Николай Дубов - Мальчик у моря Страница 11

- Мамк, я есть хочу, - говорит Сашук, подходя к койке.

Оказывается, она совсем не спит. Блестящие глаза ее смотрят все в тот же угол под потолком, круги под глазами еще больше, а лицо синевато-бледное. Она шевелит запекшимися губами, но отзывается не сразу.

- Ключ возьми... под подушкой. В кладовке хлебца отрежь... Не порежься смотри...

- Что я, маленький?

- Только, сынок, там сало лежит - не трогай... Оно артельское, нельзя. Если хочешь, капустки возьми, в кадушке...

Сашук шарит у нее под подушкой, достает ключ. Кладовка во дворе, наполовину врытая в землю, там сумрачно и прохладно. Прижав к животу хлебный кирпич, Сашук срезает себе горбушку. Подумав, отрезает еще ломоть про запас и для Бимса. На ящике, прикрытое холщовой тряпкой, лежит сало. Его много. Три толстых белых пласта, рассеченных на четыре части, поблескивают крупной солью. Сало Сашук любит, но ест его не часто. Он оглядывается на открытую дверь кладовки и раздумывает. Никто же не увидит... Потом глотает слюну и решительно прикрывает сало тряпкой. Капуста старая, воняет бочкой - прямо с души воротит. Сашук посыпает свою горбушку крупной солью, запирает кладовку и бежит обратно к матери. Бимс юлит, виляет бубликом-хвостом. Получив ломоть хлеба, укладывается и тоже принимается жадно есть. Мать переводит взгляд на громко тикающие ходики.

- Господи, скоро шесть... - и пробует приподняться, но обессилено опускает голову на подушку. - Сынок, а сынок, - немного передохнув, говорит она, - рыбаки скоро с моря придут...

Сашук перестает болтать ногами, но продолжает уплетать горбушку.

- А я вот слегла... Есть-то им будет нечего... - Сашук перестает жевать и, зажав ладошки между коленками, ждет, что она скажет дальше. Может, ты расстараешься?

- Так а я чего? Я не умею.

- Хоть как-нибудь.

- Да ну, мамк, не хочу я! И некогда мне, пускай сами...

- Ты погоди, ты подумай... Ушли они до света, а придут часов в восемь... Они ж не катаются, а работают. Тяжко работают, сынок... Ты весла ихние видел?

Сашук кивает. Весла здоровущие. Он как-то попробовал приподнять - и пошевелить не смог. Как бревно. Не зря на одном весле по два человека сидят.

- Ты подумай-ка сам: пять часов таким веслом помахать!

- Я бы взял и бросил.

- Глупый ты еще... И они, чай, не от радости - на жизнь зарабатывать надо... Ты вон только побегаешь и то есть хочешь. А им каково? Небось все руки-ноги ломит...

Сашук пытается представить, как это ломит руки-ноги, и не может. Но он знает, что рыбаки всегда приходят голодные-преголодные. Едят быстро и молча. А потом сразу ложатся отдыхать. Очень устали потому что. А тут они придут, а есть нечего, надо варить и ждать. Они будут сердиться и ругаться, и даже сам Иван Данилыч...

- Ладно, - говорит Сашук, - только ты говори чего...

- Вот и хорошо, вот и ладненько... - говорит мать, и губы у нее почему-то дрожат. - Хоть кондер сварим. Я тебе все по порядку... Ты перво-наперво плиту почисти, кочережкой...

Через полминуты под навесом начинается извержение вулкана - зола и пепел столбом поднимаются над плитой, усыпают все подступы к ней. Сашук чихает, кашляет, но орудует кочережкой, пока колосники и поддувало не становятся чистыми.

- Дальше чего? - прибегает он к матери,

- Господи, измазался-то, как чертушка! - скосив на него глаза, говорит мать. - Ладно уж... Натаскай воды в котел, ладошки две не до краев... Потом чайник. И разожги.

Хорошо хоть железная цистерна с водой близко. Сашук таскает воду котелком и старательно прикладывает к краю ладошки. На растрескавшейся эмали котла остаются сажевые следы, зато мера точная, тютелька в тютельку две ладошки. Разжечь плиту - дело плевое. Сашук не раз с ребятами жег костры и в плавнях и на огородах. Пламя в плите начинает реветь. Потом Сашук приносит из подвала два котелка пшена, отрезает четвертушку сала. Он режет сало на мелкие кусочки, а Бимс, уловив волнующий запах, вьется под ногами и скулит.

- Не подлизывайся! - строго говорит Сашук. - Сказано тебе - нельзя! Артельское...

Все-таки он не выдерживает: отрезает маленький кусок шкурки и дает щенку. И себе отрезает такой же, кладет за щеку и сосет. Шкурка вкусная, ее можно сосать долго, но Бимс, не жуя, заглатывает свой кусок и так царапает Сашуковы ноги острыми когтями, так умильно заглядывает ему в лицо, что Сашук вынимает шкурку изо рта и отдает щенку.

Кондер закипает, и оказывается, что самое трудное - мешать. Большая деревянная ложка почти целиком уходит в котел, а кондер густеет и его все труднее размешивать. Сашук доливает воды, но он снова густеет, надувается пузырями, пахает паром и целыми шлепками кипящей крупы. Уже немало таких шлепков попало на плиту, они горят и воняют. А потом такой шлепок попадает ему на запястье, он бросает ложку и с ревом бежит к матери.

