Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 21

Мария Александровна не спрашивала, где был, только иногда, обняв его за плечи, тихо говорила ему:

- Будь осторожен. Будь осторожен во всем.

Однажды он вернулся из библиотеки раньше времени, схватил Олю за руки и закружил по комнате.

- Ты будешь учиться, будешь!

- Где? - спросила оторопевшая от радости сестра.

- В Гельсингфорсском университете. Туда принимают и женщин, но... для этого надо изучить шведский язык.

Немецкий, французский, английский и латынь Оля знала. Она готова была немедленно приняться и за шведский, но где найти учебники или преподавателя?

Стали искать в Казани шведа, хотя и мало надеялись на успех.

Вскоре нашелся финский студент. Он изучал в Казани родственные финскому языки - мордовский и марийский и, как все финские студенты, владел шведским.

- Я буду готовиться на медицинский факультет, - решила Оля.

И началась упорная работа.

Оля блистательно сдала экзамены за музыкальное училище и с головой ушла в изучение шведского языка.

- Я уже по-шведски сны вижу, - призналась как-то она.

Оля и спала со шведским учебником под подушкой. На руке у нее всегда висела связка карточек со шведскими словами, которые она, даже гуляя, перебирала, как четки, и проверяла свои знания.

Финский студент был поражен. Ему казалось, что эта маленькая русская девочка с озорными и умными глазами стремительно ведет его за собой в гору. Студенту часто приходилось засиживаться за книгами до глубокой ночи, чтобы найти ответы на вопросы любознательной Оли. Через полгода она уже увлекалась сказками Сельмы Лагерлеф, затем принялась за Августа Стриндберга.

Весной 1889 года твердо заявила:

- Я могу слушать лекции на шведском языке. Можно посылать прошение в Гельсингфорс.

- Наконец-то наша Оля будет студенткой! - радовались братья и сестры.

Но ответное письмо из Гельсингфорса принесло разочарование: для поступления в университет необходимо было знать не только шведский, но и финский.

Учить шестой язык? Потерять еще не меньше двух лет? Что ж! Оля готова на все. Лишь бы получить высшее образование, стать полезной людям. Но и здесь ее ждала неудача.

Казанская полиция уже разглядела во Владимире Ульянове опасного вожака молодежи и решила, что пребывание семьи Ульяновых, один из членов которой казнен за покушение на царя, нежелательно в университетском городе.

Пришлось переезжать всей семьей в деревню Алакаевку под Самарой. Найти здесь учителя финского языка было невозможно.

Володя занимался с рассвета до позднего вечера. Уходил с кипой книг в свой лесной "кабинет" в зарослях орешника, читал, конспектировал, думал. На ночь книги прятал в большую корзину в чулане, покрывал полотенцем и сверху засыпал картошкой.

"Запрещенные книги", - понимала Мария Александровна.

Она продолжала упорно и терпеливо добиваться разрешения для Володи учиться в университете или сдавать экзамены экстерном. Два с половиной года писала прошения. Писал их и сам Володя. И на всех прошениях чиновники выводили резолюции: "Объявить об отказе министра", "В пользу Ульянова ничего не может быть сделано", "Отказать".

В 1889 году газеты сообщили отрадную весть. Передовые люди России добились наконец, чтобы царское правительство вновь разрешило высшие женские учебные заведения.

Мария Александровна мечтала о том, чтобы Оля поехала учиться в Петербург вместе с Володей.

- Я решила написать прошение директору департамента полиции, - сказала как-то сыну Мария Александровна. - Ведь они, в конце концов, решают, допустить тебя к экзаменам или нет. Читай, что я написала.

Володя пробежал глазами прошение.

...Я утверждаю, что как во всю доуниверситетскую

его жизнь, так и за два с половиной года после

исключения из университета, он (Владимир Ильич.

Примеч. авт.) вел почти изолированную домашнюю жизнь,

вполне безукоризненную в политическом отношении, не

обнаруживая притом решительно никакого даже интереса к

чему бы то ни было предосудительному в каком-либо

отношении...

Володя поднял глаза на мать.

- Мамочка, ты права, у меня абсолютно никакого интереса нет к чему-либо предосудительному, - и продолжал читать:

...Я тем настойчивее прошу Ваше превосходительство

снять с моего сына так долго лежащую на нем кару, что

кара эта вообще не позволяет ему найти какое бы то ни

было даже частное занятие, не позволяет ни к чему

приложить свои силы.

- Да, здесь я действительно ни к чему не могу приложить свои силы. Ты хорошо написала.

- И такое же заявление я пошлю министру народного просвещения. Впрочем, нет, не пошлю, а поеду в Петербург сама...

