Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?.. Страница 2

В окно видно, как вдалеке в прозрачной синеватой дымке медленно проплывают, постепенно уменьшаясь, растворяясь в воздухе, две пограничные сопки — Безымянная и Заозёрная. Недавно я карабкался по их каменистым склонам, где всё ещё отчётливо видны следы извилистых окопов. Сколько же понадобилось солдатского пота, чтобы выдолбить их здесь маленькими сапёрными лопатками! Пустынно вокруг. И тишина. Словно всегда здесь было так тихо и спокойно. Только заросшие травой и цветами окопы напоминают, что 29 июля 1938 года именно на этом месте пытались перейти нашу границу самураи…

А пониже, чуть в стороне, свинцово поблёскивает погружённое в дремоту озеро Хасан. Недвижен тростник на его берегу, словно боится пробудить своим шёпотом усталое озеро. Торчат из водной глади камышовые стрелки, похожие на шомполы винтовок. Только изредка всплеснёт хвостом рыба — и долго расходятся по поверхности озера круги…

Перед глазами вновь возникают улыбчивые лица пограничников, с которыми я успел сдружиться за короткий срок. Они проводили меня на станцию, долго махали вслед руками. Я отправился в дорогу, чтобы исполнить их наказ: узнать всё о жизни двух героев.

Многолюдная и шумная Москва расцвечена кумачом трепещущих на ветру флагов, плакатов и словно бы улыбается всем прибывшим приветливо и радостно. Поезд замирает у перрона Казанского вокзала.

Я уже неоднократно бывал здесь. И всякий раз Москва кажется иной, помолодевшей. Как хорошо пройтись пешком по её проспектам и улицам! Она очаровывает каждого.

Как всегда, прихожу на Красную площадь. Несколько минут стою в молчании перед Мавзолеем…

Бьют кремлёвские куранты. Люди всей страны по ним сверяют часы. Я тоже перевёл стрелки часов на московское время.

На площади многолюдно. Все спешат, у каждого дела. Я тоже не забыл, ради чего приехал в столицу.

Приехал я не один. С Гильфаном приехал. Сколько дней был в пути — столько дней непрестанно думал о нём, мысленно разговаривал с ним. И Гильфан ожил в моём воображении. Словно бы зашёл в купе и сел напротив. Я внимательно вглядывался, стараясь припомнить, каким он изображён на фотографиях.

Наконец я на проспекте Ленина. Ищу дом номер двадцать восемь. Искать долго не приходится: дом большой, многоэтажный — виден издалека. Напротив него, через улицу, — тенистый сквер. Гильфан и Иван, возвратясь из военной академии после занятий, часто по вечерам отдыхали в этом сквере. Тогда деревья ещё были небольшие, а сейчас вон как поднялись.

В Токио оба друга отбыли из этого дома. Перед отъездом всю ночь провели без сна. Разговаривали. Им было о чём поговорить, что вспомнить…

Медленно поднимаюсь по широким ступеням. Касаюсь красивых ажурных перил, которые словно ещё хранят тепло Гильфановых рук.

Чьи-то громкие голоса возвращают меня к действительности. Звуки шагов людей, проследовавших мимо, отдаляются и затихают внизу, у парадного.

Опять поднимаюсь по широкой лестнице. Вот и дверь с изогнутой медной ручкой. Чтобы прийти к ней, я преодолел расстояние в несколько тысяч километров. Низкий порог. Он разделяет надвое целый мир. По эту его сторону — мои ежедневные хлопоты, многолюдье и сутолока на улицах, встречи с друзьями и расставания. А что по ту его сторону? Сейчас там тишина. Что она сулит мне?

Наконец, решившись, нажимаю кнопку звонка.

Дверь отворила женщина в чёрном платье. Её гладко зачёсанные и собранные на затылке узлом волосы тронуты проседью. Лицо усталое, с сеткой морщинок у глаз и у краешков губ, но красивое.

Женщина не спросила, кто я. Она молча пошире отворила дверь, жестом пригласила войти.

Несколько часов мы просидели с Маргаритой Ивановной, беседуя. Не заметили, как вечер настал. Она мне показала вещи, которыми Гильфан пользовался, удостоверение о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Целый альбом фотографий, рассказывающих об очень многом. На них Гильфан был изображён и один и с ней, Маргаритой Ивановной, вдвоём и с друзьями. И в минуты отдыха, и во время работы. Она дала мне прочитать некоторые письма Гильфана. И всё это время говорила о нём, неторопливо, задумчиво, временами ненадолго умолкая.

Очень многие навещают Маргариту Ивановну. Я уже не говорю о друзьях и товарищах Гильфана.

