Алексей Пантелеев - Часы Страница 10

Уж темно совсем стало, огни погасли, взошла луна.

Тут девчонки встрепенулись:

- Пора домой идти.

Распрощались и пошли.

И Петька с Мироновым до самого приюта про девчонок говорили.

- Хорошие девчонки.

Долго стучались в калитку. Долго за оградой лаял Король и гремела цепь. Наконец косоглазый дворник Иван открыл калитку. Зевал и ругался.

По двору шли, и вдруг Миронов сказал:

- Гляди-ка!.. Дрова кончились!.. Ловко! Теперь можно в лапту играть.

Поглядел Петька, - так и есть - кончились дрова. Очистился двор от забора до забора.

- Верно, - сказал Петька. - Можно в лапту играть.

Всю ночь не спал Петька. Все думал и все обсуждал.

И ранним утром оделся Петька и вышел во двор.

Холодно было, туманно, и пахло землей, и за оградой на тополях орали галки. Ежился Петька, ходил вдоль забора и глядел в окна.

Окна румянились чуть и блестели, как в речке вода. За окнами тихо было.

Ходил Петька вдоль забора и прутик искал. Прутика не было: всюду кора валялась, щепки и лык лохматый.

Прутика не было, но место Петька отлично нашел. Стал у забора и вспомнил:

"Вот здесь воспитатель сидел и книжку читал. Вон там ребята в рюхи играли. Вот тут я..."

Огляделся Петька, сел на корточки и щепкой стал ковырять землю. Ямку глубокую до локтя вырыл, - руку засунул: так и есть. Сцапали пальцы скользкий узелок. Сжал Петька узелок и поднялся. И, зашвыряв щепками яму, быстро пошел в приют.

А в коридоре сел на окно и, отдышавшись, развязал узелок.

Чистокровное золото за год не потускнело: по-старому солнце горело у Петьки в руках. Но меньше показались Петьке часы. И легче. Легкие, легкие... Даже страшно.

Задумался Петька, поежился.

К уху приставил часы - молчат. Крышки открыл - стоят.

Черные стрелки стоят на без двадцати восемь.

И вдруг еще страшнее Петьке стало.

"Как же это? - думает. - Что же это? Столько времени прошло, год целый прошел, а часы на час не продвинулись?"

Солнце в окно ворвалось. Испугался Петька и сунул часы в карман. И сразу тяжелые стали часы. Карман оттянуло, и стало неудобно ноге.

Пошел Петька по коридору. А навстречу Рудольф Карлыч идет. Улыбается. И солнце на белом халате. И кочерга в руке.

- Здравствуй! - говорит. - Доброе утро. Идем со мной печка топить? Нет?

- Нет! - сказал Петька. - Мне в экономию надо... Хлеб вешать.

И пошел хлеб вешать.

Но не убежал Петька. Нет... Это прошлым летом он мечтал убежать, а теперь... Теперь совсем другое.

Другие дела на уме у Петьки. И странно даже подумать: как это так бежать?

Но на руках у Петьки часы. На руках у него этот проклятый драгоценный предмет.

И нужно подумывать, что и как!..

Носит Петька часы день, другой - и все думает, все размышляет, куда бы часики деть.

Бросить хотел часы - пожалел: глупо. Самое лучшее - Кудеяру отдать. Да где его возьмешь, - не приходит больше гражданин Кудеяр. Ни слуху о нем, ни духу.

Так и страдал Петька и носил с собой эти ненавистные часы.

А в середине лета стали в приюте красить крыши.

Вот призвал раз Федор Иваныч Петьку и говорит:

- Сходи, - говорит, - пожалуйста, на улицу Ленина, в Губжир. Купи зеленой краски.

Дал Петьке денег, пошел Петька в Губжир.

Идет мимо базара. Старое вспоминает. Разные случаи вспоминает: гири, пампушки, селедки.

И вдруг слышит свист. Бегут люди.

Бегут по базару люди и дико орут:

- Лови его! Во-ор! Лови!..

Побежал и Петька. И видит, за кем бегут. Бегут за лохматым парнишкой. Парнишка бежит, оглянулся - мелькнул перед Петькой завязанный газ.

- Пятаков! - крикнул Петька и шибче бежать припустился.

А Пятаков бежит хорошо.

Толпа уж давно позади осталась, один только Петька вдогонку бежит. И кричит:

- Пя-та-ко-ов!

И вот догнал.

Схватил за плечо Пятакова и:

- Стой! Не уйдешь!..

А Пятаков увернулся и Петьку - под грудки.

- Дурак! - закричал Петька. - Дурак! Не дерись.

Отскочил Пятаков и смотрит на Петьку. И весь дрожит.

А Петька:

- Ну что? Не узнал?

- Нет, - сказал Пятаков, задыхаясь.

- В приюте... Помнишь?

- А, - сказал Пятаков, - помню. Обжора...

И дальше пошел. И все дрожит.

А Петька за ним:

- А дрова помнишь?

- Какие дрова?.. Помню... Ну что ж?

И дальше, дальше бежит Пятаков. И все стороной, все переулками-закоулками... К Слободе, на окраину города.

Петька за ним:

- Пятаков!

- Что тебе?

- Пятаков, подожди, не беги.

Стал Пятаков. Отдышался:

- Ух... Черт возьми... Что, говорю, тебе?

- Помнишь дрова?

- Помню. Ну что ж?

