Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра (фрагмент) Страница 19

- Увесистая. Будто и правда целый фунт... Женя, а почему у английских денег такое название?

- Потому что "фунт стерлингов". Это связано с какой-то мерой серебра.

- Но эти-то не серебряные?

- Нет. Если я правильно перевела, то они из никеля, а снаружи латунное покрытие... Но были в точности такие же из серебра, три тысячи штук. Специально для коллекционеров. А двести штук даже из золота...

- И тоже один фунт стерлингов?!

- Да это же просто так, для видимости! А продавали-то, наверно, за сумасшедшую цену...

Лоська хихикнул:

- Жень, а вдруг эти тоже золотые? Смотри, как блестят.

Я сказала поучительно:

- Не все золото, что блестит.

Он хихикнул опять:

- А давай распилим одну? Как Шура Балаганов гирю пилил...

- Лоська, до чего же ты начитанная личность! - восхитилась я. - Если бы еще не был такой обормот...

Он вдруг насупился:

- А я и не читал про это. Папа рассказывал. У него "Золотой теленок" любимая книжка была...

Он впервые сказал не "отец", а папа. И вдруг показался мне беззащитным, как дошкольник.

- Лоська, писем больше не было?

- Не было... - Он двигал монетки по столу, как шашки по игральной доске. И вдруг сказал тихонько совсем не детские слова: - Все деньги взять бы да сжечь. И оставить только вот такие, для коллекций... Эти гады, что на мерседесе, сунули кому надо несколько тысяч баксов, и сделался невиноватый виноватым. Из-за бумажек...

Я не знала, что сказать. Стало так... будто за окнами снег пошел. К счастью, затрещал телефон.

- Лоська, извини...

Позвонил дядя Костя. Спросил, надо ли переплетать листы с копиями страниц.

- Ой, дядя Костя, я не знаю... Наверно, и без того хлопот много...

- Не много, если не нужен твердый переплет.

- Да хоть какой!

- Принято. Отбой...

На работе он всегда такой немногословный. Наверно, армейская привычка.

Когда я вернулась из прихожей, Лоська раскладывал монеты в одну линию. Глянул через плечо.

- А почему их только пять? Когда шли, ты сказала, что шесть...

Я вдруг смутилась (вот дура-то!). Покашляла и рассказала Лоське про книгу, про Пашку Капитанова. Ну и про "залог"...

Мне показалось, что он вдруг надулся. Не хватало еще "таких" проблем!

- Лось, ты чего?

- Я? - И эти его марсианские глазища. - Ничего... А чего "чего"?

И я поняла: решать надо сразу.

- Дурень! Я же ему на время дала. А тебе подарю насовсем. Выбирай любую.

Он глянул недоверчиво. На меня, на монеты, опять на меня...

- У тебя же коллекция разрушится.

- Ну и что?.. Да не разрушится она! Как разрушится, если монета будет у друга?

Вот так я впервые сказала ему, что мы друзья. Он слегка сморщился, пошевелил носом-картошкой, улыбнулся. Но сразу опять насупился:

- Тогда ты и Люке подари. А то нечестно будет. Она ведь... тоже...

Вот такая справедливая личность.

- Подарю и Люке. Только она кораблями не интересуется ни капельки.

- Разве в этом дело, - сказал он серьезно. Даже строго.

Понятно было, что не в этом.

- Выбирай.

- Да мне все равно. - Он зажмурился и ткнул пальцем наугад.

- Ого... Это гафельная шхуна "Тиклер". Построена на острове Джерси в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, водоизмещение девяносто три тонны...

Небольшая, но красивая, верно?

- Да... А что такое "тиклер"?

- Понимаешь, у англичан такой язык... каждое слово может означать кучу вещей. Я в словаре прочитала: это и "трудная задача", и "щекочущее перышко" и много еще всякого разного... Здесь, наверно, лучше всего "Перышко". Летит под ветром, щекочет волны...

Лоська кивнул, но потом сказал взрослым тоном:

- Что общего между трудной задачей и щекочущим перышком?

- Потому что трудная задача это щекотливый вопрос.

- Логично, - отозвался он совсем уже как профессор. Но вовсе не по-профессорски изогнул руку и помусоленным пальцем начал тереть локоть, перемазанный не то сажей, не то черной землей.

- А еще, - сообщила я, - "тиклер" означает "прут для воспитательных целей". Для мальчишек, которые не умываются.

Тут же мне вспомнилась Гертруда и стало стыдно за дурацкую шутку (хотя насчет перевода я не соврала). Но Лоська не обиделся. Вздохнул сокрушенно:

- Честное слово, я умываюсь. Но мама говорит, что во мне повышенное содержание электричества. Как в кошке. Оно притягивает всякий мусор и пыль.