Но откуда же другие люди — рабочие, пионеры, октябрята — узнали о том, что здесь жил один из первых Героев Советского Союза Гильфан Батыршин?.. В моей памяти невольно опять всплывает сказ старого рыбака, услышанный мной на берегу неприветливого студёного моря. Правду сказал старый рыбак, что народ своих героев не забывает. Герои становятся бессмертными, продолжают жить в сердцах людей.

Я долго смотрю на фотографию Юрия Гагарина, подписанную самим космонавтом, когда он был здесь. Мне думается, что Гагарин, пролетая в космическом корабле над Дальним Востоком, с грустью смотрел на неспокойное свинцово-серое море, где погиб Гильфан…

Мысли, мысли! Порой мне трудно разграничить воссозданное в воображении и реальную действительность. Чем дольше я слушаю Маргариту Ивановну, тем лучше узнаю Гильфана, тем явственнее представляю его себе — словно живого. Ведь живую воду тоже придумало воображение людей. Героев воскрешала вовсе не живая вода, а воображение. Оно всё может, ему всё подвластно! Надеюсь, и мне оно поможет поговорить с Гильфаном, как с живым…

Маргарита Ивановна тихим, ровным голосом рассказывала о муже, припоминая всё новые и новые подробности. А я слушал внимательно, стараясь запомнить каждое её слово.

Когда я стал прощаться, она проводила меня до дверей и посоветовала побывать в Музее пограничных войск СССР.

В музее я увидел очень много интересного. Но больше всего меня интересовали экспонаты, которые рассказывали о событиях, происшедших в 1938 году в районе озера Хасан, близко знакомили с пограничниками, проучившими самураев, что пытались перейти границу нашего государства. Я стоял в раздумье, рассматривая личные вещи Гильфана Батыршина и Ивана Чернопятко. В большой стеклянной банке была вода, взятая из моря в том месте, где погибли герои Гильфан и Иван. Наверно, оттого, что я долго, не отрываясь смотрел на эту воду, у меня слегка закружилась голова и примерещилась пенистая поверхность моря, будто я снова ощутил влажный порыв ветра и его солоноватый привкус…

Я перешёл к другому стенду.

Разглядывая увеличенные фотографии, я будто слышал шелест густых и высоких зарослей камышей, обступивших со всех сторон озеро Хасан. Стоят те камыши многие века, как и сибирская тайга. Лишь дикие звери протаптывают меж них свои еле приметные тропки. Ведут те тропки к водопою. Да пограничники пробираются сквозь их чащу.

На следующей фотографии — недалеко от озера застава. Там как раз проводится перекличка наряда, который отправляется в «секрет». Пристально всматриваюсь и… вижу Гильфана. Он тоже стоит в строю…

У стенда появилась группа молодых солдат. Постукивая подковками каблуков о паркет и переговариваясь, они нарушили строй моих мыслей. Подосадовав на них в душе, я с сожалением подумал о том, что погибшие всё равно о себе ничего не расскажут. О них должны помнить и говорить живые. Но никто даже из самых близких Гильфану людей не знает о нём того, что знал и мог бы рассказать сам Гильфан. Поэтому, покидая музей, я твёрдо решил отправиться в путешествие. Отправиться в детство Гильфана.

Поезд довёз меня до станции Голубовка перед рассветом. Вместе со мной ещё несколько человек вышли на пустынный перрон. Однако все эти люди, видно, были местные: каждый из них выбрал свою тропинку, и вскоре все они исчезли, будто растворились в предутреннем зябком воздухе.

Спешить было незачем. Я зашагал вправо от полотна железной дороги, наугад выбрав тропу пошире, круто взбирающуюся на возвышенность. Уже почти рассвело, и каменистая неровная почва под ногами хорошо проглядывалась. Поднявшись наверх, остановился. Местами к земле припал клочковатый голубой туман. Он заполнял лощины и обволакивал у подножий огромные терриконы, чёрные треугольные очертания которых клиньями врезались в небо. Терриконы очень напоминали издали древние египетские пирамиды. Край неба раскалился докрасна. Нет, это не румянец зари. Утренняя заря никак не может разгореться на западе. Это отбрасывает к небу блики кипящий в доменных печах металл. Это жар полыхающих домен раскалил западный край неба.

Это Донбасс! Знаменитый Донбасс, помогающий увереннее биться сердцу России, каждая пядь земли которого полита пóтом его тружеников и кровью его защитников!

В Голубовке, переименованной ныне в Кировск, оказывается, и сейчас живёт немало людей, лично знавших нашего героя. Приятной неожиданностью для меня явилось то, что дом, в котором жил Гильфан, ещё хранился в первозданном своём виде. А самое главное — живут и здравствуют его дядя Халиуллá и тётушка Шамгольжаннáн Губайдýллины, вырастившие и воспитавшие Гильфана. Об этом мне сказал первый встретившийся местный житель и подробно объяснил как их разыскать.