Михаил Каришнев-Лубоцкий - Каникулы Уморушки (Волшебные каникулы - 2) Страница 12

- Для того, чтобы зритель поверил артисту, - объяснял Иван Иванович, нужно актеру как следует вжиться в образ персонажа. Вот, например, я буду изображать Кота в сапогах...

- Вы его уже изображаете, - подсказала Маришка.

- Только внешне, - ответил тут же старый учитель. - А внутренне? Я должен показать повадки кота, его походку, его привычки... Вот тогда зритель мне окончательно поверит.

- У котов привычка по крышам лазить, - сказала Уморушка. - Вы что: тоже полезете?

- Деваться некуда - полезу, - развел передними лапами по старой привычке Гвоздиков. - Я всегда в любительских спектаклях действовал по системе Константина Сергеевича, и она меня никогда не подводила. У меня всегда был огромный успех.

Иван Иванович поднялся , и, уже стоя на четырех лапах, снова сладко потянулся, запуская в подушку свои острые коготки:

- Готовьте, что хотите, а я пойду разомнусь. Только будьте осторожнее с газом.

- Я всегда обед сама себе грею, - сказала Маришка. - Что-что, а газом я умею пользоваться.

Уморушка открыла дверь и выпустила Ивана Ивановича на лестничную клетку.

- Мальчишек нет - это хорошо, - сказал, довольно покачивая хвостом, Иван Иванович. И быстро шмыгнул вверх: туда, где находился чердачный люк.

- Не задерживайтесь долго, Иван Иванович! - крикнула ему вдогонку Уморушка. - И не деритесь там с другими котами, а то еще свалитесь с крыши!

И, захлопнув за собой дверь, Уморушка вернулась в квартиру помогать Маришке готовить ужин: картошку в мундире с селедкой иваси.

Глава шестая,

в которой Иван Иванович Гвоздиков рассказывает

капитану Гаидзе нравоучительную историю

На следующий день после странного вызова в Башибузуки и не менее странной встречи на Бисовом Шляхе с облезлым бесенком капитан Гаидзе шел по Большой Собачьей улице в родное отделение милиции на вечернее дежурство. Часы показывали 19.30, солнце спускалось за тополя, и у капитана в душе тихо пела свирель.

"Хорошо, когда кругом хорошо, - подумал Ираклий Георгиевич, слушая голос свирели. - Особенно хорошо, когда хорошо хорошим людям. Хорошие люди должны хорошо жить, я так полагаю".

Он хотел еще что-то подумать важное и полезное о хороших людях, но тут его внимание привлекли две девочки и мальчик, благодаря своему профессиональному чутью, Гаидзе быстро узнал вчерашнего бесенка. Девочки что-то укоряюще говорили мальчишке, но тот не слушал их, а только сердито отмахивался руками и торопился сбежать от назойливых подружек.

- Мариша! Умора! Возвращайтесь скорее! - услышал Ираклий Георгиевич вдруг чей-то голос. Гаидзе машинально поднял голову и с удивлением обнаружил, что ни в одном из окон людей не было видно. Однако девочки, на секунду бросив тормошить мальчишку, как по команде остановились и дружно прокричали: - "Мы скоро, Иван Иванович!" - и, снова вцепившись в несчастную жертву, быстро исчезли вместе с ней за углом.

Ираклий Георгиевич мысленно прочертил траекторию их взглядов, и глаза его остановились на третьем окошке второго этажа. Окно было открыто, но люди из него не высовывались. Единственной живой душой, красовавшейся в нем, был большой серый кот. Увидев милиционера, кот сладко зевнул, потянулся, выгибая спину и царапая когтями подоконник, после чего спрыгнул в комнату на пол и исчез из поля наблюдения капитана Гаидзе.

"Коты кричать не могут, - подумал Ираклий Георгиевич, снимая с головы фуражку и почесывая затылок. - Их горький удел мяукать..."

Однако смута уже поселилась в его душе. Чтобы унять ее, Гаидзе решил вычислить номер этой квартиры и подняться на второй этаж. В спешке Маришка и Уморушка не захлопнули дверь, и она была открыта. Гаидзе остановился перед ней и прислушался. Мужской голос, который две минуты назад призывал девочек вернуться домой пораньше, теперь бодро и весело распевал в глубине квартиры песню о страшно невезучем черном коте. Гаидзе покачал головой и решительно постучал в дверь.

- Разрешите? - спросил он неведомого пока хозяина.

Песню оборвали, но разрешения на вход не дали.

"Странно, - подумал Гаидзе, колеблясь, входить или не входить в квартиру. - Неужели певец совершенно глух?"

Ираклий Георгиевич немного помялся в нерешительности и все-таки вошел, благо дверь была отперта. Опытным милицейским нюхом Гаидзе быстро определил, что в квартире людей нет: ни в комнатах, ни в ванной и туалете, ни на кухне, ни даже за шторами или в шкафу. Один только серо-дымчатый в темную полоску кот лежал, развалясь, как барин, в мягком старинном кресле.