- Тогда надо подарить тебе флакон антистатика. Будешь натираться. Это жидкость такая для мебели, что бы пыль не садилась на гладкое дерево.

- Ладно! Подари! - дурашливо согласился он. - Как бы ко дню рождения!

- А когда у тебя?

- Был уже. Пятнадцатого августа. Целых десять лет стукнуло... - Он сменил тон. - Ты не обижайся, что я в гости не позвал. Мы с мамой решили ничего не отмечать, пока папа не вернется...

- При чем тут гости! - Я чувствовала себя свиньей. - Сказать-то мог! Я бы подарила что-нибудь. А то ты мне вон какой подарок, а я...

- А ты монету с "Перышком"...

- Ну, Лоська... это даже и не подарок.

У меня вертелись слова, что это как бы талисман дружбы, но я постеснялась. Да он и без слов понял.

- Ладно. Тогда подари мне иголку и нитку. Или дай на время. Я пойду в ванную и зашью штаны. Разодрал в колючках...

- Чадо ты непутевое, - (это мамины слова), - где разодрал. Ну-ка...

Сзади и правда была дырища. Среди складок не очень заметно, а если растянешь - ого...

- Снимай, я сама зашью.

- Нет. Не сниму... У меня на плавках сбоку дырка.

- Балда! Больно мне надо разглядывать твои дырки... Ты вот что, давай штаны, а сам иди в ванную, как собирался, и оттирай суставы. А можешь и всего себя.

Мочалка и мыло на полке, полотенце возьмешь зеленое, с крючка... Имей в виду, с таким черным я с тобой больше никуда не пойду.

- Только ты не приходи меня опять мочалить...

- Всю жизнь мечтала! Запрись на все засовы.

В складках Лоськиных штанов были целые пригоршни всяких сорняковых семян, растительный пух, лепестки и репьи. Не штаны, а гербарий. А дыра кулак пролезет. Я зашила ее накрепко, через край. Встряхнула. "Ну, прямо пиратский брамсель после ремонта..."

Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге - тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам - наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.

- Жень... я там майку на крючок повесил, а она в воду... Теперь надо ждать, когда высохнет.

Это была все та же футболка, в которой он явился ко мне позавчера. Но, конечно, уже не такая белая.

- Я сейчас постираю и поглажу. И штаны заодно...

Он сморщил нос-картошку, а сосульки волос будто ощетинились еще больше.

- Не...

- Почему "не"? Это же быстро.

- Потому что... чего ты со мной, как с приютским ребенком...

Мне... будто холодный кисель на голову. Липкий, противный, скользкими языками за шиворот. От неожиданности я брякнула самое глупое:

- Лось! Ох и свинья же ты все-таки...

Он минул, округлил рот. Натянулся весь, будто у него сто струнок под кожей. И я вдруг поняла, что все может кончится в один миг. Схватит свои зашитые штаны, прыгнет в них на ходу и уйдет не оглянувшись. И ничто не поможет, никакой талисман с корабликом...

"Господи, сейчас зареву... Что сказать?"

- Ты... не нормальный какой-то... Я же с тобой... все равно как с Илюхой, если бы он маленький был... а ты...

В другое время я такое никогда не выговорила бы. Это ведь... почти что признание в любви. Но надо было как-то объяснить ему! Удержать!

Он мигнул опять. Обмяк, ссутулился. Стал смотреть в угол. А я... тоже в угол, в другой. Потом Лоська с опущенной головой сделал шажок, другой. И такими вот мелкими шажками пошел ко мне по одной половице. Пол был старый, тонкая половица прогибалась и поскрипывала. Лоська двигался, набычившись, будто собирался уколоть меня волосами-сосульками. Я обмерла на стуле. Лоська остановился в полуметре, опустил руки, позабыв про дырку. Хлопнул толстыми своими губами, пробормотал:

- Жень... не злись. Просто... я...

Много ли надо человеку для счастья? Я поняла что сейчас прижму костлявого обормота к себе и зареву, как провинившаяся и прощенная первоклассница. Чтобы не случилось такого скандала, я дотянулась до валявшегося на столе гребня (деревянного, с рукояткой) и велела:

- Ну-ка стой смирно. Не мотай головой... - и принялась остервенело расчесывать Лоськины сосульки. Он веселел на глазах.

- Ай!.. Голову оторвешь!..

- И оторву. Зачем она тебе, такая дурная?

- Зимой шапку носить... Жень, ты не злишься? Я же...

"Понятно. Застеснялся, застыдился своего замызганного наряда, вот и брякнул про "приютского ребенка". А я... дура, да и только..."

Лоська опять ойкнул. Сказал дурашливо:

- Если хочешь, можешь меня это... воспитательным "тиклером"...

- Не смей говорить глупости! Человек никогда не должен давать себя в обиду.

- Тогда и ты... не обижайся.