И какой же это был радостный день, запомнившийся в семье Ульяновых на всю жизнь, - день 20 мая 1890 года, когда пришел ответ из министерства народного просвещения, разрешавший Владимиру Ульянову "подвергнуться в качестве экстерна испытаниям на звание кандидата прав в одном из университетов..."

- В Петербург! Только в Петербург! За год я пройду всю университетскую программу, - твердо сказал Володя. - А Оля будет учиться там на Бестужевских курсах.

- Но теперь я пойду на физико-математический факультет, - заявила Оля. - Я решила стать физиком...

Счастье всегда улыбается упорным, смелым, трудоспособным!

НАВСЕГДА!

Старый парк окутан зеленым сумраком. По траве скачут веселые солнечные зайчики. Ветер раздвинул кроны лип, выплеснул поток света на дорожку и смел зайчишек. Сомкнулись кроны, и снова засуетились, запрыгали светлые пятна по траве, кустам боярышника, по замшелым пенькам.

Аня едва ступает по дорожке, не идет, а летит, прижав обеими руками к груди книгу, силится утихомирить радостное волнение в сердце.

Почему сегодня так хорошо и празднично вокруг, как давно-давно не было? Каждое дерево, каждая травинка в парке сегодня заодно с Аней. Клен на пригорке стоял недвижим, но вдруг встрепенулся и заиграл всеми своими растопыренными ладошками-листьями, и на березе разом затанцевали все листья. Как это Аня до сих пор не видела красавицы елки, словно выточенной из цельного куска чудо-камня малахита? Ведь, наверно, и раньше все это было - и солнечные зайцы, и трепещущие листья, и игра светотеней.

Но ничего этого Аня не замечала. В ту весну, когда погиб Саша и она вышла из тюрьмы, для нее померкли все краски на земле, она ни разу не слышала с тех пор, чтобы в парке или в лесу пели птицы, а сегодня...

"Тьюить, тьюить..." - раздается над ее головой.

- Ля-ля! Ля-ля-ля! - звонко пропела Аня в ответ малиновке.

"Где она, малиновка?" Аня вглядывается в кусты боярышника, примечает маленькую круглоголовую птичку с белым брюшком и выпуклой рыжей грудкой. Малиновка вертится на длинной игле боярышника и продолжает свое "тьюить".

Аня присела на пенек, расправила наглаженное ситцевое платье, раскрыла книгу. Солнечный зайчик прыгнул на страницу, и сразу зарябило в глазах. Она рассмеялась, тряхнула локонами. Нет, сегодня не читается. Хочется петь, перекликаться с малиновкой. А птичка исчезла.

Закуковала кукушка.

- Кукушка, кукушка, скажи мне: "да" или "нет"? - спрашивает Аня.

"Ку-ку!"

- Да! - прислушивается она.

"Ку-ку!"

- Нет!

"Ку-ку!"

- Да!.. - Аня ждет, кукушка молчит. - Неужели "да"? А может быть, "нет"?

Кукушка молчит.

Аня пытается читать, но мешают медовые запахи, солнечные блики, малиновки. Как научиться сосредоточиваться так, как это умеет делать Володя? Он сидит поблизости в своем лесном "кабинете" и упорно работает, отрывается от книги только затем, чтобы размяться на трапеции. Ничто не может его отвлечь. А Аня... "Да, Саша был прав". Однажды она спросила брата, какой, по его мнению, у нее самый большой недостаток. "Неровность характера", - не задумываясь, ответил Саша. Как выработать ровный, невозмутимый характер, какой был у Саши, какой вырабатывает в себе Володя? "Прочитаю десять страниц и только тогда пойду домой", - решает она. Читает "Былое и думы" - эту книгу рекомендовал Володя. Но поверх герценовских строчек бегут другие, бегут строчки телеграммы, поразившей ее два года назад. Телеграмма была адресована не ей, а царю. Аня сидела тогда в тюрьме. Уже знала о страшной гибели брата. Целыми днями стояла, прислонившись к холодной стене камеры, и единственным желанием было поскорее умереть. Впереди предстояла пятилетняя одинокая ссылка в Восточной Сибири. В двадцать два года кончалась и ее жизнь. Впереди ничего светлого. Тьма... Пришла мама на свидание к ней в тюрьму, протянула листок бумаги: "Вот, смотри, какую телеграмму Марк послал царю". Аня сначала и не поняла. "Какой Марк? Ах да, Елизаров... студент, товарищ Саши. Такой большой и застенчивый..." Танцевала с ним на студенческой вечеринке... Очень неловкий. В сутолоке обронил очки, и Ане пришлось вести его на место. Без очков он был совсем беспомощный. Какую телеграмму он мог послать царю сейчас, когда Саши уже нет в живых? Равнодушными глазами пробежала исписанный листок.