Александра Перминова - Приключения маленькой Пипиты, которая жила в цирке Страница 2

– Дорогой Туту, я вот уже много лет восхищаюсь вами. Быть может, Вам это покажется, по меньшей мере, странным, но я очень хотела бы с вами дружить. Вы мне кажетесь таким добрым, сильным, красивым и вы, к тому же, такой прекрасный артист!

Туту громко вздохнул, что-то протрубил себе под нос и сказал:

– Послушайте, во-первых, я Вас совсем не вижу. Кто Вы?

Пипита проворно выпрыгнула из уха и переместилась на кончик хобота. Слон даже присел от удивления.

– Дорогуша, это даже не смешно! – продолжал он, – Вы слишком малы, я вас плохо вижу и слышу. Посмотрите, мы же с Вами совершенно разные. Я вас совсем не знаю и не представляю нашей дружбы. Кроме того, у меня уже есть подруга. Моя единственная привязанность и любовь живёт в Берлине. Она работает в зоопарке. Нас разлучили два года назад… Моя Лулу! Как же я тоскую без неё! – И по его серой щеке потекла огромная слеза.

Туту тряхнул головой и…, дальше Пипита ничего не помнила и не видела. Когда она пришла в себя на полу зверинца, перед ней был уже не её любимый Туту, а равнодушная серая глыба с обвисшей кожей и маленькими глазками, жующая свой веник.

Да и от самой Пипиты будто отвалился какой-то кусочек. Это ушла любовь. Всё, словно, встало на свои места. Дома она спрятала все статуэтки слонов в шкафчик, разобрала картинки, которые так любила склеивать и написала в дневнике: «Почему, собственно, мне так нравился этот равнодушный великан? Нет, сегодня я убедилась в том, что мыши и слоны абсолютно разные, и никакой родства здесь нет и в помине. Ни к чему поклоняться этим каменным глыбам. Это доисторическое недалёкое животное не способно оценить высокие чувства».

Фантазии Пипиты

После такого «помышательства» в жизни Пипиты опять наступили самые обычные дни. Мышка, по-прежнему, бегала по цирковой арене, скатывалась с верблюжьих горбов, отдыхала в ухе лошади или верблюда (слоновьи уши теперь раздражали ее, навевая печальные воспоминания), пила чай вместе со своей подругой Мими. Только шкурка Пипиты стала какой-то невзрачной. Даже Мими за чашечкой мятного чая заметила: «Ты как-то полиняла, подруга».

Пипита в ответ тяжело вздохнула:

– Еще бы! Бабушка каждый день ругается, а дед говорит, что нечего было искать дружбы с другими животными, на это есть мыши. Мими, и как мне мог нравиться этот кожаный истукан? До сих пор в себя не могу прийти. Ты знаешь, вчера посмотрелась в зеркало и ужаснулась, как быстро я лысею.

– Ну конечно, и старость уже дышит нам в морду, – захихикала Мими. – Хватит пищать об одном и том же. Съешь лучше пирожное, – заключила она и подвинула подруге блюдце с кусочком песочного пирожного. Это лакомство было похищено три недели назад из циркового буфета.

Дни тянулись как кошачьи хвосты. Но вот в рядах мышей и не только мышей наступило оживление. Носы начали волновать новые запахи. Особо любопытные серые сплетники собирались под главной афишей и о чем-то пищали, пытаясь узнать, что происходит. Появились незнакомые люди. Они громко и очень быстро разговаривали на непонятном, но жутко заманчивом, как дальние амбары, языке. Их смех разносился по коридорам. В цирк приехала итальянская труппа!

Как-то раз Пипита и Мими сидели на бортике арены, смотрели на выступление итальянских артистов и сплетничали о соседских мышах:

– Сегодня встречаю соседку, – рассказывала Мими, – ну ту, у которой восемь мышат. Вижу, идет и плачет. Я ее спрашиваю: «Тетя Пиу, что с вами? А та всхлипнула на все подполье, да и говорит: «Ах, девочка, ты не представляешь, что у нас в семье творится. Мой младший ходит в кружок «Резьба по сыру», и дома он выгрыз чудное панно, называлось «Мышки на прогулке». А мой, муж-балбес, пришел со своих посиделок и все слопал. Я его поколотила, он, верно, перепугался до смерти и скрылся. Так уже три дня найти не можем, все подвалы обегали». Представляешь, как бывает?

Но Пипита не слушала подружку, ее внимание привлекли жонглеры. В руках молодой итальянки и ее партнера сверкали мячики, кольца, булавы. Особенно хороша была девушка-жонглер: волосы, черные как шкура пантеры, были заплетены в две толстые косички, большие глаза весело блестели как вымытые сливы, она улыбалась, а ее синяя юбочка с блестками задорно взлетала и кружилась. Вдруг репетиция оборвалась, и раздался громкий мужской голос: «Пипита! Пипита!»

От неожиданности Пипита ухватилась за хвост Мими и растерянно пропищала: «Я здесь»!

– Осторожно, – сердито пискнула Мими, – ты мне сейчас хвост оторвешь.