- Здорово, приятель, - поздоровался с ним Ираклий Георгиевич. - Где твой хозяин, посмевший соперничать с самим Бубой Кикабидзе?

Иван Иванович, наступив на горло своей врожденной вежливости, не ответил на приветствие и промолчал. Да Ираклий Георгиевич и не ждал, признаться, от него вразумительного ответа.

- Спеть и не показаться публике на аплодисменты - не очень-то красиво, приятель... Так и передай своему хозяину от моего имени.

Гаидзе не спешил уходить из странной квартиры. Он словно бы надеялся еще обнаружить пропавшего певца.

- Придется ждать, - сказал он и уселся неподалеку от Ивана Ивановича на свободный стул. - А потом оформим протокол.

- Зачем? - невольно вырвалось у кота.

- Для порядка, - так же машинально ответил Гаидзе и подскочил на месте.

Долго - целую минуту - изучали друг друга слегка ошалелыми взглядами старый учитель и милиционер. Гвоздиков готов был откусить свой проклятый язык, так подведший его сейчас, а Ираклий Георгиевич так же решительно был готов сейчас разделаться со своими ушами, начавшими откалывать неприятные шуточки со своим владельцем.

Первым не выдержал и нарушил тягостную тишину Гвоздиков.

- Что вам угодно? - сухо, чуть прерывающимся голосом, спросил он Гаидзе.

- У вас дверь открыта... - ответил тот и махнул рукой в сторону прихожей. - И еще вы пели... песню моей юности...

- Ну и что? - удивился Гвоздиков. - Разве нельзя петь? Разве нельзя подержать немного открытой дверь для проветривания?

- Можно, дорогой, можно... И петь до одиннадцати, и проветривать... Любопытный я такой родился, что поделаешь... Иду: мальчишка выбегает, за ним девочки. Потом - кот в окне. Затем - дверь... Как ни войти - вошел.

- Надеюсь, протокол составлять не будете?

Гаидзе неуверенно пожал плечами:

- В квартире - кот... говорящий... Надо зафиксировать...

- Не нужно... - резко сказал Иван Иванович. - Говорящий кот интересует науку, а не МВД. Или вы, капитан, другого мнения?

- Согласен, дорогой... Хотя в милиции собаки давно уже служат.

- Не говорите мне о собаках! - вздыбив на спине шерсть, сердито произнес Гвоздиков. - Не люблю! Ищут, ищут, вынюхивают... А слова толкового сказать - не могут, один лай...

- Верно, дорогой, золотые слова! Прости, что потревожил! - Гаидзе поднялся со стула и хотел было уже попрощаться и уйти, но был остановлен хозяином квартиры.

- Так как насчет протокола, уважаемый...

-...Ираклий Георгиевич! - подсказал Гаидзе.

-...уважаемый Ираклий Георгиевич?

- Раз в этом деле замешана наука... - капитан немного помялся и закончил: - Не стану протокол составлять.

- Надеюсь, и устно не будете распространяться о том, что здесь видели и слышали?

- Не буду, дорогой.

- Слово?

- Зачем спрашиваешь, уважаемый? Капитан Гаидзе один раз слово дает, но - навеки! "Давши слово - держись, а не давши - крепись", - процитировал он свою любимую пословицу.

У Ивана Ивановича отлегло на душе и он сказал, умиротворенно улыбаясь:

- Совершенно верно, дорогой Ираклий Георгиевич! Точно так же говаривал один мой знакомый кот после очередной трепки. Если желаете, я могу рассказать о нем.

- Пожалуйста, расскажи! - и капитан Гаидзе, снова присев на стул, приготовился слушать.

И вот какую историю поведал ему Гвоздиков.

"Однажды в один приличный дом принесли котенка, который был так мал, что не умел даже мурлыкать. Его забрали от родной матушки совсем крошкой, и несчастная мамаша ничему не успела научить бедолагу. Но когда котенок подрос, он заметил этот свой недостаток.

- Как?! - вскричал он в ужасе, обнаружив у себя изъян. - Я не умею мурлыкать?! Я?! - и он, схватившись передними лапами за голову, стал раскачиваться из стороны в сторону, страшно горюя и плача.

Но на его счастье, а еще больше на свое, этот плач был услышан одной хитрой мышкой. Она высунула голову из норки и громко спросила кота:

- Ты хочешь научиться мурлыкать? Я тебя научу.

- Научи, о радость моего сердца! - воскликнул обрадованный кот и подошел к норке поближе.

Но мышь остановила его.

- Во первых, - сказала она, - я радость твоего желудка, но никак не сердца. Во-вторых, ни шагу дальше, иначе останешься неучем. И, в третьих, дай мне честное благородное слово, что ты никогда больше не станешь ловить мышей, если я научу тебя мурлыкать.

- Клянусь! - сказал кот, замерев на месте.

Тогда мышь спросила его: