Эрнст Гофман - Майорат Страница 2

- Ну, старина Франц,- заговорил в передней мой дед, выколачивая снег из шубы, - ну, старина Франц, все ли готово, выбита ли пыль из ковровых обоев в моих комнатушках, принесены ли постели, ладно ли истопили там вчера и сегодня?

- Нет,- невозмутимо ответил Франц,- нет, высокочтимый господин стряпчий, ничего этого не сделано.

- Боже милостивый, - изумился дед, - да я, кажись, написал заблаговременно: я ведь приезжаю всегда в указанный срок; вот бестолковщина; стало быть, придется поселиться в промерзлых комнатах!

- Да, высокочтимый господин стряпчий, - продолжал Франц, заботливо перекусив щипцами курящийся нагар свечи и затоптав его ногами,- да, видите ли, все это не много бы помогло, особливо топка, ибо ветер и (*30) снег гуляют там без всякого препятствия, окна разбиты, и там...

- Что, - перебил его мой дед, распахнув шубу и подбоченившись, - что, окна разбиты, а ты, замковый кастелян, не распорядился исправить?

- Да, высокочтимый господин стряпчий, - спокойно и невозмутимо продолжал старик, -туда и не подступишься, уж очень много навалилось щебня и кирпича в ваших покоях.

- Тьфу ты, провал возьми, откуда взялись в моих комнатах щебень и кирпич? - вскричал дед.

- Желаю вам беспрестанно пребывать в добром здравии, молодой господин, - проговорил Франц, учтиво мне кланяясь, ибо я только что чихнул, и тотчас прибавил, - это известка и камни от средней стены, той, что обвалилась.

- Что ж случилось у вас - землетрясение? - сердито выпалил мой дед.

- Никак нет, высокочтимый господин стряпчий,- ответил Франц, улыбаясь во весь рот, - но три дня назад в судейском зале с грохотом обрушился тяжелый штучный потолок.

- Ах, чтоб...- дед, по своему вспыльчивому и горячему нраву, хотел было крепко чертыхнуться, но, подняв правую руку вверх, а левой сдвинув на затылок лисью шапку, удержался, оборотился ко мне и, громко засмеявшись, сказал: - По правде, тезка, надобно нам попридержать язык и не спрашивать более ни о чем; а не то узнаем о еще горшей беде, или весь замок обрушится на наши головы. Однако ж,- продолжал он, повернувшись к старику,- однако ж, Франц, неужто не хватило у тебя смекалки распорядиться очистить и натопить для меня другую комнату? Не мог разве ты приготовить другую залу для суда?

- Да все уже приготовлено,- промолвил он приветливо, указав на лестницу, и тотчас стал по ней подниматься.

- Ну, поглядите-ка на этого удивительного чудака, - воскликнул дед, когда мы пошли следом за кастеляном.

Мы проходили по длинным сводчатым коридорам; зыбкий пламень свечи, которую нес Франц, отбрасывал причудливый свет в густую темноту. Колонны, капители и пестрые арки словно висели в воздухе; рядом с ними шагали наши исполинские тени, а диковинные (*31)изображения на стенах, по которым они скользили, казалось, вздрагивали и трепетали, и к гулкому эху наших шагов примешивался их шепот: "Не будите нас, не будите нас! Мы - безрассудный волшебный народ, спящий здесь, в древних камнях". Наконец, когда мы прошли длинный ряд холодных, мрачных покоев, Франц отворил дверь в залу, где ярко пылающий камин радушно приветствовал нас веселым треском. Едва я вошел туда, у меня сразу стало легко на душе; однако ж дед стал посреди залы, посмотрел вокруг и весьма серьезным, почти торжественным тоном сказал:

- Итак, здесь, в этой зале, должен быть суд?

Франц, подняв высоко свечу, так что на широкой темной стене открылось взору светлое пятно с дверь величиною, ответил глухо и горестно:

- Здесь ведь однажды уже был свершен суд!

- Что это тебе взошло на ум, старик? - вскричал дед, торопливо сбросив шубу и подойдя к огню.

- Так, просто у меня вырвалось, - ответил Франц, зажег свечи и отворил дверь в боковой покой, который был уютно прибран для нас. Скоро перед камином появился накрытый стол; старик подал отлично приготовленные блюда, за сим последовала добрая чаша пунша, как только умеют варить на севере, что пришлось весьма по душе нам обоим, мне и моему деду. Утомившись дорогою, мой двоюродный дед, отужинав, тотчас отправился почивать; новизна, необычайность места и пунш так возбудили мой дух, что о сне нечего было и помышлять. Франц собрал со стола, помешал в камине огонь и вышел с приветливым поклоном.