– Слушай, Мими, – возбужденно заговорила Пипита, – откуда они, вообще, знают, как меня зовут?

– Не поняла, – ответила Мими. – Тут какой-то подвох, надо бежать.

Две озорницы шмыгнули за кулисы. Но очень скоро любопытство напало на обеих подруг как голодный кот. Они выглянули из-за угла и увидели, как смуглый толстый мужчина что-то шумно обсуждал с девушкой. Толстяк разошелся и через каждое слово повторял: «Пипита, Пипита».

– Все-таки откуда они знают, как меня зовут, – не унималась мышка. Может мне у них спросить?

– Не вздумай, – шикнула на нее Мими, – говорю же тебе, здесь какой-то подвох. Но ты знаешь, по-моему, так зовут эту девушку, и к тебе это не имеет никакого отношения.

– Также как меня?! Обалдеть! Не понимаю, не понимаю, – потрясенно повторяла Пипита, – откуда у нее мое имя?

– Да что тут понимать, – перебила Мими, – спроси у своего деда, он все знает, во всех вопросах кошку съел. Ну и потом, бывают же одинаковые имена.

– Хорошо, хорошо, Мими, – пролепетала ошарашенная Пипита, и понеслась в нору.

– И куда только эта девчонка запропастилась, – ворчал дедушка, – обедать давно пора. У меня в животе прямо кошачьи бои.

– Пима! – позвал он жену. Бабушка Пима стояла у плиты и готовила мятные лепешки.

– Да, Пик! – откликнулась она.

– Где твоя неутомимая внучка?

– Не знаю, – весело сказала бабушка Пима, – должно быть у Мими или гуляет где-нибудь.

– Ей надо быть осторожнее, – строго заметил дедушка Пик, – а то ведь такие молоденькие и попадаются в лапы к котам.

– Да ладно, – рассмеялась бабушка Пима, – девочка общается, веселится, слава Богу, не сидит дома.

– Может она в зверинце, снова любуется на свое чудовище?

– Да перестань, Пик. Она же сказала, что все уже…

Бабушка не договорила – в нору, как укушенная бешеной крысой, влетела Пипита.

– Бабушка, дедушка, я точно вам родная? – спросила она.

Дедушка встал с кресла и принял угрожающую позу – верхние лапы его упирались в бока, хвост нетерпеливо дергался.

– Я не понял, любезная моя внучка, почему это вы задаете нам такие странные вопросы, – насторожился он.

– А потому что иностранную циркачку тоже зовут Пипитой, значит у меня итальянское имя? – ответила мышка. – Может быть, я – итальянка, а вовсе не ваша внучка? Может быть, вы меня где-нибудь нашли и взяли к себе жить?

Дедушка посмотрел на фантазерку, и его морда исказилась в какой-то дикой улыбке. Он захохотал:

– Пима, Пима, – смеялся он, – уйми ты эту выдумщицу, ой, я не могу!

Бабушка уже не готовила, а, согнувшись в три погибели, пыталась побороть смех:

– Пик, Пик! – скрипела она, – неспроста Пита родилась в цирке. Такого еще никто не придумал.

Пипита чуть не плакала от досады, глядя на хохочущих родственников. Отсмеявшись, дедушка протер глаза и сказал:

– Да, правду говорит наша соседка Пинелла, с внуками интереснее, чем с собственными детьми. Он подошел к Пипите, хотел почесать ее за ухом, но упрямица резко отстранилась.

Понимаешь, – терпеливо начал дедушка Пик, – циркачка ПЕпита, ПЕпита Скалли, как написано на афише. А ты ПИпита, и назвали тебя так, потому что в детстве ты много пищала, прям спасу не было – пи-пи да пи-пи.

– Вы мне и дальше будете тут писк разводить, – огрызнулась Пипита.

– Не груби, – уже не на шутку рассердился дедушка. – Ты принадлежишь к почтенному роду русских полевых мышей, и хватит об этом.

– А что случилось с моими родителями? Почему я совсем их не помню? – нос мышиной фантазерки дернулся.

– Мышеловка, – пробормотала бабушка и, вытирая передником глаза, отвернулась к плите.

Но Пипита уже ничего не слышала. Взволнованная, она кинулась прочь из норы.

– Пипита, Пипита! – шумел дедушка. – Пима, зачем мы сказали ей? Опять чудит.

– Успокойся, Пик, – утешала его бабушка, – надо же было ей сказать, и потом линька. Я сама бывала такой в эти сезоны.

Побег

Теперь Пипита стала часто задумываться о своем происхождении. А что, если она и в самом деле всем здесь чужая? Вдруг и вправду итальянка. Во-первых, – думала она, – своих родителей я никогда не видела; во-вторых, я самая юркая и веселая из всех; в-третьих, я говорю очень быстро, совсем как те итальянцы, недаром дедушка все время одергивает меня: «Не тараторь!»; В-четвертых, мне кажется, что у меня самые темные глаза из всей моей родни, а главное – все-таки имя. Сколько сомнений! Необходимо их как-то разрешить.