- Обидно?

- Что?

- Прости, - говорит Петька. - Я виноватый во всем.

И стал Пятакову рассказывать насчет дров. А Пятаков хохотать начал. И так хохотал, что повязка его на нос сползла.

- Дурак! - говорит. - Да разве ты виноват?.. Ведь сам я... Ведь я в тую ночь шестнадцать поленьев торговкам на кордон перетаскал.

- Врешь! - изумился Петька. - Врешь!.. Неужели верно?..

- Верно. Шестнадцать поленьев. А ты думал что, я за милую душу в реформу пошел? Нет, брат, нас на испуг не возьмешь.

Удивляется Петька:

- Так, значит, тебе не обидно совсем? И в приют не хочется?

- В приют?

Усмехнулся Пятаков. И говорит важно:

- Я, брат, в тюрьме побывал. А кто в тюрьме побывал, тому в приюте с детишками делать нечего. Понял?

Щелкнул Петьку по лбу и пошел качаясь.

Пошел качаясь и вдруг обернулся.

Обернулся и, бледный, лохматый, на Петьку идет. И сверкает своим одиноким глазом.

А Петька, конечно, подходит спокойно. У Петьки совесть чиста.

- Что? - говорит.

- То, - говорит Пятаков и на Петьку надвигается. - То, - говорит. Гони часы!

И - раз по плечу Петьку:

- Ну?!

Чуть на землю Петька не сел. Закачался. Закланялся. В глазах у Петьки стали мелькать заборы, дома, фонари и одноглазые Пятаковы. Язык онемел у Петьки.

- Ну? - повторил Пятаков. - Не слышишь? Часы гони.

- Ка-ка... - сказал Петька, - ки-ки... Ка-ки-кие часы?

- Такие, - сказал Пятаков и вдруг, наклонившись к самому Петькиному лицу, быстро-быстро зашептал: - Ты думаешь, я не знаю? Нет! Я, брат, знаю. Мне Кудеяр все рассказал... Под чистую. Мы с ним полгода в тюрьме отсидели вместе. Да. Он и сейчас за пьянку отсиживает. Да. Он мне все рассказал. Все знаю. Все мне известно. Гони часы. Слышишь?

И тут Пятаков хватает Петьку за грудь, а другою рукой он хватает его за горло и шипит:

- Слышишь? Гони часы... А не то... Только пикни!

И пальцами жмет Петькино горло. И грязный кулак пихает Петьке прямо под чистый нос.

А Петька уж лезет в карман. И щупает там часы. Хочет их вытащить вон и отдать Пятакову. И даже торопится. Даже спешит поскорей отдать часы Пятакову.

Но тут раздаются крики, свистки, улюлюканье, топот. Из-за угла вылетает милиционер. За ним бабы. За бабами еще разные люди.

- Ага! - орут. - Вота он! Ло-ви-и!

И - шасть к Пятакову. Хвать Пятакова за шиворот. Бух на землю!

- Вор-р! Бей!!!

Петька едва убежал.

Идет Петька дальше, в Губжир. И снова идет по базару. По самым рядам, где торгуют пампушками и селедками. Где пахнет мукой и овощами. Но грустный Петька плетется. Унылый. Со злостью сжимает в кармане часы и думает:

"Господи! - думает. - За что мне такая обуза? За что мне такое несчастье в кармане носить?!"

А вокруг и гудит и шумит. Солнце по всей барахолке гуляет. Люди толкаются. Баян гудит. Птицы гогочут в клетках. Нищие песни орут. Весело!

Но Петьке не радостно. Петьку и солнце не радует. И нищие даже не радуют. Грустный Петька идет.

Вдруг Петька увидел девчонку. Девчонка стояла в рядах и что-то держала в руке. Какую-то вещь.

Какую-то вещь она продавала сухощавому рыжему дядьке в очках.

Петька узнал Наташу. Это Наташа, с которой Петька на вербе гулял, белокурая, продавала теперь какую-то вещь сухощавому дядьке.

Петька обрадовался. Петька даже очень обрадовался. Он стал толкать направо и налево людей и подошел к Наташе.

Рыжий в очках, что-то бурча под нос, отошел.

- Наташа, здорово! - сказал Петька. - Чем торгуешь?

Наташа взглянула, ахнула и сунула руку в карман.

- Что ты? - сказал Петька. - Чего испугалась? Боишься? Краденым торгуешь, что ли?..

- Нет, не краденым, - сказала Наташа.

- А что? Что это у тебя в руке? Покажи.

- Не покажу. Что тебе?

- Покажи. Интересно.

- Не покажу.

- А! Краденое, значит. Веник в бане украла или фантиков восемь штук? Да?

Наташа молчала.

- Или, может быть, чулки у покойной бабушки стилибондила? Да? Или отца-старика ограбила?

Наташа вдруг покраснела. Вдруг, чуть не плача, она сказала:

- Я не ограбила. Он сам велел мне продать. Он письмо мне прислал. На, погляди! "Краденое"!

Наташа сунула Петьке в лицо ладонь. На ладони лежала цепочка. На цепочке болтались брелочки, бренчали собачки и слоники, и посреди всего колыхался - зеленый камень-самоцвет в виде груши.

Петька совсем закачался и чуть не упал. И так он устал, и еще Пятаков его бил под грудки, а тут он совсем опупел. Тут он взял цепочку и долго смотрел на нее.