя его, но он, скрюченный от смеха, переполз под кровать и начал хохотать уже оттуда. К нему под кровать спустился кот и стал мяукать, как бы подхахатывая. С бесом началась истерика. Плечи Семена вдруг начали вздрагивать, и, спустя мгновение, он тоже заходясь от веселья, спустился на пол и пополз под кровать. Долго еще оттуда раздавался смех, уханье и мяуканье. Потом кот сбросил со стола вниз пару яблок, и они захрустели мороженой мякотью. Кота тоже угостили. Лис в темноте откусил кусочек и протянул к светящимся кошачьим глазам, тот осторожно съел предложенное и благодарно заурчал.

Потом, когда они уже вылезли из-под кровати, Семен, покачиваясь на стуле и немного заплетаясь, стал снова расспрашивать развеселившегося беса.

— И как вы там живете в лесу?

— У-у, весело живем. Утром встаем вместе с солнцем, весь день бегаем да играем, поедим чего придется, а там снова дело ко сну. А вы?

— А мы … — человек махнул нетвердой рукой, задел тарелку с капустой и она слетела со стола. Лис поймал ее у самого пола, не просыпав ни крошки. Семен не заметив, продолжал:

— Мы… Хуже собак живем.

— Нет, — возразил бес, — собаки у вас ничего, веселые. Я с ними играл — живые, понятливые. Не чета … — он засмеялся и запихал в рот скорлупку лука с хлебом.

— Смешливый, — с пьяной неприязнью заметил человек, — И как вы там, разговариваете, что ли друг с другом?

— Конечно, что ж нам в молчанку играть. Но мы зря не болтаем.

— И какие вы, все такие, как ты?

— Нет, разные все. Да и вообще, причем здесь я? Там и волки, и лисы, и зайцы, и птицы, и рыбы, и еще кое-кто.

— Ага, жрете друг друга, значит, и разговариваете?

— Конечно, едим. Жить-то надо. Только мы не очень об этом думаем, мы не боимся смерти. Каждый знает, что умрет и живет спокойно, занимается своим делом.

— И тебя съесть могут?

— Могут. Но вряд ли.

— Это почему же?

— Я ж не животное и не рыба.

— А кто ж ты?

Лис замолчал, словно даже съежился, и вдруг закричал:

— Я — бес! — и безудержно захохотал.

Семен даже отпрянул от неожиданности.

— Напугал, черт.

Потом они еще много пили.

— Постой, постой, — Семен постучал ладонью по столу. — Вот ты говоришь, ты там с белками болтаешь, с собаками. Так они, что, — он запнулся, подыскивая нужное слово, — разумные что ли?

— Да уж не глупей тебя.

— Если бы они были разумные, мы бы, — он зачем-то перешел на шепот, — мы бы их в капканы не ловили. Так-то.

— Это ерунда. Просто вы по-разному разумные. Они погоду за месяц вперед чуют, а ты и за полчаса не угадаешь. То под дождь, то под снег попадаешь. Если б ты был размером с муравья, ты бы в муравейнике заблудился и помер, а они там живут. Вот тебе и капкан. А в паутину ты сколько раз мордой влезал?

Семен закрылся от света свечи ладонью и, понизив голос, начал вдруг горячо шептать, наклонившись к Лису.

— Это я так, болтаю. Я ж и сам чувствую, что они не просто живут. Я вижу, что они все понимают, все чувствуют, все знают. Когда Наташка с Варюшкой пошли новую корову смотреть, так старая весь день мычала. Разозлила она меня, я лопату взял и вдоль спины ее вытянул. Вроде замолчала. А потом опять за свое. Ну, я снова лопату хватаю, подхожу к ней, а она стоит, плачет, на меня сквозь слезы смотрит и все равно мычит. Бросил я лопату, да и ушел. А наутро приехали, сказали, что, — он вытер глаза, — ну, что утонули они.

Он замолчал, потеряв мысль.

— А, так вот, я сначала думал она об себе плачет, что под нож ее. А сейчас думаю — по Варюшке она плакала. Она ж, знаешь, как ее любила…

Он снова вытер глаза и шумно высморкался. Пьяные вообще легко начинают плакать и смеяться. Вскоре он уже веселился.

— Да я и сам лесной! Как вы. Я теперь ваш. Здесь мне делать нечего, мне здесь никто не нужен, и я никому не нужен. Я в лес уйду, к тебе. Буду в снегу ночевать. Я когда на охоту ходил, на снегу спал. У костра, правда, но ничего, я и так смогу. Что смеешься, не веришь? Смотри.

Он стал снимать засаленную рубаху.

— Сейчас в лес пойду, спать.

Его шатало, как былинку под ветром. Лис молча потешался и уплетал луковые скорлупки. Семен попробовал шагнуть и снова сел на стул. Разлил по стаканам самогон. Зашарил по столу в поисках закуски. Когда попытался взять лисов лук, получил по руке, но лук не оставил и только пьяно улыбнулся. Выпил, закусил скорлупкой.

— Я ж теперь лесной, я ж тоже…

Свеча летала перед его глазами, комната поворачивалась, икона тускло отсвечивала в углу. Семен вдруг решил перекреститься и, совсем опьянев, не смог.

— Эхе-хе, — вздохнул бес, подхватил его подмышки, и потащил к кровати.

— Я тебе потом тоже яблок наморожу под снегом, — пробормотал человек с закрытыми глазами и это было последнее, что он сказал Лису. Бес легко, будто ребенка, отнес его на кровать, снял сапоги, погудел в них зачем-то и поставил на пол. Укрыл полуодетого спящего тулупом, под голову сунул шапку.

— Лесной, — болтал он сам с собой. — Спи. Домашний, что твоя корова, здесь тебе и спать.

Задул свечку, съел еще одну скорлупку с хлебом и вышел из избы. Под обе двери накидал снега, утрамбовал ногами.

— Что б пьяный на улицу не вышел. Пусть дома спит, а протрезвеет, поднатужится и откроет, — объяснил вышедшему вслед за ним коту. — А ты приглядывай за ним, за домашним.

Потом он, легко ступая, дошел до леса. По дороге не удержался и пару раз съехал по заснеженному склону оврага, сгребая за собой целые лавины снега. В лесу он нырнул в сугроб, свернулся там клубочком и уснул.

Семен проснулся среди ночи. Комната купалась в лунном свете, лившемся через узкие полоски стекла, не занесенные снегом. Все вокруг было голубым. Семен поднял руку и оглядел ее.

— Точно у русалки, — внятно произнес он и медленно встал. Подошел к окну, оперся на подоконник, приподнявшись на цыпочки, заглянул в просвет. Над снежными полями проплывала полная луна, заливающая равнины светом, от которого что-то задрожало в груди и заиграло в горле. Семену захотелось выйти под этот свет на синих сверкающих полях. Он оглядел комнату, нашел на кровати тулуп, надел его на голое тело, взял в руки шапку и вышел в сени. Там было темно и он, шаря по стене руками, нашел переднюю дверь, отодвинул засов, поднял щеколду и толкнулся вперёд. Дверь не поддалась, он толкнул сильнее, но тоже без успеха. Семен оставил ее и пошел к задней двери, толкнул ее два раза, но и она не отворилась. Тогда он разбежался и хотел ударить ее плечом, но споткнулся в темноте и ударился головой о засов. На секунду он потерял сознание и, очнувшись, почувствовал бегущие по волосам горячие струйки. Потрогал руками, ощутил липкость крови.