- Ошпарился? Ничего, ничего... Ты послюнь и солью посыпь. Оно и отойдет, не так печь будет...

Сашук посыпает, соль грубой коркой присыхает на ожоге, и через некоторое время и в самом деле становится легче.

Тем временем к причалу подходят лодки. Сашук бежит туда и, забыв об ожоге, обо всех неприятностях, горделиво кричит:

- Папа, дяденька Иван Данилыч! А я кондер сварил! Сам, один!

- А мать чего ж?

- Так она хворая! - радостно сообщает Сашук. - Вот я и варил...

Иван Данилович и отец переглядываются, отец вспрыгивает на причал и быстро идет к бараку. А Сашук обижается - никто не радуется и не удивляется тому, что он сам, один сварил кондер.

Рыбы мало, ее быстро разгружают, транспортер уносит ее в цех, и рыбаки идут домой. Надутый, обиженный Сашук бежит следом за бригадиром. Тот прежде всего идет в боковушку к матери. Та с трудом поворачивает к нему голову.

- Вы уж не серчайте, Иван Данилыч, не смогла я, совсем заслабла...

- Ничего, с голоду не помрем. Поправляйся давай, - говорит Иван Данилович, кивает отцу Сашука, и они выходят во двор. - Табак дело, Федор, надо Настю к доктору.

- Где ж его взять?

- В Николаевке нету. Там даже фельдшера нет. Только в Тузлах. Туда и везти.

- А на чем?

- Да не будь ты тютей! - сердится Иван Данилович. - Где, на чем да как... Иди в Николаевку - в сельсовет, в колхоз, - добывай транспорт. Там ведь люди, помогут. Нельзя, чтобы не помогли. Добивайся, требуй!

Отец, ни слова не говоря, поворачивается и быстро шагает со двора.

- Ну, кухарь, показывай, чего наварил.

Сашук стаскивает тяжелую деревянную крышку с котла. Иван Данилович заглядывает.

- И все сам? - Сашук быстро и часто кивает головой. - Знатный кондер!.. Кажись, малость подгорел. Ну, не беда - смачней будет... Молодец парень!

Сашук расплывается. Если уж сам Иван Данилыч говорит... Рыбаки садятся за стол, начинают есть, и Сашук ждет, что сейчас и все, как Иван Данилыч, будут говорить, какой замечательный кондер он сварил, и хвалить его, Сашука, но вместо этого слышит, как Игнат бурчит:

- Какой же то кондер, то ж каша, ее хочь колуном рубай.

- Заглотаешь и такую, - отзывается Жорка. - Щи да каша - пища наша! Верно, Боцман?

- Это тебе все одно, что дерево, что бревно... Дам табуретку - и ту сжуешь... А человеку после работы еда нужна.

- Не нравится? - спрашивает Иван Данилович, и голос его не сулит ничего хорошего, - Скажи малому спасибо и за такую еду, а то сидели бы на одном хлебе.

Каша в самом деле очень крутая, с трудом проходит в глотку, горчит, но из всех каш, какие он ел, кажется Сашуку самой вкусной. А Иван Данилович... Иван Данилович, конечно же, самый справедливый и самый авторитетный из всех людей, каких он знает.

САМОРДУЙ

Сашук наедается своей каши до отвала и соловеет от сытости и усталости.

Оказывается, даже если только сварить один кондер, и то устанешь, и он уже предвкушает, как вместе со всеми рыбаками пойдет в барак и ляжет отдыхать. С устатку... Но Иван Данилович говорит вдруг:

- Егор, прибери давай, что ли. - Жорка недовольно морщится. - Надо ж кому-то. А ты моложе всех...

- Ладно, - говорит Жорка. - Если только шеф-повар подсобит. Как, Боцман, подмогнешь? Мы с тобой враз все подчистую.

Сашук согласен. Он согласен сейчас на все. Даже сварить новый кондер. Или что угодно. Лишь бы опять говорили, какой он молодец и как здорово у него все получается.

- Как нам это дело оборудовать? - спрашивает Жорка и на минутку задумывается. Потом берет детскую оцинкованную ванночку, в которой Сашукова мать делает постирушки, и они сваливают туда все миски и ложки.

- Я буду мыть, а ты таскай, на столе раскладывай.

- И вытирать?

- Ну, еще вытирать! Сами на солнце высохнут.

И в самом деле, солнце так накаляет алюминиевые ложки и миски, что они обжигают руки.

- Вон ты его как уделал! - говорит Жорка, наклоняясь над котлом. Теперь хоть бульдозером выгребай... Тащи песку!

- А где? Тут же нету.

- На море тебе песку мало? Эх ты, а еще Боцман...

Сашук бежит к морю и уже только на берегу спохватывается - прибежал он без посуды. Не раздумывая долго, он насыпает полную пазуху и, придерживая вздувшуюся пузырем рубаху, бежит обратно. Струйки песка щекотно текут по телу, но все-таки почти половину он доносит до места. Жорка шурует вмазанный котел, Сашук, облокотившись о плиту, наблюдает.