Инсу-Пу: остров потерянных детей - Мира Лобе Страница 20

Пламя разгорелось, потрескивая, и дети, засыпая, вспомнили о доме… Клаудиа представила себе мраморный камин в музыкальном зале, Томас и Штефан подумали об уютной протопленной гостиной, а Зепп увидел себя – в полусне – стоящим у очага, который он каждое утро в половине шестого разжигал для отца.

Вот так уж вышло, что все задремали с улыбками на лице в ту первую ночь на чужом острове, которому теперь суждено было заменить им родину.

Диана и обезьяны

Следующее утро выдалось холодным и пасмурным. Ночью костер погас, и ветки блестели от росы. Оливер извел еще шесть драгоценных спичек, пока довел до горения сырую древесину. Затем Лина, ворча, приступила к приготовлению завтрака. Настроение у нее было дурное. Остальные дети мрачно топтались вокруг костра. Знобко втягивали головы в плечи, согревая кулаки в карманах брюк, с завистью думали о тех, кто сейчас выскользнул из-под теплого одеяла под горячий душ, надел свежую рубашку и носки и уселся в гостиной к чаю. Оливер пытался ободрить общество. Но поскольку и сам был разбит после ночи на жесткой каменистой почве, все его ободрения расползались как хромые кошки, и дети даже ни разу не улыбнулись. Только двое сохраняли хорошее настроение: неутомимый Томас и Зепп. Томас ждал от этого дня увлекательных приключений (и дождался!), а Зепп был из тех, кто всегда сохранял ровное расположение духа. Ведь он с детства был приучен думать только о том, что ему предстояло сделать в следующие пять минут. Ему всегда было чем заняться, и теперь, когда остальные стояли без дела в ожидании завтрака, он уже придумал себе работу. Зепп добыл из леса несколько гибких веток и кусков сухой древесины, чтобы сделать лук и стрелы. Потом позвал на помощь Пауля, сына столяра, который сразу принялся заострять перочинным ножиком стрелы и от увлечения забыл про все остальное. Клаудиа с робким восхищением смотрела, как ловко Зепп привязывает к луку тетиву из шнура.

– Штука в том, – поучал их обоих Зепп, – что хуже всего чувствует себя тот, кто ничего не делает. Это мой отец говорил, когда однажды остался на пару месяцев без работы и сидел дома. «От безделья приходят дурные мысли», говорил он.

Пауль кивнул, соглашаясь.

– Кажется, твой отец и мой – люди одного сорта, – заметил он. – Мой постоянно читает мне нотации и всегда начинает одинаково: «Пауль, сын мой…» – а заканчивает словами: «Запомни это на всю жизнь!» Приблизительно так: «Пауль, сын мой, счастлив только тот, кто работает прилежно, запомни это на всю жизнь!»

– И мать у меня, – смеялся Зепп, дружески тыча Пауля кулаком в плечо, – такая же. Она говорит: «Дурное расположение духа и многие болезни у богатых людей – только от безделья».

– И моя, – поддакивал Пауль, – она говорит: «Вся эта меланхолическая чепуха у богатых дам только от лени!»

Мальчики заливались смехом. Они как будто обнаружили, что приходятся друг другу двоюродными братьями. А Клаудиа стояла рядом, пристыженная, и за ее хорошеньким детским лбом шевелились всякие мысли. Ведь эти двое происходили из единой большой семьи, они понимали друг друга с полуслова и могли смеяться, по-братски тыча друг друга в бок. А Клаудиа была как чужой ребенок – богатая бездельница. Да она бы отдала половину своего замка и даже пруд с лебедями в придачу, чтобы только смеяться и возиться с ними.

Лина позвала всех к завтраку. Настроение у детей приподнялось, когда они уютно пили горячее какао. Когда они потом разошлись, чтобы заняться каждому своей работой, выглянуло наконец-то солнце, и холодное утро сменилось благодатным, хорошо прогретым днем.

Оливер и Курт Конрад взяли луки и стрелы, чтобы идти на охоту. А пока они не принесли чего-нибудь съедобного, Лина и Катрин хотели выварить полный котелок рожковых стручков, чтобы добыть из сладких плодов сахарный сироп. У Оливера уже подходили к концу таблетки сахарина, а Лина утверждала, что без сахара ей не приготовить ничего вкусного.

Штефан, Зепп и Пауль, три строителя, подались со своими инструментами в лес. Вскоре сквозь зеленую тишину послышался стук топора и звон пилы в твердой древесине. Клаудиа, как верная и пугливая собачонка, следовала по пятам за Зеппом и теперь с тоской смотрела, как ловко мальчики обращались с инструментами. Толстые ветки с шумом отсекались от стволов. Ей хотелось спросить, нельзя ли ей отламывать руками тонкие ветки – с этой необходимой работой она могла бы справиться, – но не осмеливалась отвлекать лесорубов. Спустя некоторое время, когда никто не обращал на нее внимания, она отошла немного вглубь леса и села там на корень дерева. Чем дольше она там сидела, тем более одинокой казалась сама себе. Зепп и остальные забыли про нее, она была этаким маленьким нулем, и детское государство легко могло обойтись без нее. Клаудиа горестно вздохнула.

А всему виной «госпожа баронесса», думала она. Госпожой баронессой была ее мама, но Клаудиа давно привыкла слышать о ней только как о «госпоже баронессе». Ее гувернантка никогда не говорила ей: «Клаудиа, иди, тебя зовет твоя мама», она говорила: «Баронесса Клаудиа, вас ожидает в зеленой гостиной госпожа баронесса». С отцом дело обстояло совсем иначе. Она называла его папой и бросалась ему на шею, а вот мать позволяла ей только обозначить поцелуй, в противном случае тут же звучало: «Клаудиа, не чмокай при поцелуе. Ты ведешь себя как уличный беспризорный ребенок». При этих словах Клаудиа представляла себе, что есть дети, которые день и ночь проводят на улице. Только теперь до нее дошло, что под «уличными детьми» баронесса, должно быть, имела в виду таких мальчиков, как Зепп, потому что у них не было носового платка и они вытирали нос просто рукой, у них были кривые рахитичные ноги и залатанные штаны. Клаудиа поднялась с толстого корневища и пошла по неровной, обомшелой земле в глубину леса.

Может, я заблужусь, горестно думала она. Будут ли они искать меня? Вечером перед сном Оливер пересчитает детей и, может быть, заметит, что кого-то не хватает. Он скажет: «Нет маленькой Клаудиа, но это ничего, от нее все равно не было никакого проку».

Представив это, она уже не могла сдержать слез, обняла дерево и как следует выплакалась. Управившись с этим, она почувствовала облегчение, а когда вытирала слезы, то заметила, что дерево, которое она обнимала, выглядит очень странно: как будто ему надоела собственная кора и оно хотело сорвать ее с себя клочьями. Клаудиа робко потянула один из таких клочьев, и кора снялась без сопротивления длинной