И вот я остался один в высокой просторной рыцарской зале. Метель улеглась: ветер перестал завывать, прояснилось и сквозь широкие арковые окна сияла полная луна, озаряя магическим светом все темные уголки этого старинного здания, куда не достигал ни тусклый свет моей свечи, ни огонь камина. Стены и потолки залы - как это и посейчас еще можно встретить в старых замках - были покрыты диковинными старинными украшениями: одни тяжелыми панелями, другие фантастической росписью и пестро раскрашенной золоченой резьбой. На больших картинах, чаще всего представлявших дикую свалку кровавой медвежьей и волчьей охоты, выдавались вырезанные из дерева звериные и человеческие головы, приставленные к (*32)написанным красками туловищам, так что, особенно при зыбком, мерцающем свете луны и огня, все оживало ужасающе правдиво. Из портретов, помещенных между этими картинами, выступали во весь рост рыцари в охотничьих нарядах, вероятно, предки нынешних владельцев, любивших охоту. Все: живопись и резьба - было темного цвета давно минувшего времени; тем резче выделялось светлое голое пятно на той стене, где были пробиты две двери в соседние покои; скоро я уразумел, что там, должно быть, также была дверь, которую потом заложили, и что как раз эта новая кладка не была, подобно другим стенам, расписана или украшена резьбой. Кто не знает, как непривычная причудливая обстановка с таинственной силой воздействует на наш дух, так что самое ленивое воображение пробуждается и начинает предчувствовать небывалое - как, например, в долине, окруженной диковинными скалами, в темных стенах церквей и проч. Ежели я прибавлю, что мне было двадцать лет и я выпил несколько стаканов крепкого пуншу, то мне поверят, что в рыцарской зале мне было неспокойней, чем когда-либо. Представьте себе тишину ночи, когда глухой рокот моря и странный свист ветра раздаются подобно звукам огромного органа, приведенного в действие духами; светлые мерцающие облака, проносясь по небу, часто заглядывают в скрипучие сводчатые окна, уподобляясь странствующим великанам,- поистине, в тайном трепете, пронизывавшем меня, я должен был почувствовать, что неведомый мир может зримо и явственно открыться передо мной. Но это чувство было подобно той дрожи, которую охотно испытываешь, читая живо представленную повесть о привидениях. Тут мне пришло на ум, что я не обрету лучшего расположения духа для чтения книги, которую я, как всякий, кто в то время хоть сколько-нибудь был предан романтизму, носил в кармане. Это был Шиллеров "Духовидец". Я читал и читал, и воображение мое распалялось все более и более. Я дошел до захватывающего своей жуткой силой рассказа о свадебном празднестве у графа фон В. И вот как раз когда появляется кровавый призрак Джеронимо - со странным грохотом растворилась Дверь, которая вела в залу. В ужасе я вскакиваю, книга валится у меня из рук, но в тот же миг все стихло, и я устыдился своего ребяческого испуга! Быть может, двери распахнулись от сквозного ветра или по другой (*34) какой причине. Тут нет ничего - только мое разгоряченное воображение преображает всякое естественное явление в призрак. Успокоив себя, я подымаю книгу с полу и снова бросаюсь в кресла, но вдруг кто-то тихо и медленно, мерными шагами проходит через залу, и вздыхает, и стонет, и в этом вздохе, в этом стоне заключено глубочайшее человеческое страдание, безутешная скорбь. Ага! Это, верно, какой-нибудь больной зверь, запертый в нижнем этаже. Ведь хорошо известны ночные акустические обманы, когда все звуки, раздающиеся вдали, кажутся такими близкими. Кто же будет от этого ужасаться! Так успокоил я себя, но вдруг кто-то стал царапать в новую стену, и громче прежнего послышались тяжкие вздохи, словно исторгнутые в ужасающей тоске предсмертного часа. "Да, это несчастный запертый зверь, - вот сейчас я громко крикну, хорошенько притопну ногой, тотчас все смолкнет или зверь там, внизу, явственнее отзовется своим естественным голосом". Так я раздумываю, а кровь стынет в моих жилах, холодный пот выступает на лбу; оцепенев, сижу я в креслах, не в силах подняться и еще менее того вскрикнуть. Мерзкое царапание наконец прекратилось, снова послышались шаги,- жизнь и способность к движению пробудились во мне: я вскакиваю и ступаю два шага вперед; но тут ледяной порыв ветра проносится по зале, и в тот же миг месяц роняет бледный свет на портрет весьма сурового, почти страшного человека, и будто сквозь пронзительный свист ночного ветра и оглушительный ропот моря отчетливо слышу я, как шелестит его предостерегающий голос: "Остановись! Остановись, не то ты подпадешь всем ужасам призрачного мира!" И вот дверь захлопывается с таким же грохотом, как перед тем; я явственно слышу шаги в зале; кто-то сходит по лестнице, - с лязгом растворяется и захлопывается главная дверь замка. Затем будто кто-то выводит из конюшни лошадь и по прошествии некоторого времени ставит обратно в конюшню; потом все стихло! В ту же минуту услышал я, что мой дед в соседней комнате тревожно вздыхает и стонет. Я разом пришел в себя, схватил свечи и поспешил к нему. Старик, по-видимому, метался в дурном, тяжелом сне.